Софи Андрески - Мой гарем

— У меня ножки мерзнут.

Мануэль улыбнулся.

— Да уж, у меня тоже иногда такое бывает.

Дорогой Карстен!

Поехать на выходные в Гельголанд — отличная идея. Настроение у меня было подавленным из-за развода. «Чувак, Нобби, да ты ж теперь свободен», — говорили мне все. Но мне это было как мертвому припарки. Чтоб жены не было дома, когда я прихожу с работы, чтобы мы вместе не смотрели телевизор, не занимались сексом… Ужасно!

Гельголанд в ноябре выглядит так, словно тут устраивает вечеринку сама смерть. Везде холодно, везде сквозит, все кажется покинутым, и туман тянется между домами. В гостиничном номере лежал список беспошлинных товаров, в котором среди прочего указывались «мертвые тушки птиц». Интересно, что они имели в виду? Дохлых чаек? Могу тебе сказать, что уже в первый день я был достаточно разочарован. Когда стемнело, я наконец взял себя в руки и прогулялся по скалам на берегу мимо маяка. Слушай, там такой шторм, что тебя практически смывает в море. Ветер настолько сильный, что перехватывает дыхание и вырывает слова прямо изо рта. Местность сверху выглядит так, что тут можно снимать «Секретные материалы». Воронки от бомб времен войны поросли травой, холмы притаились в траве, как огромные закопанные амебы, постоянно меняющие цвет от серого к зеленому, когда ветер поворачивает их ворсинки, то есть траву, в другом направлении.

Уже смеркалось, а в Гельголанде это означает непроглядную тьму: улицы почти не освещаются. Через секунду три луча света щупальцами протянулись через остров, а все освещенное ими выглядело призрачно-бледным. Поэтому, увидев Стину, я подумал, что сошел с ума, что у меня похмелье после развода или особое гельголандское воспаление мозга. Она стояла в плотном черном пальто, прямо у скал, и только когда свет маяка повернулся к ней, я увидел в темноте ее белое лицо. Вверху на скалах очень шумно, и она не слышала, как я подошел. Поэтому она так вздрогнула, когда я потянул ее за рукав. Я только хотел спросить, далеко ли отсюда до Высокой Анны, местной скалы-достопримечательности, а она так резко обернулась, словно хотела разрубить меня на части. Но услышав, что мне нужно, сразу рассмеялась, объяснила мне дорогу и посоветовала посмотреть Анну при дневном свете. Я уже был немного удивлен.

В отличие от жителей Гамбурга, которые готовы покусать собеседника только из-за того, что им сказали «Привет», жители Гельголанда чрезвычайно милы. Возможно, это связано с близкородственными связями на острове или с большим количеством беспошлинных гагарок, я не знаю. Как бы то ни было, мы вместе пошли выпить по коктейлю «Волна», и уже в свете бара я увидел, какая она красотка. Длинная светлая коса, серые раскосые глаза, высокие скулы и фигура, как у статуи на носу корабля, ну знаешь, это тебе не рентгеновский снимок какой-то. Тут было за что подержаться. Когда я берусь за чью-то грудь, хочется прикоснуться ладонью к чему-то мяконькому, а не играть на ребрах, как на ксилофоне. Думаю, я ей тоже понравился, но в первую ночь у нас ничего не получилось. На следующий день мы пошли гулять на северный пляж. Мне хотелось поцеловать ее прямо при встрече, но она оказалась очень застенчивой. Однажды она сказала, что у меня такие прекрасные «зеницы». Я потом посмотрел в словаре: «зеницы» значит «глаза», и это не диалект, это литературный язык. Зеницы… Вот странно, я это слово совсем не знал. Мы помолчали. Когда мы спустились к воде, она внезапно нагнулась и протянула мне камень. Камень выглядел как широкая буква «V». Стина подержала камень в ладони, а потом сказала, что нам повезло — это редкая находка, древний кельтский артефакт. Раньше в Гельголанде были кельтские захоронения — это я знал. А это, — она запнулась, словно пытаясь о чем-то вспомнить, — предмет культа, что-то эротическое. Я стал слушать внимательнее, потому что, честно говоря, намного больше ландшафтов острова меня интересовали ее широкие бедра и впадина между грудями, о которых я постоянно думал. Как я узнал, предмет в ее руке был кельтским украшением, которое девушке надевали на шею во время женской инициации. Здесь, — она провела по «V», — отчетливо видно изображение вагины. Девушек, рассказала мне Стина, в день летнего солнцестояния красили, раздевали и с факельным шествием вели на скалы. Там их ждали с песнями. Потом на скалы поднимались мужчин и, и происходила дикая оргия. Да и сейчас, — ее голос задрожал, — от этих редкостных находок исходит магическое влияние. Еще Стина рассказала мне, что ее соседка однажды нашла камень демонов и той же ночью повесилась. Но этот камень — однозначно эротическое украшение, она это точно знает.

Внезапно она словно изменилась, уже не была такой застенчивой и скромной, а стала по-настоящему настойчивой. Она засмеялась и засунула камешек мне в брюки, причем ее рука задержалась у меня в кармане. Когда она вытащила из кармана руку, я почувствовал, как камень касается моего тела, и подумал о девушках, которые лежали на скалах на ветру и занимались сексом с дюжинами мужчин. Руки у меня вспотели, а брюки вдруг сделались очень узкими. Не знаю, как это получилось, но я схватил Стину и просто поцеловал ее в губы, а она распахнула пальто, положила мои ладони на свою огромную, мягкую, великолепную грудь и поцеловала так, что перехватило дыхание.

Стина заставила меня встать и, не говоря ни слова, пошла прочь. Когда мы наконец дошли до маленьких пляжных домиков на берегу неподалеку от южного порта, она открыла один из них и мы вошли внутрь. Хихикая, мы повалились на деревянный стол.

Она стянула с меня брюки и села на меня верхом. Ее бедра — пухлые, слегка покрасневшие от холода — были поразительно нежными на ощупь. Она подняла свитер до подбородка, и я увидел, что бюстгальтера на ней нет. Ее тяжелые груди свисали, как два огромных круглых обещания. Она потерлась бедром, а потом я вошел в нее, как в огромную теплую устрицу, и она со всхлипом меня приняла. Голова у меня свисала над краем, так что звездочки стояли перед глазами, и пока она раскачивалась на мне вверх-вниз, камень в кармане моих брюк бился о ножку стола. Я поддерживал вес ее груди обеими руками и пытался сосать ее соски, но долго я этого делать не мог, потому что грудь сильно раскачивалась.

Я постоянно думал об этих девушках на скалах, и Стину среди них я тоже видел. Видел, как она сидит перед группой голых мужчин на траве, широко раздвинув ноги. А потом Стина закричала так громко, что я вздрогнул, и вскоре у меня возникло ощущение, что сейчас я затоплю весь домик. Она спрыгнула со стола, с изумлением взглянула на меня, внезапно став такой же застенчивой и скромной. Прежде чем я что-либо успел сказать, она убежала. Просто убежала. Я снял презерватив — а ведь даже не заметил, как она его надела, — и захлопнул за собой дверь домика.

Стину я больше не видел. Но эта каменная магическая вагина не давала мне покоя, поэтому я показал ее на тему любителю археологии из отдела кадров. Ты только не падай со стула от смеха, потому что от него я узнал, что это окаменевшая часть щипцов. Такие окаменелые щипчики для раков. Мистикой тут и не пахнет, и кельтами тоже. И уж наверняка эту букву «V» не носили пухленькие девственницы, когда их делали женщинами. Но с другой стороны, даже если Стина просто придумала эту историю, все же странно, что двое столь скованных людей, которые едва знакомы друг с другом, внезапно занимаются сексом на столике в пляжном домике. Может быть, наш археолог-любитель знает не все?

Весьма смущенный и возбужденный, шлю тебе приветы,

Твой Норберт.

Если бы в то утро я уже знала, что когда-то Паоло сделает себе на груди, прямо над сердцем, татуировку с моим именем и символом — маленькой огненной саламандрой с крыльями, — возможно, я никогда не стала бы на него охотиться. Во всяком случае, я ни секунды не верила в то, что он слеп. Он стоял на небольшой полянке в парке, где я часто гуляю летом, если не пишется и нужно подумать. Он стоял, вытянув руки в стороны, Лотом повернулся, сделал выпад и начал движения руками, будто пытался согнуть невидимый лук. Его глаза были скрыты за большими черными очками.

Я прошла мимо него, боковым зрением наблюдая за ним. Я часто смотрела, как Юнихиро у нас на террасе занимается тай-чи. Его движения были как медленные волны, и он был полон покоя и достоинства. Я впадала в медитативное состояние просто оттого, что находилась рядом и смотрела на его гибкое стройное тело: он стоял босиком на террасе, делая глубокие вдохи, и выполнял упражнения почти танцуя.

Некоторые из этих движений я узнала у Паоло, но тут они имели совсем другое значение. Казалось, воз дух вокруг него раскалился, и Паоло рассекал его своим мускулистым телом, переходя к следующей позиции, делал резкие вдохи и выдохи, явно контролируя дыхание. Он выбросил руку вперед, и его загорелый, выбритый налысо череп сверкнул на солнце, а жилистое тело напряглось. Он выглядел как воплощение борьбы. Против чего может бороться настолько привлекательный мужчина, подумалось мне… Может, в нем слишком много злобы, которую ему приходится выпускать наружу? Вскоре мне пришлось узнать, что в Паоло действительно всегда слишком много злобы, но, собственно, его бедой было не это. Он был проблемой сам по себе. Ему пришлось столько бороться, что сейчас он уже не мог себе представить, что можно относиться к жизни проще. Погуляв по парку, я вернулась на полянку. Стемнело, а Паоло все еще тренировался. Его тело покрывали капельки пота, а движения он выполнял с такой же силой и энергией, как два часа назад Казалось, он совсем не устал.

Я села на лавочку и начала за ним наблюдать. Вскоре Паоло закончил тренировку, взял полотенце, которое лежало в траве у его ног, и пошел к лавочке, на которой я сидела. Он толкнул ногой свою сумку, которую я до этого не заметила, а потом молча сел. Некоторое время мы сидели рядом в полной тишине, потом он неожиданно сказал: