– Я помню, как мамина рука сжала мою, сжала так сильно, что мне стало больно. Только потом я поняла, что она испугалась. Мужчины были пьяными. Мама сказала, что мы идем к дому ее брата, что все в порядке, но они все-таки вылезли из машины. Мама загородила меня собой. Когда первый из них схватил ее, она крикнула, чтобы я бежала. Но я не могла. Я не могла шевельнуться. Он смеялся и хватал ее, а она отбивалась. Когда он затащил ее за ближайшие деревья и бросил на землю, я подбежала и попыталась оттолкнуть его. Но, конечно, мне это не удалось, а тот, второй мужчина схватил меня и порвал мою блузку.

Беззащитная женщина и беспомощный ребенок. От ярости и бессилия руки Кэма сжались в кулаки. Ему хотелось вернуться в ту ночь, на ту пустынную дорогу и бить, бить, бить…

– Он смеялся, – тихо сказала Анна. – Секунды две я видела его лицо очень ясно. Оно словно отпечаталось у меня в голове. Я слышала, как кричит мама, умоляет их не трогать меня. Тот, первый, насиловал ее, а она все просила их не трогать меня. Должно быть, понимала, что ее мольбы тщетны, но боролась изо всех сил. Я слышала, как мужчина бил ее, орал, чтобы она заткнулась. Все казалось нереальным. Даже когда второй начал насиловать меня, мне казалось, что этого не может быть. Просто ужасный сон, который никак не кончается.

Анна на несколько секунд закрыла глаза и помотала головой.

– Когда они… закончили, то, пошатываясь, вернулись к своей машине и уехали. Они просто оставили нас там. Мама была без сознания. Он пытался задушить ее, чтобы она не кричала. Я не знала, что делать. Потом говорили, что у меня был шок, но я ничего не помню до того момента, как оказалась в больнице. Мама так и не пришла в сознание. Два дня она была в коме, потом умерла.

– Анна, я не знаю, что сказать. Что тут можно сказать?!

– Я рассказала тебе все не для того, чтобы вызвать сочувствие. Маме было двадцать восемь лет, как мне сейчас. Это случилось давно, но такое не забывается. Никогда не уходит полностью. И я помню все, что случилось в ту ночь, все, что я делала после… после того, как переехала к дедушке с бабушкой. А я делала все, лишь бы причинить боль им… и себе. Так я пыталась справиться с тем, что случилось со мной. Кстати, я тоже отказывалась от консультаций, – холодно сказала она. – Я не желала разговаривать с каким-то высушенным психиатром! Я затевала драки, искала неприятности и находила их. Я убегала из дома, сражалась с социальными работниками и со всей государственной воспитательной системой. Кончилось это довольно печально: беспорядочный секс, наркотики…

Анна подняла небрежно брошенный жакет и аккуратно сложила его.

– Я ненавидела всех, а больше всего – себя. Ведь это я хотела поехать в Филадельфию, из-за меня мы оказались там! Если бы меня с ней не было, она могла бы убежать.

– Нет, – Кэму очень хотел коснуться ее, но он не решался. Не потому, что она казалась слишком хрупкой… наоборот: она казалась ему невероятно сильной. – Нет, ты не должна была винить себя.

– Теперь-то я это понимаю. Но тогда я чувствовала страшную вину. И чем острее я ее чувствовала, тем отчаяннее сражалась со всеми вокруг.

– Иногда просто не остается ничего другого, – тихо сказал Кэм. – Бей в ответ, беги куда глаза глядят… пока не забудешь обо всем.

– Иногда не с чем сражаться и некуда бежать. В сущности, три года я использовала случившееся как предлог, чтобы делать все, что хотела. – Анна снова взглянула на Кэма, иронически выгнув брови. – А я не хотела ничего хорошего. И когда оказалась в заведении для малолетних правонарушителей, считала себя довольно крутой девчонкой. Но мой социальный работник оказался упрямее. Это была довольно пожилая женщина, но она нажимала, подгоняла, просто преследовала меня! Она не хотела сдаваться, и поэтому ей удалось достучаться до меня. Мои дедушка с бабушкой тоже не сдались – и в результате я не пропала.

Анна осторожно положила жакет на подлокотник дивана.

– Конечно, все могло сложиться совсем иначе. Я могла стать еще одной неудачей в статистике системы. Но не стала.

«Как удивительно, – думал Кэм, – что ей удалось превратить кошмар в такую силу духа. Как удивительно, что она сознательно выбрала работу, которая ежедневно напоминает ей о том, что сломало ее жизнь».

– И ты решила расплатиться? Заняться тем, что когда-то спасло тебя?

– Я знала, что смогу помогать заблудшим детям. Да, я должна была вернуть долг. Я чувствовала то же самое, что ты чувствуешь сейчас. Я выжила, – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – но просто выжить недостаточно, Кэм. Ни для тебя, ни для меня. Ни для Сета.

– Давай по порядку, – пробормотал Кэм. Я хочу знать, поймали ли тех ублюдков.

– Нет. – Анна давно научилась принимать это и жить с этим. – Прошли недели, прежде чем я смогла сделать внятное заявление. Их так и не поймали. Но сейчас речь не об этом. Система не всегда срабатывает, но я знаю, я верю, что она делает все, что возможно.

– Я никогда так не думал и сейчас не думаю. – Кэм нерешительно потянулся к ней, затем сунул руку в карман. – Мне очень жаль, что я причинил тебе боль. Что заставил вспомнить.

– Это всегда со мной. Просто, когда справляешься, перестаешь думать об этом постоянно. Но рано или поздно все возвращается, потому что на самом деле никуда не уходит.

– Ты тогда все-таки проконсультировалась с психиатром?

– В конце концов – да. Я… – Анна помолчала и глубоко вздохнула. – Ладно, я не утверждаю, что такие консультации совершают чудеса, Кэм. Но я уверена, что это может помочь, может исцелить. Мне, например, это было необходимо, и, когда я наконец была готова воспользоваться помощью, мне стало легче.

Кэм все-таки дотронулся до нее – просто положил ладонь на ее руки, лежавшие на столе.

– Давай сделаем вот что: оставим консультацию как одну из возможностей. Посмотрим, как пойдут дела… как все сложится.

Анна снова вздохнула, она слишком устала, чтобы продолжать спор. Голова болела, тело казалось выпотрошенным, хрупким.

– Я согласна, но все же в отчете порекомендую консультацию психолога.

– Не забудь про ботинки, – сухо сказал Кэм и испытал огромное облегчение, когда Анна рассмеялась.

– Так и быть, я не стану упоминать их: ты ведь наверняка затащишь Сета в магазин еще до конца недели.

– Назовем это компромиссом. Кажется, в последнее время я поднаторел в компромиссах…

– Неужели? Что-то я не заметила. Каким же ты был раньше?

– Родители называли меня «твердолобый».

– Я их понимаю… – Анна посмотрела на его ладонь, накрывшую ее руку. – Кэм, если ты захочешь остаться, я не смогу сказать «нет».

– Я хочу остаться. Я хочу тебя. Но сегодня мне лучше уйти.

Анна знала, как некоторые мужчины относятся к изнасилованным женщинам. Ей показалось, что сердце оборвалось и внутри осталась головокружительная пустота. Но всегда лучше знать точно.

– Потому что меня изнасиловали? – Кэм покачал головой. Он уже знал: то, что случилось с ней, повлияет на их отношения.

– Потому что сегодня ты не можешь сказать «нет», а завтра, вероятно, пожалеешь об этом. Анна изумленно посмотрела на него.

– Ты не перестаешь удивлять меня.

Он сам удивлял себя, особенно в последнее, время.

– Все, что происходит с нами… что бы это ни было… совершенно не то, чего я ожидал. Как насчет свидания в субботу?

– У меня уже назначено свидание на субботу. – Ее губы медленно изогнулись в улыбке, тошнота отступила. – Но я отменю его.

– В семь часов. – Кэм перегнулся через рабочий стол, поцеловал ее… поцеловал снова. – И учти: я планирую довести это до конца.

– Я тоже,

– Хорошо. – Кэм громко вздохнул и направился к двери, боясь потерять всю свою решимость. – Легче будет дожидаться.

Кэм остановился у двери, обернулся.

– Анна, ты сказала, что выжила, но это не все. Ты победила! Ты воплощение мужества и силы. – Анна смотрела на него, явно ошеломленная, и он улыбнулся. – Социальный работник и психолог просто помогли использовать заложенное в тебе. Я думаю, ты получила это от матери. Должно быть, она была потрясающей женщиной.

– Да, – прошептала Анна, чувствуя, что слезы подступают к глазам.

– И ты тоже потрясающая женщина. Кэм тихо прикрыл за собой дверь. Он не собирался спешить домой: ему было о чем подумать.

11

В солнечное субботнее утро мотаться по запруженным народом улицам и магазинам? Одна эта мысль привела Этана в состояние, близкое к ужасу. В такую погоду его место – в заливе.

– Не понимаю, почему мы все должны ехать! – возмущался Этан.

Кэм, добравшийся до джипа первым и захвативший переднее сиденье, обернулся и снисходительно пояснил:

– Потому что это касается нас всех. Нам необходим старый амбар Клермонта: нужно же где-то строить яхты. А раз так, значит, надо заключать сделку.

– Все это полнейшее безумие, – пробормотал Филип, поворачивая на Маркет-стрит.

– Нельзя начинать дело, если негде его начинать, – возразил Кэм, приводя единственный довод, казавшийся ему неоспоримым.

– Ты просто не понимаешь, во что мы ввязываемся! Лицензии, налоги, материалы… Помилуй Бог! Инструменты, реклама, подключение телефона и факса, бухгалтерия?

– Вот ты и позаботишься обо всем этом, – Кэм беспечно пожал плечами. – Как только подпишем контракт об аренде и купим парню ботинки, можешь приступать.

– Я?!

Возмущенный вопль Филипа слился с бормотанием Сета:

– Мне не нужны эти чертовы ботинки.

– Этан нашел первого заказчика, я откопал здание. Так что тебе придется заняться бумажками. Согласись, это справедливо. – Кэм повернулся к Сету: – А ты получишь свои чертовы ботинки!

– Не понимаю, по какому праву ты распоряжаешься, – заметил Филип.

Кэм только мрачно рассмеялся.

– Я тоже не понимаю.

Вообще-то здание, принадлежавшее Клермонту, можно было назвать амбаром только из-за его размеров. В середине восемнадцатого века оно служило табачным складом. Но после Войны за независимость британские торговые суда перестали заходить в Сент-Кристофер и процветавшие ранее коммерсанты разорились.