Кэти Эванс - Мой (ЛП)

— Он даже не приблизится к моему Криптониту. Я скорее его сломаю.

От тихой убежденности, с которой он говорит, моя кожа на руках покрылась мурашками, и кажется, меня немного тошнит.

Финальный поединок прошлого сезона — мой самый худший кошмар.

— Тем не менее, я точно могу предположить, что он уже находит пути, чтобы добраться к твоему Криптониту, — говорит Пит. — Находит способы нажать на твою красную кнопку, чтобы ты стал обеспокоенным и безрассудным.

Ремингтон оборачивается ко мне, откидывает мои волосы в сторону и наклоняет мою голову назад, чтобы изучить меня, как будто знает, что я с трудом могу слышать имя того человека, и еще труднее слышать, как они говорят об этом.

Черный Скорпион является моим личным Волдемортом. Этот мудак обидел мою сестру, потом обидел меня. И, хуже всего, он обидел Ремингтона. В финале того сезона. Он причинил ему боль из-за меня. Боже, я фантазирую об убийстве ублюдка.

— Он собирается дразнить тебя, мучить тебя... — продолжает Пит зловещим тоном.

Реми, молча, смотрит на меня, его грудь обнажена, шея загорелая и сильная, и когда он обращает свое внимание на Пита, его голос становится более мрачным.

— Пит, он еще не нанес удара, а ты уже впадаешь в панику, — говорит он ему.

— Потому что мне одному осталось исправлять положение, когда ты потерпел неудачу, — Пит поглаживает рукой свой черный галстук. — Этот сезон может стать очень опасным. Чувак, мы хотим, чтобы ты был сильным и подготовленным. Мы должны отправиться в аэропорт через полчаса, замечательно, но я предупреждаю тебя, что в Фениксе может быть не так спокойно, как мы ожидали.

— Я буду держать себя в руках. Просто удвой наших разведчиков, — теперь серьезно говорит Ремингтон. Затем он делает последний глоток спортивного напитка и отставляет пустую бутылку в сторону.

— Хорошо, позволь мне позвонить еще... — я смотрю, как Пит направляется на кухню, набирая что-то на телефоне.

Теперь голос Ремингтона становится глубже, когда он направляет свое пристальное внимание на меня.

— Ты заспалась, — бормочет он, удерживая мое лицо и улыбаясь мне сверху вниз. — Ты истощена прошлой ночью?

Его голос источает одновременно секс и нежность. Я киваю, чувствуя, как внутри разливается тепло.

— Я слышала, в этом виноваты секс-боги, — поддразниваю я.

Он мягко смеется, поглаживая пальцем мои губы.

— Верно. Ты готова идти?

Я кусаю его за палец и, улыбаясь, киваю.

— Мне не хватало тебя в постели этим утром, — шепчу я.

— Боже, мне тоже. Я должен быть первым, кого видят эти чудесные глаза каждое утро.

Он прижимает меня к себе и прячет лицо в моих волосах, и все напряжение от услышанного слова «Скорпион» и тошнота покидают меня, когда я чувствую его запах. Я утыкаюсь носом в его грудь и вдыхаю его, как он вдыхает меня, и теряется комната, теряется мир, в этот момент ничего не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме него, его рук вокруг меня и моих рук вокруг него. Думаю, часть его до сих пор не может поверить, что я в его руках снова, потому что он так сильно меня сжимает, что я с трудом могу дышать, но мне и не нужно дышать. На меня так влияет его запах, ощущение его сильных рук вокруг меня, что когда еще два месяца назад я тупо отказалась от него, я с трудом могла это осознать.

— Я люблю тебя, — шепчу я, и когда он не отвечает, открываю глаза и вздрагиваю, когда вижу, как его ожесточенный взгляд изучает меня. Он снова проводит пальцем по моей нижней губе и затем сильно прижимает к своей груди, словно я драгоценность. Он опускает голову и его губы возле моего уха:

— Теперь ты моя.

Частный самолет является самой крупной игрушкой Ремингтона.

Команда всегда занимает места в первой секции в передней части самолета, в то время как мне с Ремингтоном нравятся места позади, рядом с огромным баром с деревянными панелями и телевизором с плоским экраном, хоть мы и редко этим пользуемся.

Сегодня, когда мы садимся, в воздухе витает волнение. Сезон официально открыт, и ощутив вкус боя Ремингтона, команда собрана физически и морально. Пит и Райли даже стукнулись кулаками с пилотами, как только мы выскочили из «Эскалейда».

— Все становится намного лучше, когда ты здесь, — говорит мне Диана, усаживаясь в роскошное «лучше-первого-класса» сиденье. — Я так рада видеть вас двоих снова вместе.

— Я должен сказать, — тренер Люп забирается внутрь, и, если честно, то после того, как этот мужчина целую неделю был постоянно раздражительным, почти странно видеть эту улыбку на его лице, — ты мотивируешь нашего парня больше, чем все, что я видел. Я не только рад тому, что ты вернулась, но и тайно молился за это, а я, черт побери, атеист.

Я смеюсь, качая головой и продолжая идти по проходу, но, прежде чем я достигаю задних мест, Пит, похоже, уже сел и подзывает меня.

— Брук, ты видела наши новые костюмы «Босс»[3]? — спрашивает он меня.

Нахмурившись, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Пита, и вижу, что Райли тоже уже на борту. Пит улыбается мне и разглаживает рукой свой черный галстук, когда я тщательно рассматриваю его внешний вид, а Райли усмехается и разводит руками, как будто открывая мне лучший вид, чтобы рассмотреть. Я понятия не имела, что их костюмы новые.

Это то, что в основном эти парни и носят, и сегодня, как и каждый день, они оба готовы предстать «Людьми в черном ХII» или кем бы то ни было на сегодняшний день.

Пит, с его вьющимися волосами и карими глазами, был бы своего рода интеллектуальным зубрилой. Райли, с его светлыми волосами и этим взглядом серфингиста, был бы тем, кто случайно убивает демонов, медленно открывая дверь машины.

— Что скажешь? — подталкивает он.

Я, убеждаясь, что на моем лице восхищенный взгляд, отвечаю:

— Ребята, вы выглядите сексуально! — и взвизгиваю, когда кто-то сжимает мою задницу. Ремингтон тащит меня за талию по проходу к нашим местам.

Он усаживает меня и плюхается рядом со мной, его брови надвигаются низко над глазами.

— Повтори это еще раз о другом парне.

— Зачем?

— Просто попробуй.

— Пит и Райли выглядят тааааааак…

Он поднимает руки и щекочет меня под мышками.

— Теперь попробуешь снова? — подстрекает он.

— Обожемой, твои люди в черном так чертовски…

Он щекочет меня сильнее.

— Ты даже не позволяешь мне сказать слово «сексуально»! — пищу я, когда он останавливается.

Его голубые глаза блестят, губы Реми образуют самую соблазнительную улыбку, которую я когда-либо видела, и, в сочетании с щетиной на челюсти и ямочками, мои пальцы определенно поджимаются.

— Хочешь попробовать еще раз, Брук Дюма? — хрипло спрашивает он.

— Да, хочу! Потому, что я думаю, Пит и Райли выглядят потрясающе…

Он щекочет меня так сильно, что я бьюсь и кручусь в воздухе, потом я задыхаюсь, и замираю, полусидя, откинувшись на своем месте, моя грудь дотрагивается до его твердых грудных мышц с каждым резким вздохом. Наши улыбки исчезают, когда между нами начинает потрескивать восхитительное сексуальное напряжение, в то время как мы пристально смотрим в глаза друг другу.

Вдруг он протягивает руку и своим пальцем заправляет прядь волос мне за ухо, его голос понижается, а ямочки исчезают одна за другой.

— Скажи это, произнося мое имя, — говорит он, и по мне проходит дрожь, когда он проводит тыльной стороной пальца по моей челюсти.

— Твое эго недостаточно большое? — задыхаясь, шепчу я, запоминая его лицо. Квадратная челюсть, торчащие волосы, гладкие темные брови над этими пронзительными голубыми глазами, смотрящими на меня с небольшим озорством и достаточной ревностью, чтобы заставить мое влагалище сжиматься.

— Можно сказать, что оно ощутимо уменьшилось, когда моя девушка пожирала глазами тех двух недоумков. — он отстраняется, позволяя мне сесть, и, когда я сажусь, свободно откидывается так, как сидят все сексуальные парни, с разведенными ногами и жилистыми длинными руками, раскинутыми на спинке сиденья и смотрит на меня, наполовину нахмурившись.

— Что я должна была сказать? — дразню его улыбкой. — Что они не выглядят хорошо в новых костюмах? Они мне, как братья.

— Нет, они мне, как братья.

— Видишь ли. Я твоя, так что это одно и то же, — пожимаю плечами, расправляя юбку на коленях. — Теперь ты знаешь, что я чувствую, когда тысячи женщин кричат тебе, — я приобретаю самодовольный вид, пристегиваясь ремнем безопасности.

Он поднимает мой подбородок, чтобы я посмотрела на него.

— Кого волнует, что они кричат, когда я без ума от тебя?

Стук. Это было мое сердце.

— Тогда то же самое и со мной. Ты не должен рычать, когда ребята на меня смотрят.

Его глаза темнеют, он убирает руку и сжимает челюсть в твердую линию.

— Будь благодарна за то, что я себя контролирую и не привязываю их к ближайшему фонарному столбу. Я, черт возьми, знаю, что они делают с тобой в своих мыслях.

— Только потому, что ты это делаешь, не значит, что и другие тоже.

— Конечно, они делают. Иначе никак.

Я улыбаюсь, потому что знаю, что он трахает меня в своей голове тонны времени, когда не может делать этого физически. И, конечно, я делаю то же самое. Бьюсь об заклад, даже монахиня, увидевшая его, делала бы то же самое.

Я шаловливо ныряю пальцами под его футболку и чувствую выпуклости его восьмикубикового пресса, наслаждаясь ощущением его кожи под моими пальцами. Я боготворю все, что касается человеческого тела. Не только потому, что я специалист по спортивной реабилитации, но и потому, что была спортсменкой и полностью восхищена тем, на что способны наши тела, как они выносят удары, насколько они приспособлены быть механизмами спаривания и выживания. . . Но как бы я отчаянно не любила человеческое тело, все же тело Реми - это моя главная церковь. Я даже не могу объяснить словами, что оно творит с моим телом.