— Если не через пупок, то откуда? — спросила девушка, постепенно смелея.

— Из местности, расположенной значительно ниже, — ответила я, чувствуя, что у меня пылают щеки.

— Я часто чувствую там легкое покалывание, — проговорила она, медленно склоняя голову. — Довольно приятное, очень возбуждающее. Нередко это случается при виде красивого мужчины, даже если я нахожусь с ним не наедине.

— Вполне возможно.

— И здесь тоже, — положила она руки на грудь. — Потом все проходит, и у меня возникает ощущение, будто я утратила что-то очень ценное и таинственное… Но если не от поцелуя в губы, то каким образом? — закончила Мария-Луиза.

Оказавшись в затруднительном положении, я сказала как можно тверже:

— Император сам все объяснит. Ему не понравится, если я лишу его этой привилегии.

— Прекрасно, — обиженно проговорила Мария-Луиза. — Должна этим довольствоваться.

Между тем мы приближались к Созону. Шел сильный дождь. Как мне позднее рассказывал Мюрат, Наполеон становился все нетерпеливее. Ругал меня за медлительность, за ненужные остановки, и брань продолжалась до тех пор, пока не показались первые всадники нашей процессии.

— Мюрат, — сказал Наполеон в волнении, — мы подготовили моей жене небольшой сюрприз, то есть захватим ее врасплох на дороге, переодетыми, конечно. Обязательно переодетыми.

Наполеон и Мюрат, наряженные младшими офицерами кавалерии, сели на коней и поскакали под холодным ливнем. Скоро промокли до костей, а когда дождь перемешался со снегом, они были вынуждены — Наполеон неохотно, а Мюрат с радостью — укрыться на церковной паперти. Показалась наша кавалькада. По приказу Наполеона Мюрат выскочил на дорогу и остановил лошадей. Следом за ним бросился Наполеон и с силой распахнул дверцу кареты.

— Бандиты! — взвизгнула Мария-Луиза. — Разбойники!

Наполеон вскочил в карету, схватил ее за плечи и поцеловал в щеку. Она отпрянула, светлые волосы растрепались, на лице выражение крайнего испуга. Наполеон оглушительно расхохотался.

— Вы меня не узнали, мадам?

— Месье, я…

— Пожалуйста, представь нас друг другу, Каролина, — обратился ко мне Наполеон с довольной улыбкой.

Пожав плечами, я проделала церемонию взаимного представления и не удивилась, когда услышала, как Мария-Луиза ахнула от удивления. Грязный промокший император, без своих пышных одеяний мало походил на портрет, который она видела.

— Это… Это правда? Этот человек — действительно император?

— В самом деле. Я говорила вам, что он любит подшучивать над людьми.

Высунув голову из кареты, Наполеон распорядился:

— Мюрат, скачи во дворец. Предупреди их о нашем скором прибытии… Давай, погоняй! Должны быть в Компьене до сумерек! — приказал он затем шталмейстеру.

Захлопнув дверцу, Наполеон, как был, мокрый, сел рядом с Марией-Луизой. Не обращая внимания на меня, он снова поцеловал ее в щеку.

— Ваше Величество насквозь промокли, — заботливо заметила она. — Вы простудитесь насмерть. Я сама редко мерзну, но когда человек вымок, то это уже совсем другое дело.

— Чепуха! — заявил Наполеон. — Ваш вид настолько воспламенил мое сердце, что одежда мгновенно высохнет.

— Как романтично, — пробормотала я.

Наполеон моих слов не услышал. Он меня не замечал, просто забыл о моем присутствии, но я видела по выражению глаз Марии-Луизы, что она, не уловив моей иронии, находила все происходящее чрезвычайно романтичным.

Потом и она, робко улыбаясь Наполеону, перестала меня замечать, Усмехнувшись про себя, я устроилась поудобнее на сиденье и приготовилась наблюдать и слушать. Вот потеха, подумала я, если бы я могла последовать за ними в супружескую спальню после церковной церемонии и остаться там также незамеченной.

— Итак, что вы обо мне думаете? — спросил Наполеон новоиспеченную жену, с которой познакомился всего несколько минут назад.

— Ваше Величество, — ответила она с оттенком восхищения в голосе, — портрет, который вы прислали в Вену, не отражает всех ваших достоинств.

— Так вы считаете, что в действительности я выгляжу лучше, — улыбнулся польщенный Наполеон.

Мария-Луиза хихикнула, затем рассмеялась, но тут же спохватилась, вспомнив о необходимости всегда соблюдать хорошие манеры.

— Простите, Ваше Величество, я…

— Императрице Франции позволено смеяться над императором Франции, когда ей заблагорассудится, — проворчал Наполеон.

— Это от волнения, — объяснила Мария-Луиза извиняющимся тоном.

— Вы считаете меня тщеславным и высокомерным, мадам?

— Да, немного, — отвела она взгляд.

— Ха! Не имеет значения. Мне нравятся женщины, которые отваживаются говорить правду.

— Кажется, я рассердила вас, Ваше Величество? — взглянула она на Наполеона.

— Глупости! — заявил он, за напускной веселостью скрывая легкое раздражение. — На вас я не в состоянии сердиться. Во всяком случае, я горжусь тем, что являюсь самым кротким из всех мужчин.

Мой дорогой Наполеон действительно верил в то, что говорил. С этими словами он нежно поцеловал ее руки.

— Вы так молоды и прелестны. И, что еще лучше, вы совершенно естественны. Надеюсь, что со временем я вам понравлюсь, и вы, быть может, меня даже полюбите.

— Мне думается, вы мне уже немного нравитесь, — сказала Мария-Луиза, все еще испытывая неловкость.

Шутливо Наполеон ущипнул ее за щеку.

— И… вы никогда не захотите колоть меня булавками?

— Вам известно о безобразных куклах, Ваше Величество? — ужаснулась Мария-Луиза.

— Да, мадам, известно, — ответил Наполеон, желая казаться строгим, но с каждой минутой становясь все игривее. — Вы привезли с собой булавки… острые мстительные австрийские булавки?

— Нет, в самом деле, нет!

— Вы сняли камень с моей души. Сегодня я усну спокойно.

И я увидела, как в его глазах промелькнуло то, что он сам считал страстной увлеченностью.

— Спокойно! — воскликнул он. — Посмотрим, посмотрим.

— Должно быть, часто трудно императору Франции, обремененному столькими заботами мирового масштаба, спать спокойно, — наивно заметила Мария-Луиза.

— Сегодня ночью я отброшу все заботы, — заявил Наполеон и поцеловал ее опять, на этот раз в губы.

Очевидно, она ответила, хотя и робко, но, вероятно, с возбуждающим ее приятным ощущением.

— Никогда прежде мне не довелось целовать непорочную, абсолютно чистую женщину. Благодарю Бога за те государственные соображения, которые сделали возможным этот брак, — сказал Наполеон. — Вас страшат предстоящие обязанности императрицы? — поинтересовался он.

— Немного, — прошептала нерешительно Мария-Луиза.

Я уверена, что он имел ввиду совсем другие обязанности, чем те, о которых в данный момент думала она. Во всяком случае, ему показалось бы невероятным, что существует женщина, какой бы юной и невинной она ни была, испытывающая страх перед ним как мужчиной.

— Для императрицы Франции, — продолжал он, — пышные церемонии неизбежны. Вам придется устраивать бесчисленные приемы и выполнять другие государственные функции, даже когда от усталости вы едва сможете держаться на ногах. Вы должны будете улыбаться, когда в действительности вам впору зарыдать, терпеливо сносить скуку, хотя предпочли бы убежать и где-нибудь спрятаться. Все это часть вашей потрясающей судьбы, которую, как ожидаем я и народ Франции, вы примете без всяких колебаний.

— Обещаю принять без всяких колебаний, — заверила она серьезно.

И вот на этой ноте закончилось наше путешествие в Компьен. Это случилось двадцать восьмого марта тысяча восемьсот десятого года, немногим более трех месяцев, как Жозефина поселилась в Мальмезоне, и почти за четыре года — тогда в это невозможно было поверить — до отречения Наполеона от престола и восстановления монархии Бурбонов.

Глава двенадцатая

— Наш ужин, мне кажется, немного затянулся, — проговорил Наполеон монотонно.

— Ваше Величество, я очень проголодалась, — сказала Мария-Луиза с виноватым видом.

Она непрерывно и целеустремленно ела, что, как я подозревала, являлось признаком целеустремленности в ином направлении, чему требовался лишь первоначальный толчок. Наполеон заметил тем же монотонным голосом, что здоровый аппетит свидетельствует в ее пользу. Затуманенными глазами он обвел сидящих за столом, едва замечая нас, и пригубил вино. То был шамбертен весьма низкого качества, который я никогда никому не предложила бы. Но Наполеон, безразлично относившийся к вину, настоял на самом дешевом сорте — один из его немногих способов экономии средств.

Ужин в Компьене в день прибытия Марии-Луизы носил неофициальный характер. Насколько я могу припомнить, кроме Наполеона, Марии-Луизы, Мюрата и меня, присутствовали наша мама, братья Луи и Жером, дядя, кардинал Феш, которого, как я скоро узнала, пригласили в Компьен для выполнения особой и не терпящей отлагательств задачи.

Несмотря на разговоры относительно пылкого сердца, Наполеон в течение получаса принимал горячую ванну, в которую время от времени для поддержания температуры добавляли подогретой воды. Возможно, слова Марии-Луизы о смертельной простуде встревожили его, хотя и без этого он очень любил длительные горячие ванны, несмотря на многократные предостережения доктора, утверждавшего, что они вредны для печени. После горячей ванны, заявлял Наполеон, он всегда выглядел и чувствовал себя точно восемнадцатилетний юноша. За ужином он красовался в голубом мундире с белой отделкой по воротнику и обшлагам и действительно выглядел очень бойким.

За трапезой я заметила, что Наполеон — хотя и пытался это скрыть, — был более обычного взволнован, даже возбужден. По старой привычке он дергал левым плечом и с трудом сдерживался, чтобы не грызть ногти. Я подумала, какое это будет для всех нас облегчение, когда обряд бракосочетания завершится и Наполеон, наконец, сможет уложить свою жену — эту австрийскую телку, как народ уже окрестил ее, — в постель.