Грегори мягко дотронулся до ее виска и убрал назад локон волос.

– Пиппа, очнись.

Ресницы ее задрожали, веки приподнялись.

– Грегори, – тихо выдохнула она.

Его имя еще никогда не звучало так нежно. Но Грегори обуяла черная ярость, затмевая облегчение от того, что Пиппа цела и невредима.

– Какую еще глупую игру ты затеяла?

Она только молча смотрела на него, и лужица воды растекалась у нее под щекой.

– Ответь мне, Пиппа. – Слова его звучали грозно, но сердце гулко стучало о ребра. Она выглядела такой несчастной и одинокой. Беспризорной девчонкой, в одиночку борющейся со стихией. Одному Богу известно, кто мог бы остановиться и подобрать ее, если б не он.

– Не заставляй меня возвращаться. – Голос ее надломился. – Умоляю тебя.

Любой мужчина, имеющий трех сестер и любящую мать, знает, как благотворно действуют успокаивающие слова на расстроенную женщину. Но Грегори не намерен вознаграждать Пиппу за глупость. Хватит и того, что он не даст ей себя угробить.

– Как, черт побери, ты оказалась так далеко от дома?

– Подъехала с фермером на его телеге. Но он высадил меня, когда доехал до нужного ему места.

– Ну-ка, – проворчал Грегори, – давай я помогу тебе сесть.

Она попыталась сама, но он облегчил ей задачу, приподняв под руки. Она была как тряпичная кукла, и он разозлился еще больше.

– Ты, наверное, сердишься… – слабо проблеяла Пиппа.

– Ты угадала.

Они находились в тесном пространстве кареты. И одни. Как двое сбежавших влюбленных. Но они не влюбленные. Отнюдь нет.

– Вот. – Он вручил Пиппе фляжку. – Выпей. Это поможет тебе больше не упасть в обморок и согреет.

Пиппа без колебаний взяла у него фляжку, высоко подняла и влила немного себе в рот. И тут же щеки ее надулись, и Пиппа замахала рукой перед лицом.

– Глотай, – велел он.

Глаза ее, и без того большие, округлились еще больше.

– Пиппа.

Она посмотрела на него так, словно он дал ей яду, громко проглотила и зашипела, прижав руку к горлу. Девчонка – она и есть девчонка. Но он не станет жалеть ее, нипочем не станет.

– Раз обрядилась в мужчину, то и веди себя как мужчина. – От гнева его акцент усилился.

– Боже милостивый. – Пиппа шумно втянула воздух через нос и вытерла рот рукой. – Ну и гадость! Как вообще это можно пить?

Она потянулась к двери, но он схватил ее за запястье.

– Ну нет. – Грегори направил ее неподатливую руку на колени. Выпрямленная спина и сощуренные глаза Пиппы были красноречивее всяких слов, но ему не было до этого никакого дела. – Ты выпьешь еще. – Его тон не допускал возражений. – Ты дрожишь.

Она наклонилась вперед, рот сжат в тонкую нитку, глаза сверкают гневом.

– Да я скорее умру, чем сделаю еще хоть глоток.

Грегори вплотную приблизил к ней свое лицо.

– Что вполне вероятно – если не выпьешь.

Они сверлили друг друга взглядами, и Грегори был рад, что она злится. Злость разгонит кровь по жилам почти так же хорошо, как это сделало бы виски.

– Что ж, ладно, – пробормотала Пиппа. – Если это будет означать, что ты оставишь меня в покое и я отправлюсь дальше своей дорогой.

Он постарался не показать своего явного торжества, когда она нетвердой рукой поднесла фляжку ко рту, глотнула и длинно выдохнула.

– Теперь доволен? – Пиппа поморщилась и сунула фляжку ему в руки.

– На здоровье. – Если Пиппа ждет дальнейших утешений, то от него она их не дождется. Разумеется, он безумно рад, что она быстро возвращается к жизни, но негодная девчонка не заслуживает того, чтобы знать это, если рушит все его планы. – Я непременно передам маркизу, что ты шлешь ему свои наивысшие комплименты. Он говорит, что это старинный рецепт Брейди, переданный нашему роду гномами.

– В таком случае. – Она жестом велела дать ей попробовать еще. – Я чувствую себя лучше. Мне кажется. – Пиппа вернула ему серебряную фляжку. – Благодаря твоему отцу. И гномам.

«Не тебе» – таков был подтекст.

Он заткнул фляжку пробкой и оставил ее на сиденье.

– Тебе надо переодеться.

– Не могу, – тут же возразила Пиппа. – Я сейчас выхожу.

– Только через мой труп.

Она раздраженно нахмурилась:

– Черт побери, Грегори! Сегодня я уже стукнула одного по голове. Не вынуждай меня делать то же самое с тобой.

– Ха. Как будто… – И тут до него дошел смысл ее слов. – Что ты сказала? – Она, должно быть, пошутила.

Пиппа отвела глаза.

– Это долгая история.

– И ты ее расскажешь. – Он уже строил планы мести тому, кто вынудил ее защищаться, а затем бежать. – Если ты пострадала…

Он убьет мерзавца. Вот так просто возьмет и убьет.

– Разумеется, я не пострадала, – презрительно отрезала она.

Несмотря на раскаленно-ледяной гнев, его восхитила и тронула ее показная бравада.

– Это кто-то, кого ты встретила в дороге? Или… это был Хоторн, да? Назови мне имя. Быстро.

– Хоторн, – сказала она. – Но…

Это было все равно что бросить спичку в сухую солому.

– Ах ты, паршивый…

– А Жаба – мистер Трикл – помогал ему. Они хотели выкрасть меня и вынудить выйти замуж за Хоторна.

Грегори рассвирепел. Проклятые ублюдки! С каким же удовольствием он будет хлестать этого поганца Хоторна, пока тот не убежит из Пламтри, поджав хвост. К несчастью, Трикла придется оставить в уравнении ради леди Хелен, но Грегори позаботится о том, чтобы сделать жизнь ублюдка невыносимой.

– Ты должна переодеться, – сказал он. – Обещаю, что не буду смотреть. И никто никогда не узнает. А когда закончишь, мы обсудим, что будем делать дальше.

Он развязал ее прочный холщовый мешок. К счастью, вещи, свободно сложенные в нем – две рубашки, два белых шейных платка, сюртук, жилет, пара панталон, пара мужских башмаков, три пары чулок, – были сухими.

– Я не могу переодеваться в твоем присутствии, – возразила она.

– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я в такой ливень ждал снаружи?

– Но это неприлично.

Он вздохнул.

– Есть время для приличий, и есть время для здравого смысла.

Она с раздражением взглянула в окно.

– Там льет как из ведра.

– Да.

Она все еще колебалась.

– Я же сказал, что не буду смотреть, – напомнил он ей.

– Ну…

– Я бросаю тебе вызов, – сказал он. – Если ты снимешь с себя всю одежду, я…

– Что ты?

– В ближайшем трактире куплю тебе пирог с говядиной.

– Правда? – Ее лицо засветилось, как солнце.

– Конечно. А потом мы сменим лошадей и повернем назад, чтобы я мог напугать до полусмерти мистера Трикла и как следует поколотить Хоторна.

– О Хоторне я уже позаботилась. И мы не можем повернуть назад. – Она сложила руки на груди. – Я сниму одежду, только если ты позволишь мне остаться.

– Нет. – Он поневоле ощутил шевеление в паху, когда она так беспечно заявила о раздевании.

Зайдя в тупик, они вновь гневно воззрились друг на друга.

Грегори наклонился вперед, опершись локтями о колени.

– Послушай меня, упрямая девчонка, – грозно прорычал он. – Или ты раздеваешься, или я сам тебя раздену.

Ее лицо побелело, подбородок вздернулся.

– Я сама, – с вызовом отчеканила эта забияка. – И горе тому, кто думает, что сможет подглядывать и после этого останется в живых.

Виски делало свое дело. Грегори хотелось рассмеяться, но он не осмелился. Он сделал вид, что ее угроза подействовала на него. Пиппа заслуживает того, чтобы сохранить немного достоинства. В конце концов, они собираются пренебречь правилами общества худшим из возможных способов.

– Вот. – Он развернул перед собой плед, радуясь, что можно больше не держать лицо. – Давай снимай. Я ничего не вижу.

– Гм… все? – С другой стороны шерстяного барьера ее голос неожиданно прозвучал скорее как голос старого друга, каким она была до того дня в саду. Быть может, ей тоже не удавалось сохранять напряжение, когда предстояло решить практические вопросы. – Мои бриджи не так плохи.

– Они мокрые насквозь, – отозвался Грегори. – Почему ты не взяла плащ?

– У меня было мало времени, и я не предполагала, что пойдет дождь. Он приходит с моря так неожиданно. Дальше ты собираешься спросить меня, взяла ли я табакерку?

– Нет.

– Ну а я взяла. – В ее голосе слышались отчетливые торжествующие нотки. – И вполне мужскую, со вздыбленными конями на крышке, один копытом наступил на змею.

– Если потребуется, я буду держать одеяло хоть целый день, пока ты не переоденешься, так что больше никаких задержек. Мы обсудим твой побег, когда ты снова будешь в сухой одежде.

– Это был не побег, – пропыхтела она. Грегори предположил, что она стаскивает сюртук, который, он заметил, был особенно тесным. – Дома мне нечего было бояться, кроме Жабы и его козней, но я могла бы сразиться с ним и победить. Нет, то, что произошло этой ночью, просто вдохновило меня приступить к осуществлению своего плана по поездке в Париж значительно быстрее, чем я ожидала.

– Точно, – сухо отозвался Грегори. – И ты поделишься со мной подробностями этого плана. Я настаиваю.

– Может, и поделюсь, но только когда сама этого захочу. Не веди себя со мной снисходительно, Грегори. Ты что-нибудь знаешь о судьбе?

– Я знаю, что она непостоянна. Как женщины. – Он услышал еще более натужное пыхтение. – Проблемы с сюртуком?

– Да, черт бы его побрал. И женщины непостоянны с тобой только потому, что ты сам непостоянен. Ты этого еще не понял? На днях была карикатура в лондонских газетах. Ты видел ее?

– Нет. Я не читаю светские сплетни.

– В общем, на ней ты спускаешься по сходням корабля, без рубашки, слегка навеселе, под руку с двумя влюбленными светскими барышнями, взгляд сладострастный, в руке клочок бумаги с черновым наброском разбитого сердца, и плакат над головой, гласящий: «Главный Зодчий Разбитых Надежд возвращается». Смысл ясен: респектабельным юным леди лучше не отдавать тебе свои сердца.