Судя по Катьке, вряд ли.

— В прошлый раз мы с братом погрызлись с родителями. У нас традиция была связываться с ними по скайпу, сидеть на одном диванчике, притворяясь лучшими друзьями.

— А вы с братом все-таки в плохих отношениях?

— Наверное, это тоже из-за родителей, — кивнул Назар, стараясь не отвлекаться от дороги. Он был бледным от усталости: все-таки европейские дороги оказались далеко не такими прекрасными, как нам бы хотелось. — Мы не слишком стремимся общаться и практически не заводим общих знакомых. Иначе все равно возвращаемся к ситуации, что кто-то предпочитает общество одного, кто-то другого. В жизни нельзя быть абсолютным победителем.

— Но ты же любишь брата?

Назар ответил не сразу. Он выдержал паузу, достаточную для того, чтобы я успела засомневаться в собственных словах, а потом со вздохом кивнул.

— Люблю, конечно же, — проронил он. — Думаю, и Глеб на самом деле меня не ненавидит. Мы же близнецы все-таки. Это связь более сильная, чем могут предположить наши родители. Собственно, это причина, по которой мы практически не общаемся.

— Не хотите разбивать друг другу сердце? Понять, что все-таки ненавидите?

— Да. Хотя мы виделись тридцать первого числа, и я повел себя не совсем корректно. Надо бы позвонить, извиниться, но я не могу.

Назар говорил так, словно он только сейчас сам это все понял. Я не перебивала; иногда человеку нужно просто выговориться, возможно, даже кому-то постороннему. Хотя, мы с Исаевым посторонними и не были. За эти двое суток мы рассказали друг другу столько всего о себе, что уже можно было не сомневаться в странной, почти подсознательной связи, воцарившейся между нами.

Наконец-то Исаев въехал на какую-то крытую парковку; очевидно, где-то рядом жили его родители. Я велела себе настроиться на встречу, но понадеялась, что у меня еще есть пятиминутная фора. Однако, слова Назара разбили все мои надежды:

— Смотри, вот, они уже пришли.

— О, — только и смогла выдавить из себя. — Ну да.

Назар притормозил, занимая парковочное место рядом со среднего роста мужчиной и миниатюрной женщиной, державшей его за локоть. Я смотрела на них, пытаясь собрать из мелких деталей цельный портрет Назара, но безуспешно — он никак не хотел формироваться в нормальную картину.

— Пора, — промолвил мужчина. — Они уже в курсе, что мы приехали. Пересидеть внутри не получится.

— Пора, — кивнула я, хотя чувствовала себя так паршиво, что могла бы — спряталась в салоне автомобиля и оттуда не выходила.

Но вместо этого выскользнула на парковку следом за Назаром, получив возможность рассмотреть его родителей с совсем уже маленького расстояния.

Его отец выглядел весьма неплохо, возраст выдавала только седина на висках. На его лице светилась, словно приклеенная, улыбка. Мать Назара вблизи оказалась чуть полнее, чем мне показалось сначала, и улыбалась менее радостно. Ее черное пальто, застегнутое на все пуговицы, будто призвано было отталкивать всех случайных знакомых и сильно контрастировало со светлыми волосами. Легкий, ненавязчивый макияж призван был подчеркивать естественную красоту женщины, но что-то в нем было несколько… искусственное, словно она выверяла каждый штрих, а то и обратилась к профессиональному визажисту, дабы выглядеть максимально непринужденной, но при этом идеальной.

— Мама, папа, — промолвил Назар, и в его голосе тоже зазвенело напряжение, вызванное строгими родительскими взглядами, — это моя невеста, Кира. Кира, любимая, это моя мама, Мария, мой отец, Николай…

Неодобрение, прочно утвердившееся во взгляде что Марии, что Николая, полоснуло меня, будто ножом.


Что ж, я могла себе представить, как выглядела сейчас в их глазах. Растрепанная, со всколоченными волосами, не выспавшаяся после двух суток в дороге, в простой одежде, никакого Гуччи и Версаче. Наверняка даже мой нишевый парфюм, которым я так гордилась, выдавался им чем-то простым, привезенным с родины, дурно пахнущим и достойным такой дешевки, как я.

Нет, конечно, я о себе была куда более высокого мнения! Все это удалось без труда прочитать в направленных на меня глазах мужчины и женщины. Неодобрение и недовольство — все, что они испытывали по отношению к невесте своего сына.

Назар решительно обнял меня за плечи и заявил:

— Я надеялся, что изменился не настолько, чтобы вы рассматривали меня, а не позвали в дом. Не узнаете родного сына?

Николай и Мария в один голос рассмеялись.

— Ну что ты, что ты, — проворковала наконец-то женщина. — Ты совсем не изменился, сыночек! Замечательно выглядишь! Мы просто не ожидали, что ты привезешь с собой невесту…

— Я же предупреждал, — нахмурился Назар, — что буду с Кирой.

— Да, да, — закивал Николай, а потом добавил по-французски: — Мы просто не думали, что она будет такая.

Я не подала виду, что прекрасно поняла, что он сказал. Сейчас это было бы лишним. Преподнесу сюрприз попозже.

Но Назар отлично понял, что отец только что старательно пытался продемонстрировать свое неодобрение, и лишь увлек меня за собой, первым направляясь в сторону лифта. Он явно не желал продолжать этот разговор, а рассчитывал на то, что сможет потом, наедине, объяснить родителям, что так вести себя нельзя.

Не думаю, что они его услышат.

Мы в полном молчании поднялись в лифте на нужный этаж. В прохожей, пока Назар помогал мне снять пуховик, а Мария наконец-то избавилась от своего черного пальто и продемонстрировала не менее черное платье, я сделала попытку завести разговор, но без толку. На меня смотрели так, словно я только что чистила курятник, а потом во всей этой вонючей одежде завалилась в их элитную квартиру и собиралась начать петь матерные частушки.

— Мам, мы слишком устали с дороги, — промолвил Назар, смирившись с тем, что знакомство потерпело крах. — Наверное, просто пойдем спать, если никто не против. Сейчас не до разговоров. Завтра познакомимся поближе.

Познакомимся, ага. Мария только лишний раз утвердится в том, что я — безвкусная девчонка, а этот Николай еще и начнет рассуждать на тему того, насколько француженки выигрывают у барышень из постсоветского пространства.

И плевать, что он сам оттуда, как и его жена! Да и какая разница, что ни один культурный человек такого не скажет, а плохие и хорошие люди бывают что у нас, что во Франции? Сколько б я ни пыталась убедить их в этом, все равно буду деревенщиной.

Я им уже не понравилась.

Да уж, произвела впечатление…

— Конечно, Назар, — кивнула Мария. — Поднимайся на второй этаж, мы уже приготовили гостевую комнату…

— Спасибо, — коротко ответил Исаев.

Вероятно, он тоже чувствовал себя чужим в родном доме. Но вряд ли настолько сильно…

— Кир, ты идешь?

— Да, — кивнула я, осознав, что замешкалась. — Только воды попью…

— Конечно, — не стал спорить мужчина.

Он, слишком устав с дороги, даже не задержался рядом со мной. Вообще, в этом доме Назар как-то моментально погас, поник… И куда подевался тот искрометный мужчина, которому палец в рот не клади — по локоть откусит? Я не сомневалась, что до такого состояния его довела не только долгая дорога, а и стойкое разочарование родителями.

Назар поднялся на второй этаж, я же все-таки налила себе воды и старалась пить ее маленькими глотками, чувствуя на себе пристальный взгляд Марии. Они с мужем не заходили следом за мной на кухню, следили через дверной проем, украдкой, словно шпионы, и от этого было еще более тошно. Что я могу тут сделать плохого? Ну не буду же, в самом деле, ничего воровать! Но они все равно продолжали смотреть с неизменной подозрительностью.

— Да уж, — проронил вдруг на французском Николай, — я думал, у нашего сына вкус получше. Где он нашел эту деревенщину? Да еще и уверен в том, что на ней женится! Может быть, она беременна?

— С чего ты взял? Наши мальчики всегда были слишком осторожны, чтобы позволить захомутать себя какой-нибудь девице из-за ребенка. Нет, наверное, влюбился, — отозвалась Мария.

— Тогда у нашего сына отвратительный вкус. Надо было догадаться, притащить ее в наш дом! Привезти во Францию! Он наверняка ее еще и на наш званый ужин приволочет, что тогда будем делать? Она нас опозорит!

— Ну не будь уж так критичен! Кира, все в порядке?

Последнее уже было сказано на русском и обращено ко мне.

— Да, — кивнула я. — Все замечательно. Вода у вас хорошая.

Мария снисходительно улыбнулась. Ну да, откуда же мне, деревенщине, знать французский язык и разобрать все те оскорбления, которые они успели выдать за столь короткий срок.

Наверное, мне под этим уничижительным взглядом «коренной» парижанки, родившейся в том же городе Киеве, что и я, а то и дальше, где-нибудь в глубинке, предлагалось поперхнуться и умереть от асфиксии, таким образом избавив их сына от такой обузы, но умирать я не спешила, сознание не теряла, да и не подавилась, впрочем, а только поставила стакан обратно на стол, улыбнулась напоследок и заспешила на второй этаж, следом за Назаром.

Что я там говорила? Что он сволочь? Да какое! Исаев — добрейшей души человек! Чудо, что он вообще таким потрясающе нормальным вырос у подобных родителей.

Был шанс, впрочем, что раньше они вели себя иначе…

Но нет. Напоровшись в комнате на печальный взгляд Назара, я определила, что ничего в этом мире не менялось, и его мама и папа вели себя точно также и десять лет назад.

— Вижу, знакомство тебе не понравилось. Наговорили гадостей? — поинтересовался Исаев. — Извини, если что. Они у меня немного того…

— Чокнутые снобы?

— Я хотел сказать, что несколько консервативны в выборе общества и не всегда умеют сдерживаться в желании высказаться, — отметил Назар, — но твое определение куда более точно.

— Кажется, — проронила я, — впечатлить твоих родителей мне тоже не удалось. Что ж… Извини, что я не коренная француженка, способная сразить их наповал.