Анатолий Каменский - Мой гарем

Потом из столовой начали ходить пилигримы под шутливое благословение полковника, потом милая хозяюшка Марья Иосифовна стала подавать добрый пример, почти склоняясь головой то к одному, то к другому соседу на грудь. И вместо прежних отдельных тостов, экспромтов и реплик полилась уже какая-то общая томная, бесконечно журчащая речь:

— Я знаю, что вы сейчас думаете, у нас общая мысль… Самое красивое у женщины это спина… Спорный вопрос!.. Ах, нет, я серьезно влюблен. Шесть стаканов воды?.. Полковник, полковник!.. Она хочет быть сегодня нескромной… Что такое? Как под кроватью? Почему?.. Какая у вас горячая рука!.. Молчите, молчите, молчите… Красота — условная вещь: я люблю худенькие, кривые ножки… Неужели так долго?.. Полковник! вот сюжетец в вашем духе… Не смотрите на меня такими неприличными глазами… Лучше совсем без усов и без бороды. Поднимите вилку, только я боюсь, что вы, пожалуй, не захотите вылезать из-под стола… Душу нет: я предпочитаю тело. Вы ничего не пьете, это скучно… Как вы смеете! На то он и режиссер… Вот полковник любит с полным комфортом. Еще нельзя?.. Какими духами вы душите ваши волосы?.. Боже мой, розовенькое ушко…

Уже давно началась жизнь под столом, уже каждую минуту гасло электричество, и, когда оно вспыхивало вновь, целовавшиеся притворялись возмущенными и качали головами на тех, кто не осмелился или не успел поцеловаться.

Кофе и ликеры пили в гостиной, куда был подан и новый крюшон. Комитет торжественно объявил свои полномочия законченными и, сохранив за собой право негласного надзора, затерялся в толпе. Электричество гасло то в гостиной, то в кабинетике хозяйки, и уже все кавалеры с рюмочками ликера в руках сидели в ногах у дам. Шикарный помощник присяжного поверенного Барт, вытянув длинные ноги, щеголял вовсю своими белыми шелковыми носками. Судебный следователь настойчиво уговаривал жену ехать домой, и она, почти плача, оглядываясь на всех беспомощными детскими глазками, просила позволить ей остаться хоть на полчаса. Самым обидным было то, что сам следователь еще и не думал уезжать.

— С кем же я поеду? — спрашивала она.

Шутя или не шутя, но ее отказывались провожать. «Неверное предприятие», — юмористически шептали друг другу на ушко невежливые кавалеры. Едва удалось уговорить беллетриста, как ее соседа за ужином, и тот, проводив ее в предложенной кем-то карете, вернулся через двадцать минут. Потом началось настоящее общее мученье и длилось часа три.

По всем комнатам ходил полковник, громыхал саблей и стонущим голосом говорил:

— Боже мой, как мы несчастны! О, тень Нерона! О, тень Гелиогабала, явись!

— Бедные мы, маленькие мы, робкие мы! — вторил ему откуда-то из угла беллетрист Орлов.

И опять бесконечная журчащая речь:

— Вы этого действительно хотите?.. О, как странно, какая я сегодня сумасшедшая… Поцелуй? Ваш поцелуй… Это слишком… Полковник, полковник!.. Это моя тайна… я готов на что угодно, на самые причудливые формы… Отодвиньтесь, я вас умоляю: вы пиявка… Где? Очень просто: он ушел в кухню к Дуняше… Господа! Вас трое, а я… Карета самой скорой помощи — это законная жена… Ненасытный, ненасытный!..

Разошлись около шести часов. Бывший комитет и еще несколько мужчин, медленно, разочарованно, убито двигаясь до перекрестка улицы по тротуару, подвели некоторые итоги. Поцелуев бесчисленное множество, рискованных поползновений сколько угодно, молниеносных романов с горничной Дуняшей два, но интересного по-настоящему ничего.

Опечаленный полковник шел впереди всех вдвоем с беллетристом Орловым и говорил:

— Пятьдесят человек. Тридцать мужчин и двадцать дам. Minimum двадцать возможностей, и хоть бы что! Ужас, позор…

— Я вас все-таки по секрету утешу, полковник, — неожиданно сказал беллетрист.

— Да что вы? Ну-ну-ну, говорите скорей.

— Неужели вы не догадываетесь?

— Нет… Разве Пичахчи, или блондинка Небо с режиссером?.. Да не может быть: я бы заметил.

— Не то, не то, — смеясь говорил беллетрист.

— Неужели вы? — уже радостно спрашивал полковник.

— Я, — сказал беллетрист.

— С кем?

— Догадайтесь.

— В карете?

— В карете.

— Голубчик, дорогой! — воскликнул полковник, снимая фуражку и крестясь. — Ну, слава Богу, слава Богу, а то я уже совсем отчаивался… Спасибо, родной.

В передней звякнули шпоры. Очень бледная и от этого еще более хорошенькая Саша подала визитную карточку, на которой стояло: Юрий Константинович Чижевский, гвардии штабс-капитан.

— Кто такой? Может быть, к барину? — спросила Варвара Дмитриевна.

— Все равно, — ответила Саша каким-то убитым голосом, — барин еще спят.

— Не понимаю… Ты нездорова?.. Проси.

Вошел высокий офицер в золотом пенсне, с подстриженными усиками, с пробором посреди головы, придававшим ему застенчивый, девичий вид. Варвара Дмитриевна с любезным недоумением сделала шаг навстречу.

— Извините, пожалуйста, — сказал офицер, — у меня к вам очень серьезное, неотложное дело, которое должно чрезвычайно удивить вас. Чижевский. Ваш бывший сосед по даче в Петергофе. Иван Александрович, кажется, дома?

— Он еще спит, но его можно разбудить, — встревоженно говорила Варвара Дмитриевна. — Я сейчас…

Будьте добры, разбудите. Должен успокоить вас — ничего неприятного для вас и для вашего мужа, так как дело касается исключительно меня, моего благополучия и чести. Только случайно оно связано с вашим домом. Это очень щекотливая и со стороны, может быть, немножко смешная история, но для меня она приняла почти роковой оборот. Одну минутку: вы разбудите вашего супруга немного позже. Вам, как женщине, мне будет легче изложить и эту историю, и связанную с нею просьбу.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала наконец Варвара Дмитриевна. — Вы меня и напугали и заинтриговали. Так странно… Мы хотя и были с вами соседями, но я вас ни разу не видала.

— Совершенно верно, — подтвердил штабс-капитан. — Я имел большие основания не показываться вам на глаза. Итак, если позволите, я приступлю к делу. Несколько дней тому назад, поздно ночью, около вашего дома произошел некоторый инцидент. Я повздорил с дворником, который не желал впустить меня в ворота. Он вел себя настолько вызывающе, что я обругал и ударил его. Благодаря этому дело дошло до моего начальства, и теперь, как это ни странно, от вас и вашего мужа зависит спасти или погубить меня. Возмутительнее всего, что человек знает меня давно и десятки раз пропускал меня в дом, но тут его какая-то муха укусила. Как бы там ни было, произошел скандал, и в результате дворник без всякого стеснения назвал моему начальству вашу квартиру и открыл правду, которая компрометирует мой мундир и за которую суд общества офицеров может попросить меня из полка… Ах, я все забегаю вперед. Так трудно произнести самое главное. Одним словом, я бывал в вашей квартире целых полгода, почти каждую ночь, и вы даже не подозревали об этом. Я ходил к вашей прислуге Саше. Прошу извинить меня, что я посвящаю вас в свою интимную жизнь, но этого требуют исключительные обстоятельства, и вы должны знать все. Познакомился я с Сашей летом на даче в Петергофе, и вот с тех пор… Я слишком волнуюсь, позвольте мне закурить… Клянусь честью, я не оправдываю своего поведения, считаю его очень рискованным, даже легкомысленным, но… с вашей квартирой у меня связаны лучшие воспоминания в моей жизни. Мне по-настоящему приходится исповедоваться перед вами, и я очень прошу поверить мне в том, что отношение мое к Саше совсем серьезно. Только фальшивые традиции той среды, к которой я принадлежу, мешают мне сделать некоторый весьма ответственный шаг. Хотя я не теряю надежды, что со временем…

— Саша очень хорошая девушка, — серьезно произнесла Варвара Дмитриевна, — но, однако, какая неприятная история… Чем же все-таки мы с мужем могли бы быть вам полезны?

— Я заявил командиру, что я ваш хороший знакомый и что все время бывал у вас. Мне он поверил на слово, но ввиду непонятного упорства дворника, продолжающего утверждать, что я ходил не к вам, а к Саше, командир требует с моей стороны доказательств.

— Это Василий, — сказала Варвара Дмитриевна. — Он все время сватается к Саше.

— Да, она говорила мне об этом. Так вот, если вам небезразлично то положение, в которое меня поставила глупая случайность, вы можете спасти меня от страшного несчастия — ухода из полка. Не согласится ли ваш муж поехать вместе со мной к командиру и подтвердить, что я бывал и засиживался до поздней ночи у вас?

— Хорошо, я поговорю с мужем.

Варвара Дмитриевна встала и, едва сдерживая улыбку, вышла из гостиной. Почтительный тон офицера, его смущение, отличные манеры, запах тонких духов от его платка, девичий пробор посреди головы внушали ей сочувствие к его горю, но в то же время ее невольно смешили навязчивые подробности его раскрывшегося далеко не гвардейского романа.

Штабс-капитан Чижевский неподвижно сидел в кресле и точно боялся повернуть к свету свое лицо. Бледная хорошенькая Саша крадучись подошла к порогу гостиной, посмотрела в щелочку на своего возлюбленного и вдруг, охваченная чувством холодного жуткого стыда, побежала назад.

— Мой муж охотно исполнит вашу просьбу, — сказала Варвара Дмитриевна, возвращаясь вместе мужем, одетым в бархатную домашнюю тужурку. — Познакомьтесь, пожалуйста. Я уже посвятила Ивана Александровича.

— Пренеприятная история, — пробасил Иван Александрович, сочувственно по-мужски глядя штабс-капитану в глаза. — Эдакий мерзавец Василий! Я попрошу управляющего, чтобы его немедленно выгнали вон. Когда прикажете поехать с вами к командиру?