— Никаких больше любовниц, — заявила я, проснувшись наутро и увидев склонившегося надо мной Мюрата.

— Никаких любовниц, — повторил он весело. — И никаких любовников.

— Глупец! — нежно улыбнулась я. — Не в состоянии узнать девственницу, когда оказываешься с ней в постели?

— При моем-то колоссальном опыте… — ответил он, целуя меня.

— Когда ты сам потерял невинность? — спросила я, внезапно охваченная неудержимым любопытством и пробудившейся ревностью.

— Разве у мужчин есть то, что считается признаком девственности?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

— Мой первый случай, разумеется.

— Сколько тебе было тогда лет, Мюрат?

— Двенадцать.

— Хвастаешь!

— Даже немногим более одиннадцати.

— Кто она?

— Я не узнал ее имени. Она была проституткой.

— Просто отвратительно!

— То же самое произошло и с нашим милым Наполеоном.

— Тебе известно и об этом? Как интересно! Пожалуйста, расскажи мне подробнее.

— Наполеон выжидал значительно дольше меня, — начал Мюрат. — Ему было восемнадцать лет, когда это случилось.

— Ты не мог знать его, когда ему было восемнадцать лет.

— Дорогая, он сам рассказал мне об этом однажды ночью у походного костра под хорошее настроение.

И Мюрат поведал мне следующую историю. За два года до взятия Бастилии Наполеон прибыл на короткий срок в Париж. После своего невинного романа с Каролиной Коломбье он начал вести дневник. С увлечением ежедневно заполняя тетрадь причудливыми фразами, Наполеон однажды подумал, что из него вышел бы более лучший писатель, нежели солдат. Загоревшись, он решил написать любовный роман. По замыслу его героиню — молодую девушку, вынужденную из бедности заниматься проституцией, спасает богатый и отзывчивый любовник, который в конце концов женится на ней, не раскрывая до свадьбы, что он маркиз. Будучи, однако, обстоятельным во всех своих делах, Наполеон пришел к выводу, что ему следует побольше узнать о женщинах легкого поведения, причем на собственном опыте, а не пользуясь людской молвой. И вот Наполеон стал бродить в районе Пале-Рояль, излюбленного места проституток. На первой же встрече с уличной женщиной он настолько оробел, что убежал, но не в свою убогую комнату на Ру-ду-фор-Сен-Онор, а в Итальянскую оперу в поисках изящного искусства и, возможно, вдохновения. Когда спектакль закончился, пошел дождь и дул пронизывающий до костей холодный ноябрьский ветер. Наполеон на какое-то время укрылся от непогоды среди колоннады Пале-Рояля, и здесь опять к нему подошла проститутка. Молодая, хорошенькая и трогательно застенчивая. Она сказала, что делает это впервые, и, конечно, солгала — обычный, избитый прием; но будущий писатель любовных романов поверил ей. В своих лохмотьях она вся дрожала от холода. «Пойдем ко мне, — предложил Наполеон, — и немного согреемся». Найти тепло у него в комнате можно было только в постели. И они, не раздеваясь, улеглись в кровать. Постепенно, согревшись, они сняли с себя одежду… и случилось то, что и должно было случиться.

— Наполеон назвал это освобождением, — усмехнулся Мюрат.

— Удалось ли ему написать свой роман?

— Нет, он задумал научно-исторический трактат.

— Теперь Наполеон не пишет историю, а делает ее, — заметил я.

Мюрат вновь поцеловал меня, и предсказанный Наполеоном кавалерийский прием стал довольно приятной реальностью.

Но вышло так, что Наполеон, вместо того чтобы немедленно, как планировал, отправиться в Италию, отложил отъезд на некоторое время. Это меня очень обрадовало, ибо дало возможность Мюрату и мне, пользуясь щедростью Наполеона, вступить во владение довольно обширным особняком «Брион» на Кур-де-Тюильри. У мадам Кампан я приобрела правильную осанку и известную самоуверенность и поэтому без особых волнений разослала приглашения на свой первый званый вечер. Довольно быстро я заняла одну из ведущих позиций в светском обществе, образованном вокруг консульской комиссии. Я уступала только Жозефине, которая сама с грустью в этом призналась. Наполеон гордился мною. У меня был прекрасный повар, и я без конца устраивала вечеринки, балы, приемы, угощая и развлекая тех, кто мог быть полезен Наполеону. Но — слишком уж скоро — настало время второй итальянской кампании. Мюрат, командовавший, как обычно, кавалерией, умолял меня сопровождать его, однако я отказалась.

— У вас есть тайный любовник, сударыня?

Тогда я сообщила ему потрясающую новость.

— Мюрат, я беременна!

— Ты сделала меня счастливейшим из всех мужей, а скоро ты сделаешь меня счастливейшим из отцов, — проговорил он вне себя от радости.

— Я молюсь, чтобы у нас был мальчик, — с жаром заявила я.

— Мальчик или девочка, не все ли равно?

— Нет! — сказала я раздраженно. — Должен быть обязательно мальчик, очень здоровый. Это главное. Жюли и Жозеф все еще бездетны. У Полины мальчик, но он едва не умер при рождении и растет больным и слабым. Как считает даже Наполеон, удивительно, если он доживет до четырехлетнего возраста. Наш сын будет первым сильным и здоровым внуком в семье Бонапартов.

— Ну и что из этого? — прикинулся Мюрат непонятливым.

— Я не думаю, — спокойно пояснила я, — чтобы тебе удалось, мой дорогой супруг, когда-нибудь превзойти Наполеона. Может, Жозефина родит ему детей? Сомневаюсь! Наследником Наполеона станет наш сын! — закончила я взволнованно.

— Ах ты, маленькая плутовка, — рассмеялся Мюрат, но взгляд у него сделался задумчивым.

Глава третья

Вторая итальянская кампания была короткой и успешной, и мой муж во многом этому способствовал. Во главе своих кавалерийских частей Мюрат первым из генералов вступил в Милан после того, как армия Наполеона пересекла Альпы, и он сам захватил Сен-Бард. Таким образом, заняв временную ведущую позицию, Мюрат сумел создать впечатление, что на поле битвы Наполеону принадлежала лишь второстепенная роль. Как вы можете себе хорошо представить, Наполеону это не доставляло удовольствия, и в его письмах ко мне ощущалось раздражение. Затем произошло ожесточенное сражение при Маренго, в котором Мюрат — как я гордилась им! — покрыл себя славой. Нехотя — как же иначе! — но играя на публику, Наполеон наградил моего мужа столь желанным почетным оружием.

Между тем в Париже я продолжала поддерживать круговорот светских развлечений. Каждый вечер я ужинала вне дома, кроме тех дней, когда сама устраивала прием. От такой жизни и вне всякой связи с беременностью я начала прибавлять в весе; и хочу особо подчеркнуть — именно прибавлять в весе, а не толстеть. Я очень скучала по Мюрату, но не в моем характере — сидеть в одиночестве и хандрить. Моя сестра, красавица Полина, часто составляла мне компанию, и мы вместе искали развлечений, что вовсе не было так уж трудно, Она также осталась соломенной вдовой, милая Полина! Настоящая нимфоманка, она в отсутствие бедняги Леклерка стремительно меняла одного за другим любовников, Я же, чувствуя себя добродетельной и безгрешной, стойко хранила верность Мюрату. И Наполеон и Мюрат слали мне суровые письма, не по поводу моей, достойной похвалы верности; они распекали меня за то, что я, по их мнению, подвергала ненужному риску свое здоровье. Если внять им, то при беременности мне следовало, хотя бы ради моего будущего ребенка, вести себя, как закоренелый инвалид. На их поучения я не обращала ни малейшего внимания. Я была молода, отменного здоровья и наслаждалась рабским подобострастием парижского высшего общества. Я поклялась посещать балы до самого последнего момента и ничего не имела против родить под звуки какого-нибудь вальса, этого волнующего немецкого танца, столь популярного в Париже.

Я была на последних месяцах беременности, когда вернулись Наполеон и Мюрат. Их приветствовали ликующие толпы. Планировались торжественные приемы, военные парады, официальные обеды, но сперва был семейный ужин в Тюильрийском дворце. Под влиянием сиюминутного настроения Наполеон посадил меня слева, а Мюрата справа от себя. Жозефина, сидевшая за столом напротив Наполеона, восторгалась моим мужем:

— Ах, мой дорогой отважный Мюрат.

Я не припомню, как разместились остальные члены семьи, в тот момент находившиеся в Париже. Во всяком случае, пока еще не был узаконен порядок соблюдения старшинства в «королевском» семействе.

— Такой отважный, — проговорил монотонно Наполеон после того, как Жозефина повторно выразила свое восхищение Мюратом, — что он заслуживает награды. Я решил назначить его командующим резервной армией в Дижоне.

Затем, повернувшись ко мне и отхлебнув немного воды, которую пил вместо вина из-за непорядка с желудком, он добавил:

— Твой муж отправится к новому месту службы немедленно.

— Я должна ехать вместе с ним?

— Конечно, нет, принимая во внимание твое нынешнее положение.

— Ты доставил мне моего мужа и сразу же отнимаешь его опять, — пожаловалась я. — А я рассчитывала на второй медовый месяц.

— При твоем состоянии? Исключено!

— Прискорбно, но факт, — прошептала Жозефина.

— Для кого-нибудь из рода Богарнэ — возможно, — отпарировала я, — но не для Бонапартов.

Жозефина приятно улыбнулась. Мне даже показалось, что она едва сдерживалась, чтобы не хихикнуть; как бы там ни было, Жозефина, окруженная врагами, всегда была в лучшей форме, какой бы отчаянной ситуация ни казалась.

В данный момент, однако, наши роли поменялись. Но все изменится, утешала я себя, после рождения моего сына, тем более что мальчик Полины медленно угасал. Наполеон, который очень любил детей и чувствовал себя в их обществе гораздо раскованнее, чем со взрослыми, конечно же, привяжется всем сердцем к моему сыну и станет более благосклонно взирать на нас с Мюратом.

— Как понравилось вам в последний раз на минеральных водах, Жозефина? — спросила Полина лукаво.