Тереза Ромейн - Мое сокровище

– Уверен, что да, – отозвался старший Резерфорд. – Типичный японский стиль. Я видел такие шкатулки на рисунках несколько лет назад. Эта разновидность, если я правильно помню, называется «руиджи». – Он осторожно взял в руки шкатулку, и при этом внутри нее что-то стукнуло.

– Там что-то есть? – Леди Ирвинг вытянула шею.

– Полагаю, это прогремел ключик. – Резерфорд осторожно потряс шкатулку. – Видимо, он спрятан за одной из панелек – так же, как и отверстие для него.

– То есть записи вашего сына насчет шкатулки мисс Корнинг тут ничуть не помогут? – спросила графиня.

– Его сын, – с некоторым раздражением произнес Джилс, – способен во многом разобраться самостоятельно, однако готов предоставить первую попытку вам, миледи.

– Я еще не покончила с ужином. – Леди Ирвинг подцепила вилкой кусок уже холодного «пастушеского» пирога и слегка поморщилась, когда тот коснулся ее губ.

– Миссис Балтазар, вы знаете, как открыть эту шкатулку? – обратилась Одрина к Китти.

– Нет… И никогда не пыталась. Моя мать говорила, что в ней ничего нет. Однако пахнет она чудесно, не правда ли?

Джилс склонился над шкатулкой в отцовских руках и втянул ноздрями воздух.

– Сандаловое дерево… Одрина, хотите понюхать? – Он забрал у отца шкатулку и протянул девушке.

Когда Одрина поднесла шкатулку к лицу, у нее от древесного аромата защипало в носу, а на глазах проступили слезы.

– Так вы купите ее? – спросила Китти. – Я даже не знала, что у нее какое-то особое название. Это повышает ее цену?

– Настоящий ценитель, возможно, не пожалел бы за нее денег, – сказал старший Резерфорд. – Только хотелось бы ее открыть, если вы не возражаете.

– Нет, не возражаю. – Китти протянула руку к своей чашке. – Но если она сломается… Вы же все равно заплатите за нее?

– Деньги, деньги… – проворчала леди Ирвинг. – Девочка моя, вы способны думать о чем-то еще?

– Наверное, смогла бы, если бы у меня было достаточно этих самых денег. – Китти допила свой чай. – То есть у нас с Даниелем… Мы поженились совсем недавно, из-за ребенка. А со средствами с каждым месяцем становится все хуже и хуже. – Темные круги у нее под глазами казались синяками. И казалось, эта хрупкая молодая женщина чего-то боялась. Вполне вероятно, она опасалась, что просто не переживет родов.

Одрина, конечно, не была знакома с данной разновидностью страха, но она прекрасно знала, что такое бояться и притворяться, будто ничего не боишься. И она ласково улыбнулась Китти, как бы говоря: «Не беспокойся, все будет в порядке».

Китти же тихонько вздохнула и проговорила:

– Я подумала, что если эта шкатулка чего-то стоит, то вы, возможно, пожелаете ее купить. Это стало бы рождественским сюрпризом для Даниеля. Эти деньги хоть немного помогли бы в случае…

– В случае необходимости, – закончил за нее Джилс. – Ибо новорожденным многое требуется.

– Ну, давайте посмотрим, что там у нас… – Ричард Резерфорд принялся сдвигать панельки в уже знакомой Одрине последовательности. – Сынок, а может, ты желаешь оказать честь этому раритету?

Джилс сидел рядом с отцом, прижав ладони к теплому металлическому кофейнику.

– Действуй сам, папа, – отозвался он, чуть нахмурившись. Возможно, боль в руках усиливалась.

Закинув свои распущенные волосы за спину, Одрина подумала: «А может, у него просто руки еще не отогрелись? Наверное, не следует все воспринимать как признак беды».

Оказалось, что эта шкатулка открывалась гораздо проще, чем две предыдущие. Панельки, которых здесь было куда меньше, немного поскрипели в знак протеста, после чего Ричард сдвинул крышку, за которой обнаружился небольшой отсек. Оттуда он извлек маленький ключик, а затем, после непродолжительных манипуляций с фальшивыми книжными корешками, взору явилось и отверстие для ключика.

– Третья из трех… – произнесла леди Ирвинг. – Есть желающие делать ставки?

– Нет, спасибо, – отозвался Ричард, вставляя ключ.

Через несколько секунд шкатулка была открыта. И внутри пахучая древесина была так же покрыта буквами, как и в двух других японских ларцах.

– Да, третья из трех, – пробормотал старший Резерфорд, скользнув глазами по строчкам. – София, Анжела, Мария…

– Нам всем следовало сделать ставки, – заявила леди Ирвинг.

– А что там еще написано? – поинтересовался Джилс.

– Дальше идут несколько строк… из каких-то букв. Но перед этим сказано: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром…»

– … Ибо видели очи мои спасение Твое, – продолжила Китти, поднимаясь со стула.

– Вам знаком этот текст? – спросил Джилс.

Китти несколько раз моргнула, глядя на него.

– Ну да… Это Песнь Симеона Богоприимца.

Теперь, после прозвучавшей цитаты, Одрина тоже вспомнила ее. Хвалебная песнь человека, который желал лишь одного – дожить до того дня, когда родится новый Бог. Эти строки стали молитвой для тех, кто с нетерпением ожидал появления собственного ребенка.

Внутри всех трех шкатулок были начертаны выдержки из Евангелий. Но для чего? И какую информацию содержали цепочки выцарапанных букв?

Все присутствующие склонились над маленькой коробочкой, и Одрина про себя прочитала ряд букв, столь же бессмысленных, как и те, которые видела в двух других шкатулках.

– Мы можем ломать голову над этими письменами лет десять и так ничего и не добиться, – сказала леди Ирвинг. – Вон сколько времени юный Резерфорд провозился с той первой шкатулкой.

Руки Джилса соскользнули с кофейника на стол.

– Или же, – громко продолжала графиня, – мы можем обратиться с этим к моей племяннице Луизе… леди Хавьер. В разгадывании всяких ребусов ей просто нет равных.

– А она сейчас в Йорке? – с надеждой в голосе спросил Ричард Резерфорд.

– Нет, конечно. Но после Рождества она отправится в Лондон, чтобы присутствовать на венчании… ну, вы сами знаете кого.

– На венчании моей сестры, – пробормотала Одрина. – Удачное стечение обстоятельств. Не будем притворяться, что это не так, и делать из события какой-то секрет. – Она улыбнулась зародившейся надежде. Ведь если Резерфорды отправятся в Лондон, то она сможет их сопровождать. Они могут выехать уже завтра утром – чтобы встретить Рождество в дороге и прибыть в столицу как раз вовремя. Но вовремя для чего? Для того, чтобы ей самой обвенчаться с Ллуэлином? Нет, ни в коем случае. А может, для того, чтобы передать негодяю крупную сумму в обмен на обещание молчать, которое он мог и не сдержать? Это тоже невозможно. У отца нет таких средств.

– Мне нужно возвращаться домой, – произнесла Китти. – Если вы увидели все, что хотели, мистер Резерфорд, то стоит ли эта шкатулка… хотя бы один фунт? – Она закусила губу, видимо, смутившись из-за того, что запросила такую сумму.

– Миссис Балтазар, я буду считать себя мошенником, если дам вам за нее меньше, чем двадцать фунтов, – ответил старший Резерфорд.

Глаза Китти расширились, и она судорожно сцепила руки. А Ричард добавил:

– Однако боюсь, что вы не сможете отправиться домой прямо сейчас. Взгляните, что делается с погодой.

Все тотчас же повернулись к окну. Стекла уже успели заледенеть, и в них бились снежные хлопья.

– Сожалею, миссис Балтазар, но похоже, что мы все оказались в снежном плену. Колено мистера Бута не ошиблось с прогнозом, и мы, судя по всему, застряли здесь на несколько дней.

Утром, когда Одрина спустилась в общий зал, жена хозяина протянула ей бумажный сверток:

– Тут для вас посылка, миледи. Прежде чем дороги занесло снегом, к нам успела заехать почтовая карета.

– Она адресована на мое имя?.. Сюда?..

Это было довольно странно. Прошло слишком мало времени, чтобы из Касл-Парра могли переслать какую-то забытую ею вещь. А может, эта посылка пришла от ее отца? Нет-нет, откуда ему знать, где она сейчас находится.

Одрина теребила бечевку, которой был перевязан сверток. «Так, спокойно…», – говорила она себе.

Девушка поблагодарила хозяйку, и та, присев в реверансе, продолжила вытирать столы. Члены их небольшой компании поднялись в разное время, и потому завтракали они не вместе. К счастью, миссис Бут нарезала столько ветчины, что ее хватило бы для дюжины человек. А вот хлеба уже оставалось маловато…

Но было ясно, что других гостей в ближайшее время не будет. Казалось, будто Всевышний распорол свою перину и вытряс ее над миром. Снег падал крупными хлопьями, покрывая толстым слоем и лед, и грязь, так затруднявшую им путь еще накануне. Сегодня же дорога стала не только непроезжей, но и невидимой.

Они оказались словно в ловушке.

Впрочем, она сама еще совсем недавно находилась в ловушке… А сейчас у нее все более или менее нормально, не так ли?

Сделав несколько глубоких вдохов, Одрина присела в углу и принялась распаковывать сверток. Он был небольшим и легким, и вскоре стало понятно почему.

В свертке находилась ее шелковая подвязка, о чем свидетельствовали вышитые золотом инициалы. Да-да, это деталь туалета, без сомнения, принадлежавшая именно ей, – то была одна из тех двух подвязок, которые Ллуэлин похитил с помощью ее вероломной служанки.

Кроме того, здесь имелась записка следующего содержания:

«Еще одна находится у меня. Одной будет вполне достаточно. Декабрь, 31».

У Одрины возникло ощущение, будто ее грудь тоже завалило снегом – тяжелым, холодным, удушающим. Некоторое время она сидела, уставившись в пустоту, а в голове у нее вертелись два вопроса: «каким образом?» и «почему?».

Завернув подвязку в бумагу, девушка закрыла лицо ладонями. Ну, в общем-то все было понятно… Ллуэлин хотел, чтобы она не забывала о его угрозах. Чтобы впала в отчаяние от осознания того, что часы продолжают идти. И чтобы согласилась выйти за него ради спасения семейной репутации, ради того, чтобы герцог Уолпол не отказался от запланированного венчания.