Я влюбилась в Иоахима Мюрата с первого взгляда. Сразу же почувствовала непреодолимое влечение к нему. В то время Мюрату было тридцать лет, мне — всего пятнадцать. От одного его вида у меня возникало странное ощущение, в котором смешивались и боролись друг с другом и твердость, и какая-то слабость, и страстное желание, вызывавшее дрожь во всем теле. В последующие годы это ощущение сделалось для меня привычным и возникало всякий раз при встрече с мужчиной, которого, на мой взгляд, стоило соблазнить. Тем не менее я всегда, как и в первый раз, старалась не терять головы и хладнокровно рассчитывать свои шаги. Одно дело — хотеть чего-то, совсем другое — добиться желаемого. Подобный вызов всегда действовал возбуждающе на представителей семейства Бонапартов.

Мюрат прогуливался во дворе замка Монбелло; я же в тот момент оказалась поблизости совершенно одна. С ним было несколько кавалерийских офицеров, которые обращались к нему с большим почтением и явно льстили ему. Эта группа представляла собой красочное и великолепное зрелище, но он, их генерал, затмевал всех; на нем была необычная военная форма с таким обилием золотых шнуров, которого мне еще никогда не приходилось видеть. Шести футов росту он казался еще выше благодаря страусовому перу на шляпе. От него веяло какой-то бесшабашной удалью, заставившей мое сердце радостно затрепетать. Великолепная фигура и смуглые черты лица гасконца могли свести с ума любую девушку. Не играл никакой роли тот факт, что он был сыном трактирщика. Должна признаться: мы — Бонапарты — всегда были снобами, но не тогда, когда дело касалось приобретения благосклонности нужного человека.

— Каролина, крошка…

— Да, мой генерал? — повернулась я к брату Наполеону.

Он улыбнулся; ему понравилось мое обращение на военный манер, и он улыбнулся еще раз, когда я в стойке «смирно» ловко отдала честь.

— Тебя, Каролина, что-то как будто изумило, — пробормотал он, — или, быть может, ослепило?

— Сегодня солнце светит очень ярко, Наполеон.

— Есть и другие светила, — заметил он, смотря на Иоахима Мюрата. — Будут и другие дни.

— Я имела в виду солнце Бонапартов, дорогой брат, — бойко солгала я.

Наполеон шутливо потрепал меня за нос, но его проницательный взгляд выражал неодобрение. Он правильно угадал мои мысли, но, очевидно, не собирался распространяться по поводу своих.

— Звезда Бонапартов важнее солнца, — резюмировал он и резко повернулся на каблуках.

Я смотрела, как он пересекал двор, направляясь к матери. Несмотря на его фантастические военные успехи, стремительное покорение Италии, он на фоне Мюрата выглядел довольно мелко. Тонкий, почти тощий, Наполеон был ниже Мюрата не менее чем на шесть дюймов. Некоторые пророчили Наполеону уже в двадцать семь лет раннюю смерть. Крупная голова, характерная для Бонапартов, каштановые волосы, редеющие на висках. Запоминались и производили впечатление только его глаза: прекрасные ярко-голубые, тонко отражающие внутренние переживания. Я восхищалась им, часто сомневалась в нем, но никогда не боялась его, как многие другие.

Все более властный — даже в отношениях с членами собственного клана — он собрал в замке Монбелло всю семью: вдовствующую маму Летицию, братьев Жозефа, Люсьена, Луи и Жерома, сестер Элизу, Полину и меня. Я была самой младшей из сестер, а Жером — всеобщий баловень в семье. После смерти отца формально обязанности главы нашего рода легли на старшего — Жозефа, однако Наполеон, рожденный вторым, постепенно вытеснил его с этой позиции. Сомневаюсь, чтобы это обстоятельство действительно в какой-то степени беспокоило Жозефа. Беспечный по натуре, он жаждал от жизни только наслаждений и развлечений. Остальные же — совсем не беспечные — тоже не чурались развлечений, в полной мере используя свое пребывание в Монбелло. Исключением была наша мама, бережливая и дрожавшая над каждым су. Великолепие замка не шло ни в какое сравнение с той убогостью, в которой нам пришлось прозябать в Тулоне и Марселе после бегства с Корсики.

Какой удивительной и чудесной иногда бывает жизнь! Я думаю сейчас об удивительном взлете Наполеона из абсолютно ничтожного бытия до командующего французскими вооруженными силами в Италии, или, как ее все справедливо называли, Итальянской армией. Начальное образование он получил на нашей родной Корсике. Как рассказывал мне Наполеон, в первой школе он быстро научился никого не бояться, сделался решительным, задиристым и драчливым. Потом, когда Корсику заняли французы, отец отправил его и Жозефа во Францию, где дети обедневших корсиканских дворян могли получить бесплатное образование. Жозеф, тогда ему было десять лет, должен был, по замыслам отца, стать служителем церкви, а Наполеон, он на год моложе брата, — военным. Сам отец когда-то боролся против французов, но когда ему стало ясно, что у оппозиции нет ни малейшего шанса на победу, предусмотрительно связал с ними свою судьбу. Он был хорошим адвокатом, поэтому французы назначили его королевским прокурором, а потом ввели полноправным членом в Совет двенадцати.

Накануне десятилетия Наполеона поместили в Бриеннское военное училище, а Жозеф, не склонный к церковным наукам, вернулся на Корсику, чтобы заняться изучением юриспруденции. Отец умер от рака желудка, когда Наполеону было всего пятнадцать лет. Жозеф был очень ленив, поэтому Наполеон все бремя ответственности за братьев и сестер взвалил на себя. Между тем мама старалась изо всех сил свести концы с концами. Ей приходилось очень трудно, но, так или иначе, благодаря ее стараниям мы не узнали настоящего голода.

Когда в тысяча семьсот восемьдесят девятом году разразилась Французская революция, Наполеону исполнилось восемнадцать. Как вскоре стало ясно, Корсике, чтобы обрести независимость, следовало объединиться с врагами Франции — англичанами. Однако за время учебы Наполеон достаточно проникся профранцузскими настроениями и идеями и поэтому поддержал на Корсике партию, выступавшую с французских позиций. Так же поступили и Жозеф с Люсьеном! Бедняга Люсьен, горячая голова! Вздумал критиковать в публичном выступлении движение противников Франции. То была блестящая речь, но после нее над семьей Бонапартов нависла смертельная угроза. По приказу Наполеона мы бежали во Францию. В Тулоне мы оказались практически без гроша в кармане и почти без вещей. Наполеон же вернулся в полк и пообещал высылать нам деньги. В то время только он мог хоть что-то заработать.

Я часто размышляла, что было бы со всеми нами, если бы Наполеон не написал и не опубликовал политический памфлет, благодаря которому на него обратило внимание военное командование Парижа. В период осады Тулона последовало первое важное назначение — командующим артиллерией Революционной армии. Во многом благодаря его умению и мастерству англичане и их сторонники в Тулоне потерпели сокрушительное поражение. Наполеона вызвали в Париж, где он подавил мятеж Национальной гвардии, выступившей против Конвента. Через несколько недель он был утвержден в должности главнокомандующего внутренней армией Парижа. А ему лишь недавно исполнилось двадцать шесть лет. Достойное вознаграждение его заслуг! Мы — его братья и сестры — сразу же поняли, что нам выпал счастливый жребий.

Тем временем Жозеф женился на дочери торговца шелком и тоже стал нас материально поддерживать. Однако его жизненные достижения не шли ни в какое сравнение с могуществом, влиянием и богатством Наполеона. Казалось, во Франции его слава достигла небывалых высот. Он сделался народным героем, и именно поэтому члены Конвента стали побаиваться его. Заботясь о своей семье, он подумывал о назначении Жозефа на важный правительственный пост, но затем все внимание переключил на Люсьена и Луи. Жером же был еще слишком молод и пока посещал школу. Правда, Люсьен вызвал недовольство Наполеона, женившись, как круглый идиот, на девушке не только очень бедной, но еще и совершенно необразованной. Хорошенькая, с приятным и мягким характером, бедняжка не умела ни читать, ни писать. Уступая просьбам матери — Люсьен был ее любимцем, — Наполеон обеспечил ему два назначения: комиссар Северной армии и помощник чрезвычайного комиссара всей Южной Франции. Луи, тогда семнадцати лет, был личным секретарем Наполеона; впоследствии ему было обещано кое-что более существенное. Своих сестер — Элизу, Полину и меня — он осыпал деньгами и подарками, причем столь щедро, что мы постоянно клянчили еще и еще. Не забыта была и мама, но она заботливо откладывала все деньги на тот случай, если опять наступят черные деньки. Как мудро и предусмотрительно с ее стороны! Потом, потерпев поражение и оказавшись в ссылке, Наполеон был ей очень благодарен за помощь.

Однако в то время мы вовсе не думали о поражении, и когда в тысяча семьсот девяносто седьмом году приехали в Монбелло к Наполеону Бонапарту, покорителю Италии, он был еще в расцвете сил, а семья богатела с каждым днем за счет победоносного шествия Наполеона. Главная причина, побудившая брата собрать членов семьи в Монбелло, — желание, чтобы мы ближе узнали его новоиспеченную жену Жозефину. Нам было практически приказано не только восхищаться этой женщиной, но принять в семью и любить ее. Как глупо с его стороны! Мы ненавидели Жозефину еще до встречи с нею. Женился он тайно, точно стыдясь своего поступка. Мама была крайне раздосадована; ведь она подобрала для Наполеона во всех отношениях респектабельную Дезире Клари, младшую сестру жены Жозефа. Фактически уже состоялась помолвка, но Наполеон бросил Дезире ради женщины, старше его на несколько лет. Уроженка аристократической семьи с острова Мартиника, Жозефина в дни террора чудом осталась жива. У вдовы с двумя детьми было столько долгов, что о них ходили легенды. Мы ее заведомо невзлюбили. Наметилось довольно жесткое противостояние.

Я вспоминаю день, когда, находясь во дворе замка, застала Наполеона и маму за серьезным разговором. Время от времени брат смотрел в мою сторону, очевидно, чем-то раздосадованный. Я говорю «очевидно», потому что он грыз ногти — старая привычка, проявлявшаяся в момент крайнего раздражения. Потом к ним присоединилась Жозефина. Изумительная грация делала ее особенно привлекательной. На ней было муслиновое платье с глубоким декольте и высокой талией. Ее грациозность раздражала меня, рядом с ней я чувствовала себя какой-то неуклюжей. Я тут же решила сделать все, что в моих силах, чтобы вместе с остальными членами семьи способствовать ее бесчестию и падению. Я все еще кипела от злости и детского негодования, когда во дворе показался гулявший в одиночестве Иоахим Мюрат. Приблизившись ко мне, он галантно поклонился. Машинально я протянула ему руку, которую он одарил долгим поцелуем. От его полных чувственных губ, теплых и влажных, меня буквально бросило в жар.