— Да, конечно.

— Лиза, зачем ты этим занимаешься? — сердито спросил Макс. — Тебе нельзя переутомляться.

— Сегодня я себя прекрасно чувствую. Хотела тебя и Соню побаловать чем-нибудь вкусненьким.

— Нечего нас баловать, — его ответ показался мне грубым и резким. — Лучше присядь, я сам всё сделаю, — Максим отпустил меня, вымыл руки и загрузил противень с пирожками в духовку.

— Он иногда бывает несносным мальчишкой, — призналась мне Лиза и осторожно, с некоторым трудом села на стул. — Присаживайся, — она любезно указала мне на еще один свободный стул, я села.

— Как спала сегодня?

— Хорошо, только как-то тревожно стало, вот я тебе и позвонила. Сегодня с доктором созванивалась, он дает отличные прогнозы, да и по себе чувствую, не так уставать стала.

— После операции уж точно всё наладится, — Макс продолжал говорить сердито, и мне дико захотелось дать ему подзатыльника за такое поведение.

— Ладно, хватит уже об этом, — Лиза расправила складки на своем халате. — Пока я дома и не хочу опять думать о больнице. Соня, солнышко, Макс мне рассказывал, что вы в университете познакомились.

— Да, это так, — похоже, он решил опустить момент, связанный с клубом.

— Знаешь, ты не переживай насчет того, что ты — студентка, он — преподаватель. Вы уже взрослые люди, а все эти ярлыки ни к чему.

— Да, я тоже так думаю. Вначале, конечно, переживала, а теперь уже нет.

— Понимаю-понимаю, — она по-доброму улыбнулась. — Максимка только с виду на строгого мужчину похож, а в душе всё еще ребенок.

— Ладно тебе, не ребенок я. Давай я лучше тебе помогу переместиться в спальню. Отдохни немного, а то, наверное, с утра на ногах, неугомонная женщина.

— Сонечка, была рада познакомиться, но мне, правда, нужно прилечь.

— Кончено-конечно, отдыхайте.

Макс провел сестру, оставив меня на несколько минут одну. Мне вдруг захотелось расплакаться, но я сдержалась. Такая хрупкая, почти прозрачная, но при этом живая внутри, несмотря на болезнь, что явно была раком. Это жуткое зрелище в том плане, когда ты понимаешь, что человек в прямом смысле ведет борьбу со смертью.

Вернулся Максим. Я нервно, потирая руки, смотрела на него, пока он возился с грязной посудой и пирожкам.

— Почему ты так жесток с ней? — тихо спросил я.

— Я не жесток, — еще тише ответил он. — Просто пытаюсь справиться с собственным страхом.

— Почему ты раньше мне об этом не рассказал?

— Не мог, это очень трудно, не хотел тебя впутывать во всё это, — Макс упер руки в бортики раковины и не спешил поворачиваться ко мне.

Я встала и, подойдя к нему, крепко обняла его, прижимаясь щекой к широкой твердой спине. Внезапно, тело Максима задрожало, и я с ужасом поняла, что он плачет.

На долю секунды я растерялась, совсем не ожидая, что стану свидетельницей слез близкого человека. В груди невыносимо защемило и я прижалась к Максу еще плотней, будто стремясь стать с ним единым целым, чтобы разделить его боль, принять ее и помочь пережить. Я могла только представлять, что сейчас творилось у Максима на душе, и невозможность по-настоящему проникнуться его тревогой заставляла меня чувствовать себя ничтожно-бесполезной.

Мне было больно оттого, что я ничем, совсем ничем не могла помочь. В горле образовался удушливый комок слез. Нормально вдохнуть воздух не получалось и я, будто рыба, выброшенная на сушу, лишь открывала и закрывала рот. Мои пальцы так яростно впились в грудь Макса, словно пытаясь разодрать ее и вытащить из самых глубин души ту проклятую, резко возненавиденную мною чужую-родную боль.

— Любимый, — сдавленным полу стоном, полушёпотом прошептала я, призывая Максима повернуться ко мне. Он этого не делает, стыдится показать свои слезы.

Я же не видела в проявлении своих чувств ничего такого, чего стоило бы стыдиться. Все мы люди, у всех есть слабости, у каждого из нас порой опускаются руки. Непростительно, когда в самый трудный момент люди, которые окружают нас, утверждают, что наши друзья, просто испаряются. И непростительно в первую очередь перед самим собой, что вообще допустил в свою жизнь таких вот «людей».

— Прошу тебя, — я толком не понимала, о чем именно прошу, да я даже не сразу поняла, что и сама расплакалась. — Максим, любимый, родной, — я принялась лихорадочно целовать его спину, скрытую под плотной тканью свитера. — Посмотри на меня, пожалуйста.

Макс не сразу, но всё же повернулся лицом, и мне показалось, что в тот момент я задохнулась, рассыпалась на миллионы осколочков, пропустила через себя, через каждую клетку своего тела ту боль, что плескалась в любимых темных глазах.

Это было слишком трудно, видеть слезы. Казалось бы, что это всего лишь влага, обычный природный процесс, реакция на внешний раздражитель. Но взгляд… Бесконечно уставший, потухший, увядший.

Я встала на цыпочки, чтобы иметь возможность дотянуться губами к родному, любимому, дорогому лицу. Обхватив его обеими руками, я поцеловала одну щеку, слизывая, впитывая, забирая горько-соленую влагу, затем так же сделала и со второй. Это было больше, чем просто поцелуй, это нечто сакральное, интимное, непредназначенное для посторонних глаз.

Любые слова сейчас не то, что казались лишними и неуместными, они просто бесполезны, лишенные той магии, которая хранилась в прикосновениях и поцелуях. Я хотела, чтобы Максим не слышал, а ощущал мою поддержку. Сейчас он выглядел как никогда уязвимым, будто раненный лев или волк, из последних сил защищающий свою стаю, закрывая ее собой.

Когда-то мама мне говорила, не знаю, каким образом у нас возникла такая тема, но она утверждала, что слезы мужчины видишь редко, но когда видишь их, остаться равнодушной невозможно, особенно, если мужчина любим. И теперь я, кажется, понимаю всю глубину сказанных мамой слов.

Макс опустил голову мне на плечо. Я нежно поглаживала его спину, целовала в шею и щеку, колющую меня своей бородой. Медленно Максим начал успокаиваться, но его уязвимая сущность, скрытая за броней из бесчисленных масок всё еще оставалась на поверхности. Впервые я увидела в Максе, в моем Максе, моем кураторе, нежном любовнике и сильном мужчине, обычного одинокого мальчика. В памяти всплыл момент, когда он мне рассказывал про свою семью. Его родители погибли, когда он был еще ребенком и эта недополученная родительская любовь сейчас так остро, так ярко ощущалась. Макс нуждался в ней, нуждался в поддержке. Мне даже показалось, что сейчас наш возраст неожиданно сровнялся.

— Всё хорошо, — прошептала я ему на ухо, когда слезы перестали сотрясать его могучее тело.

— Ты даже не представляешь, насколько тяжело улыбаться, когда хочется волком выть, — хриплым голосом признался Максим, до приятной боли сжимая меня в своих объятиях.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда пространство кухни окончательно погрузилось в тишину, за окном уже появились сумерки.

— Садись, — я придвинула Максу табуретку и усадила его. — Может, тебе чай заварить? — я засуетилась, это было из-за нервов.

— Нет, не надо, — он нежно взял меня за руку и усадил к себе на колени. — Просто побудь рядом, — Макс по привычке заправил прядь моих волос за ухо.

— Всё наладится, — прошептала я, целуя его в лоб.

— Доктор тоже так говорит, но я всё еще боюсь, что ей станет хуже. Не могу не думать об этом, пытаюсь себя переубедить, но не получается.

— Что у нее? — тихо спросила я, до боли прикусив губу.

— Лейкоз, — опустив взгляд в пол, ответил Максим. — Уже больше полгода боремся с этим.

— А что врачи говорят, кроме того, что прогнозы оптимистичны?

— Операция нужна, пересадка косного мозга, еще одна химиотерапия предстоит, таблетки необходимы.

— Может, я могу чем-то помочь? Ты только скажи, я всё сделаю.

— Мне достаточно того, что ты рядом, — Макс уткнулся носом мне в плечо. — Мы с Лизой всегда были близки. Хотя она и младшая, но у нее как-то больше выдержки, силы духа. После гибели родителей, она меня поддерживала. Но ведь это моя обязанность как старшего брата.

— Ты ее поддержка сейчас, так что даже не смей думать, что ты плохой старший брат, — строго заявила я.

— Но ведь я ее не уберег.

— К сожалению, от возникновения такой болезни трудно уберечь.

— Знаю, но чувствую себя всё равно виноватым.

— Ты весь дрожишь, — я обеспокоенно посмотрела на Макса, его трясло так, будто он стоял на сильном морозе.

— Нормально, не обращай внимания, пройдет. Есть еще кое-что, в чем я должен тебе признаться.

Я уже боялась любых откровений со стороны Макса. Мне было даже страшно представить, что еще творилось с ним, и какую еще боль покрасневшие от слез, но бесконечно любимые глаза хранили в себе.

— И в чем же? — как можно спокойней спросила я.

— Помнишь, я тебе рассказывал, что в свое время занимался боями без правил?

— Да.

— Я решил на время вернуться к этому занятию, пока не скоплю достаточно денег, чтобы оплатить операцию и дальнейшую реабилитацию для Лизы.

Я смутно понимала, что такое эти бои без правил. Однозначно, это жестокий вид спорта, я бы сказала варварский, но на деле я не знала истинных масштабов этого самого варварства.

— Может, и мне устроиться куда-нибудь? Лишние деньги не помешают.

— Нет, — твердо ответил Макс. — Я в состоянии содержать нас и Лизу. Просто я хотел, чтобы теперь между нами не было секретов.

— Я это очень ценю.

— Соня, у тебя есть возможность сейчас просто встать и уйти, если ты не готова к тому, что ждет нас впереди. Я пойму тебя, правда. Не каждый хочет для себя такой вот участи. Мы можем оставить наши отношения, не испачкав воспоминания о них тяжелой правдой жизни. Это будет трудно и больно для меня, но я приму твой выбор.