— …И как тебе понравится, — произнес Наполеон в тот момент, когда я входила в комнату со множеством зеркал, — жить в Тюильри?

— Тюильри! — воскликнула Жозефина. — В самом величественном из всех королевских дворцов!

— Настало время перебраться в более роскошные апартаменты, — заметил Наполеон весело. И, повернувшись, лукаво взглянул на меня.

— Я решил выдать тебя за Ланна, храбрейшего из храбрых и самого преданного из моих офицеров.

— Не за Ланна, — сказала Жозефина тихо, — а за Иоахима Мюрата.

Сперва я, увидев ее, нахмурилась, но теперь посмотрела на нее с удивлением. Жозефина — моя союзница?! Это показалось просто невероятным, но я быстро сообразила, в чем дело, и пришла к правильному заключению.

— Мюрат, — заявила я зло, но совсем некстати, учитывая мои собственные интересы, — был и остается вашим хорошим другом. Будет выгодно иметь союзника во вражеском лагере.

— Вы абсолютно правы, — ответила Жозефина спокойно.

— Мюрат будет не ваш, а мой, — быстро проговорила я. — Ситуация сразу же изменится, когда я выйду за него замуж.

— Больше, чем просто хороший друг, если верить старым слухам, — произнес Наполеон, задумчиво поглядывая на Жозефину.

— Это неправда! — вскричала она. — Я могу поклясться на Библии.

— В Люксембургском дворце вы не найдете Библии, сударыня.

— Тогда позвольте мне поклясться своим сердцем, — положила Жозефина руку на грудь.

— Я верю тебе, — вздохнул Наполеон, — но Каролина выйдет замуж за Ланна.

— За Мюрата, — сказала Жозефина.

— За Мюрата, только за Мюрата! — вторила я.

— Что это? Греческий хор? — спросил удрученный Наполеон.

Жозефина грациозно прошлась по комнате, затем повернулась.

— Вспомни, пожалуйста, Абу-Кир, Бонапарт.

Абу-Кир! Я вспомнила тоже. Не сокрушительное поражение в морском сражении в заливе Абу-Кир, а более позднюю блестящую победу в битве за город. Мюрат тогда, по собственному признанию Наполеона, продемонстрировал исключительную храбрость и практически спас положение.

— Абу-Кир, — повторила я. — Абу-Кир!

— И переворот, — Жозефина дожимала, — вспомни его тоже!

— Ну… если ты настаиваешь, — проворчал Наполеон хмуро.

— Ведь это Мюрат привел гренадеров, — продолжала Жозефина. — Именно он обратил депутатов в бегство. Если бы не Мюрат, нас бы сейчас здесь не было, мы бы не готовились к переезду в Тюильри. Ты должен его отблагодарить, в самом деле, Бонапарт.

— Это Люсьен выручил, — возразил Наполеон не очень уверенно.

— Кто знает? — загадочно улыбнулась Жозефина.

— Каролина должна выйти замуж за Ланна, — упорствовал Наполеон.

Жозефина залилась слезами. Она безудержно рыдала, но, как и всегда, чрезвычайно грациозно. И какое это замечательное дарование — плакать по желанию! Я посмотрела на Наполеона. В его глазах отражалось страдание, а когда Жозефина приготовилась упасть в обморок, он совсем потерял голову, Полностью не осознавая, что делает, Наполеон схватил пузырек с нюхательной солью и, не вынув пробку, сунул ей под нос. Жозефина вырвала у него пузырек и с тихим стоном опустилась, конечно же грациозно, на софу, которая, как она знала, стояла в удобной близости.

— О женщины, женщины! — Наполеон воздел руки. — Хорошо, пусть будет по-вашему.

— Мюрат? — всхлипнула Жозефина.

— Мюрат, черт бы вас побрал! — крикнул он и повернулся ко мне, — Вам хорошо известна скверная репутация Мюрата. Он мужественный и бесстрашный солдат, ничего не скажешь, но он наделал в жизни множество ошибок и всегда — заметь, всегда — только потому, что имеет привычку разбивать свой лагерь в непосредственной близости от слишком услужливых женщин.

— Он никогда больше этого не сделает, — заявила я твердо. — Ради меня и ради нашей любви он никогда больше не допустит ошибки.

— Ты надеешься, что он будет тебе верен?

— Разумеется.

— Романтическая любовь, — это одно, — проговорил Наполеон. — Реальность секса с таким человеком, как Мюрат, — совсем другое.

На какой-то момент он умолк, не в силах продолжать от охватившей его ярости, потом вульгарно заржал и добавил еще грубее:

— Подожди, он внесет в твою спальню кавалерийские приемы. Тебя от них стошнит. Когда ты, сняв ночную сорочку, узнаешь его во всей наготе, это будет тебе жестоким уроком.

— Подобная перспектива буквально завораживает меня, — заметила я возбужденно.

— Бесстыдная тварь!

— Дорогой Наполеон, я — настоящая Бонапарт.

Полностью придя в себя, Жозефина поднялась с софы — ни один волос не нарушил элегантную прическу, ни одной складки на платье, — и сердечно меня обняла.

— Вы расскажете мне все об этом после первой брачной ночи, дорогая, — пробормотала она. — А теперь — наши планы относительно свадебной церемонии! Раз религия вновь восстановлена, союз должна благословить церковь.

— Мы к религии проявляем терпимость, но не восстанавливаем ее в прежней роли, — отрезал Наполеон. — Гражданская церемония — или никакой вообще.

Мое бракосочетание с Мюратом состоялось в загородном доме брата Жозефа. В Италии дела шли неважно, и Наполеон уже подумывал о молниеносной военной кампании. Мюрату предстояло отправиться с Наполеоном, а я осталась проживать у Жозефа. Брачную церемонию провел местный мэр в присутствии всех членов семьи, за исключением Наполеона. Он, я подозреваю, дулся в Париже, выражая тем самым свое неодобрение, но Жозеф уверял меня, что Наполеон слишком занят военными вопросами и не смог выбраться в Мортфонтен.

Мюрат сознательно не пригласил на свадьбу свою незнатную семью — всеми силами он старался держаться от нее подальше, — а привез с собою генерала Бернадота как главного свидетеля. Этим он в известной мере отомстил Наполеону: дело в том, что Бернадот, генерал с высоким положением в обществе и безупречной репутацией, женился на Дезире Клари. И это не была партия Наполеона, она сама выбрала Бернадота и не делала секрета из своего желания, чтобы ее муж не поддавался Наполеону и даже выступил против его растущего могущества; вместе с тем Наполеон сохранил к Дезире сентиментальные чувства, проявляя ненужную снисходительность. Однако какая судьба: выйди Дезире замуж за Наполеона, она стала бы французской императрицей, вступив же в брак с Бернадотом, она счастливо пережила падение Наполеона и стала королевой Швеции. Но это уже другая история.

Как чудесно выглядел Мюрат в тот день! Чтобы сделать мне приятное, Наполеон назначил его командующим консульской гвардии, это требовало ношения совсем другой военной формы: не столь яркой и уж никак не собственного изобретения, как хотелось бы Мюрату, а стандартной форменной одежды консульской гвардии — голубой мундир с белыми обшлагами и воротником, белый жилет и белые же брюки. Голубой и белый цвета были ему к лицу, и, как я уже сказала, Мюрат выглядел просто великолепно, возвышаясь своей громадной фигурой над моим братом. На мне было простое, без всяких украшений, но очень дорогое белое платье, которое, по замыслу, должно было подчеркнуть мою девичью непорочность. Выполнило оно свое предназначение или нет — неизвестно, но к тому моменту я, к моему великому сожалению, все еще оставалась девственницей.

— Что бы ты ни думала, но в действительности Наполеон не против, — заявил Жозеф, отводя меня в сторону после церемонии. — По его словам, Мюрат вполне в твоем вкусе и вы будете прекрасной парой. И еще Наполеон сказал, что никто не сможет обвинить его в высокомерии и в желании искать для членов своей семьи союза только с аристократами.

— Заявление, рассчитанное на то, чтобы произвести впечатление на простой народ.

— Иронизируешь, — укорил меня Жозеф. — Наполеон особенно доволен тем, что ты вступаешь в брак, сохранив себя такой же чистой и свежей, как твои розовые щечки.

Я передала наш разговор Мюрату, когда мы после долгого свадебного пира наконец остались наедине в спальне.

— Иначе и быть не могло, — усмехнулся он. — Когда мадам Кампан не спускала с вас глаз.

Не торопясь, Мюрат начал раздеваться. Кавалерийский прием — дерзкая атака с пикой на изготовку — по всем признакам, даже не приходила ему в голову. Я также принялась снимать одежду; сердце колотилось, как бешеное, и казалось, выскочит из груди. И вот я в одной ночной сорочке. Мюрат же был совсем без ничего, и в своей наготе он выглядел еще более волнующе, еще привлекательнее, чем в форме.

— Быть может, это лучше оставить, — сказала я, нервно теребя дрожащими пальчиками сорочку.

— Ложная стыдливость, — упрекнул Мюрат.

— Вовсе нет, — рассмеялась я и передала ему слова Наполеона.

Мюрат громко расхохотался.

— Жестокий урок? Ну что ж, посмотрим.

Не торопясь, он снял с меня ночную сорочку и повернул лицом к огромному зеркалу.

— Вот, моя дорогая, можешь восторгаться собой, сколько душе угодно.

Я внимательно разглядывала свое отражение. За время, прошедшее после Монбелло, я заметно развилась, сделалась женственнее. Гладкие кремовые плечи округлились. Грудь несколько увеличилась, но осталась такой же упругой. Но живот! Он был слишком выпуклым, а бедра — толстоваты. К счастью, ноги и руки были такими же миниатюрными и красивыми, как и прежде, — отличительная черта всех Бонапартов.

— Боюсь, я толстею, — проговорила я огорченно.

— Ты должна есть меньше хлеба, отказаться от любых сладостей и пить только легкое вино.

— Вам не нравятся толстые женщины!

— Предпочитаю их костлявым.

Он приблизился сзади и поцеловал меня у затылка в шею, от чего меня бросило в приятную дрожь. С этого момента и во все последующие годы никакая ласка не вызывала у меня такого любовного экстаза, как поцелуй в шею. Мюрат был отличным любовником, просто великолепным. Признаюсь, в то время я еще не могла это по-настоящему оценить — мне не с кем было сравнивать, — но ни один мужчина, с которым я сходилась потом, не превзошел Мюрата. И как бы сильно мы ни ссорились, именно предвкушение любовных наслаждений заставляло нас мириться.