Тереза Ромейн - Мое сокровище

Но он, взяв не нож, а ее за руку, прошептал:

– Я люблю тебя… Ты знала об этом?

Эти слова вырвались у него сами себой, но тем не менее были вполне уместны.

Одрина, по-прежнему сидевшая на корточках, вскинула брови.

– В общем-то нет. Но это не важно. Знаешь, а ведь я тоже люблю… тебя.

Минута проходила за минутой, а они по-прежнему сидели на полу, держа между собой раскрытый нож. И оба улыбались. Наконец, словно очнувшись ото сна, Джилс помотал головой и пробормотал:

– В самом деле?

– Да. – Одрина кивнула, заморгала, отгоняя слезы, и тут же засмеялась.

И журчание ее голоса заставило Джилса забыть о том, что он сидел на холодном каменном полу. Он воспринимал лишь ее лицо, ее смех и все ее очарование. И – о боже!.. Такая девушка носила при себе нож?! Подавшись вперед, Джилс чмокнул Одрину в губы.

– Вы изумляете меня, принцесса! Вы просто бесподобны.

– Все это, конечно, умилительно, но… – Голос леди Ирвинг донесся до них словно с заоблачной высоты. – Но если ни один из вас не применит нож против этого камня, я применю его против вас.

– Похоже, мы здесь не одни, – проговорил Джилс с улыбкой.

Сейчас его, впрочем, совершенно не беспокоило то, что за ними наблюдали. По-прежнему улыбаясь, он взял нож из рук девушки и втиснул лезвие в зазор между камнями.

– Входит довольно легко. – Джилс слегка надавил, и послышался хруст. Руки его чуть подрагивали. – Похоже, в этом месте использован известковый раствор. Но он легко поддается.

– То есть вы полагаете, что леди Беатрис замазала свой тайник известью? – спросила графиня. – Она что, всегда носила с собой известь?

– Ну, в тот день она, разумеется, принесла с собой все необходимое, – отозвался Ричард. – И известь, и инструменты… Все, что нужно, чтобы спрятать драгоценности.

– Джилс, продолжай, – прошептала Одрина.

Его, впрочем, не нужно было подгонять. Сделав глубокий вдох, он двинул лезвие дальше вдоль верхней кромки помеченного камня. Послышался тот же самый звук, и посыпались крошки засохшей извести. Затем раздался щелчок, и каменная пластина приподнялась. Одрина тотчас подхватила ее и отложила в сторону.

– Ну, что там? – спросил Ричард.

Джилс немного отодвинулся, чтобы все могли взглянуть. По всей видимости, изначально имевшаяся в фундаменте выемка была несколько расширена, и в ней находился комкообразный сверток – нечто завернутое в обрывок полинявшего бархата.

Затаив дыхание, Джилс извлек сверток наружу. Это был небольшой, но довольно-таки увесистый мешочек, затягивающийся шнурком. Джилс дернул истлевшую от времени завязку, и та лопнула.

– Ну что, папа… Окажешь нам честь?

Отец подставил ладонь, и Джилс высыпал на нее содержимое мешочка. Сверкнули грани камней, блеснуло золото, и Ричард поспешил подставить другую руку – чтобы ничего не упало на пол.

Леди Ирвинг восторженно выругалась.

– Совершенно верно, миледи, – согласился с ней Ричард. И казалось, будто бриллианты подмигивали и улыбались им.

Присев на корточки, Ричард принялся аккуратно выкладывать драгоценности: брошь в виде полумесяца, инкрустированный жемчугом гребень для волос, каплевидные серьги, кольцо, ожерелье… Причем камни на всех украшениях были бесподобными, в особенности – на ожерелье. Эти ювелирные изделия составляли целое состояние, вполне достаточное для того, чтобы начать и серьезный бизнес, и… совершенно новую жизнь.

Джилс судорожно сглотнул и пробормотал:

– Одрина, мы с отцом еще накануне решили: если найдем драгоценности, ты сможешь выбрать любую понравившуюся тебе вещь.

– Это еще почему? – удивилась она, оторвав взгляд от украшений.

– Потому что ты тоже участвовала в этих поисках. Потому что я не хочу, чтобы ты когда-либо ощущала себя… словно в клетке. Ты должна иметь право и возможность сама определять свою цену. Любым способом, по собственному желанию.

Ричард откашлялся и тихо сказал:

– Эстелла, давай оставим их наедине.

– Да ты что?! Это же интереснее, чем в театре! – воскликнула графиня.

Ричард тем не менее увлек ее к ящику для пожертвований, в который тотчас же высыпал содержимое своих карманов. Посмотрев им вслед, Одрина снова повернулась к Джилсу.

– Так вот, если тебе интересно знать, чего я на самом деле хочу… Мне хотелось бы, чтобы мы поженились. Понятно, что ты к этому не расположен, но если единственное, что мешает нашему союзу, – твои руки… а также моя гордость, мое социальное положение и та дистанция, которая…

– Такой длинный список?.. – с улыбкой перебил Джилс.

– Но я еще не упомянула о чувстве собственного достоинства, ты заметил?.. – Одрина на секунду задумалась. – Дело в том, что с тобой я ощущаю себя… самой собой. Да, именно так. – Она переплела свои пальцы с его пальцами. – Если понадобится, мы используем на лечение твоих рук все мое приданое – даже если нам придется жить в простой хижине, которую ты сам же и построишь. И если то, о чем я говорю, кажется тебе возможным, то не молчи, скажи. Потому что я уже начинаю нервничать… – Ее лицо, однако же, никоим образом не выражало эту нервозность.

– Да, я считаю это вполне возможным, – произнес Джилс, и Одрина облегченно выдохнула. – Но позволь мне все сделать так, как полагается. – Он помог ей подняться на ноги, после чего опустился на одно колено.

– Я вижу, что у вас на уме, юный Резерфорд!.. – раздался голос леди Ирвинг.

Джилс проигнорировал эту реплику и, не отрывая взгляда от пары чудесных зеленых глаз, взиравших на него, продолжил:

– Одрина, выходи за меня замуж. Я хочу всегда быть рядом с тобой, хочу быть достойным тебя. Я хочу видеть, как ты смеешься, как сердишься, хочу наблюдать за твоими попытками испечь хлеб. Хочу замечать, как твои глаза наполняются слезами… вот как теперь… И хочу протягивать тебе платок. Хотя… Хм… сейчас у меня нет при себе носового платка. Извини, принцесса.

Одрина засмеялась и сказала:

– Эти слезы мне не хочется вытирать.

– Все, предложенное тобой, превосходно, – с улыбкой продолжал Джилс. – За исключением идеи жить в хижине и потратить все деньги на лечение. Думаю, в этом не будет необходимости. Видишь ли, существует большая вероятность того… Похоже, что мои руки… практически в полном порядке.

– Но как… когда… почему? – пробормотала Одрина. – Объясни, пожалуйста.

И Джилс рассказал ей о различиях в симптомах, имевшихся у его матери и у него самого, а также об облегчении, наступившем после ее массажа.

– Но даже если бы проблема и существовала, то я бы все равно сделал тебе предложение. Мы очень сглупили, вознамерившись расстаться. Хотя на самом деле я этого не желал…

– Мне тоже хотелось, чтобы ты остался. – Голос Одрины дрогнул. – Я была готова хоть целую вечность лежать в твоих объятиях… на той кровати, в комнате, стены которой имели цвет твоих глаз. Мне хотелось, чтобы ты сказал, что хочешь жениться на мне… по той причине, что наше совместное будущее – это то, за что стоит бороться.

– Бороться стоит за тебя, принцесса. Ведь только благодаря тебе мне захотелось яркого будущего с неограниченными возможностями. Ты также заставила меня больше ценить и настоящее – и то, что происходит сейчас, и то, что будет завтра и послезавтра. На любом континенте, в любой стране я хочу быть рядом с тобой.

– А почему бы не жить в двух странах? Ведь твой отец неоднократно пересекал Атлантику. То же самое доступно и нам. – Судя по выражению лица Одрины, у нее возникла какая-то идея. – Если хочешь, я отправлюсь с тобой в Америку, но при несколькоих условиях.

– Каких именно?

– Во-первых, жить мы будем в Нью-Йорке или каком-либо другом городе, где человек, имеющий соответствующие знания и способности, сможет проектировать дома. А во-вторых, двери нашего с тобой дома всегда должны быть открыты для твоих братьев и сестер. А также для моих, если кто-то из них отважится пересечь океан. Кроме того, у меня будет третье условие…

Осознав, что по-прежнему стоит на одном колене, Джилс поднялся с пола, не выпуская руки Одрины.

– Выполнение первых двух условий сочту за честь, – ответил он. – Ну, а что еще пришло тебе в голову?

– Мы должны завести собаку. Тебе не кажется, что, с тех пор как мы покинули Касл-Парр, рядом с нами не хватает этих животных?

Если бы венчание леди Кариссы Брэдли и герцога Уолпола происходило в сказочном повествовании, тогда бы в первый день 1821 года вовсю сияло солнце и повсюду слышались птичьи трели.

В реальности же солнечные лучи едва пробивались сквозь облака, а у тех птиц, которые вознамерились было поприветствовать наступающий день своим пением, порывы леденящего ветра быстро отбили к тому охоту.

Однако Одрина за последние недели как-то привыкла к суровой погоде. И вроде бы даже прониклась симпатией к холодным дождям и снежным заносам. И даже готова была снова месить дорожную грязь… В хорошей компании, конечно.

Ну, а сегодняшним утром, когда к церкви Святого Георгия на Ганноверской площади съехалась чуть ли не вся лондонская знать, она имела наилучшего компаньона из всех возможных. И это был отнюдь не титулованный богач, которого хотели бы для нее родители, и не какой-нибудь интриган, охотившийся за приданым. Нет, она держалась за руку Джилса Резерфорда, чье сердце было одновременно и благородным, и авантюристичным. Держалась за руку мужчины, который любил ее такой, какая она была, и мысль об этом и льстила, и восхищала, и возбуждала.

Она, впрочем, была способна замечать и окружающих. В потоке других приглашенных они продефилировали мимо многочисленных зевак и вступили под величественные своды храма. Церковь Святого Георгия разительно отличалась от церкви Святого Луки. Высокие потолки украшала изумительная роспись, полы были выложены мраморными плитами, а многочисленные свечи в роскошных канделябрах наполняли просторное помещение теплым светом. Шагающий рядом Джилс с восхищением отмечал архитектурные достоинства церкви, используя малопонятную строительную терминологию.