— Вы еще не понесли, нет?

— Нет, — ответила Велвет с круглыми от удивления глазами.

— Тогда выпейте, — повторила Дейзи, протягивая ей бокал. — У меня для вас приготовлен целый пузырек этого снадобья, и я дала Пэнси рецепт с самыми тщательными инструкциями. До тех пор, пока вы не пожелаете иметь ребенка, пейте эту штуку каждый день, и вы будете в безопасности. Когда же почувствуете себя готовой к продолжению рода, прекратите ее пить — и пусть природа возьмет свое.

— А что скажет отец Жан-Поль, одобрит он это? — нервно спросила Велвет. — Я не уверена, что это разрешено святой церковью.

— Отец Жан-Поль хороший человек, но он никогда не рожал детей, и вряд ли ему когда-нибудь придется это делать. Вспомните, что это снадобье дала вашей маме ее родная сестра, святая женщина. Да разве хорошая монахиня пойдет против божеских законов, дитя? — Дейзи рассчитывала убедить Велвет, опираясь на ее невинность. Если госпожа Скай не одобрит ее действия, когда вернется, то ведь рецепт у Пэнси, а не у Велвет, и, если ее мать прикажет, она просто уничтожит его, и все.

Велвет колебалась только какое-то мгновение. Она хотела иметь детей, но не так быстро, как Эйнджел. Ее брак с Алексом может быть восхитительным, но детей она пока не хочет иметь. Так что она протянула руку и, взяв у Дейзи бокал, осушила его. С тех пор каждый день она принимала небольшие дозы золотисто-зеленого снадобья с запахом дягиля, и, похоже, оно действовало, так как ее месячные приходили вовремя.

— Я хочу, чтобы у тебя в животике появился ребеночек, — прошептал Алекс. — Когда я вижу, какая полная жизнь у Эйнджел и трех прелестных крошек Робина, я начинаю мучительно желать своих детей.

— Все в руках Божьих, милорд, — ответила она, надеясь, что он не заметит ее обмана. Черт возьми, ну что он затянул эту волынку насчет детей?

— Да, все в руках Божьих, но подумайте о том удовольствии, которое мы получаем, пытаясь выполнить его волю, — поддразнил он ее.

— Фи, милорд! Не святотатствуйте, — выбранила она его, но в ее голосе он уловил улыбку. Она незаметно зачерпнула пригоршню снега с балюстрады лестницы, ведущей на террасу Гринвуда, и, обернувшись, бросила в него снежком.

С ревом притворного гнева он набросился на нее, стащил с лестницы и погнался за ней через сад. Визжа, Велвет бросилась прочь, на ходу кидая в него снегом. Они носились по саду, как расшалившиеся дети, пока пытавшаяся добежать до лестницы дома Велвет не была схвачена мужем и брошена в сугроб, где он, перевернув жену на спину, щекотал ее до тех пор, пока она не запросила пощады.

— Перестань? Дерзкая девчонка, ты заслуживаешь гораздо большего наказания за неуважение к своему хозяину и повелителю! — Усевшись на нее верхом, он попытался поцеловать ее, но Велвет отвернула голову.

— Хозяину? — Она притворилась рассерженной. — Хозяину, да? Опять мы возвращаемся к лошадям и собакам? И кто же из них я, сэр? — Котенок! — быстро ответил он. — Шипящий, фыркающий, дикий котенок.

— Мя-яу! Ф-с-с-с! Котята больше всего любят тепло и ласку. — Ее изумрудные глаза озорно сверкнули.

— Неужели, мадам? — Вскочив, он поставил ее на ноги. — Тогда позвольте мне забрать этого маленького, вывалянного в снегу котенка в дом, — прошептал он. — Домой, в мою кроватку, где я смогу обнять его и согреть.

Она отряхнула юбки от снега.

— Ф-р-р-р! — заверещала она и стрелой бросилась мимо него вверх по ступеням в дом.

Расхохотавшись, он погнался за ней через библиотеку, главный холл, вверх по лестнице и по коридору в их апартаменты. Они ворвались в комнаты, до смерти напугав Пэнси, которая дремала в прихожей у камина. Сидевший рядом с ней на полу и положивший голову ей на колени Дагалд моментально вскочил.

— Милорд! Миледи! — Он растолкал сонную Пэнси. — Вставай, дорогая!

Пэнси с заспанными глазами наконец-то встала, и Велвет только теперь поняла, как уже поздно.

— Распусти мне лиф, Пэнси, — сказала она, — и ступай спать.

Пэнси кивнула, но возразила:

— Я раздену вас, миледи. Это займет всего лишь минуту. — И она повела госпожу в спальню.

Сняв платье, Велвет стояла в шелковом нижнем белье, вернувшись мыслями к событиям сегодняшнего чудесного вечера. Пэнси нащупала у нее на шее застежку и сняла сначала ожерелье, а потом серьги. Забрав платье и драгоценности, она ушла в туалетную комнату, чтобы вернуться через несколько секунд.

— Спокойной ночи, миледи, — сказала она. — И счастливого вам Рождества!

— Счастливого Рождества, Пэнси, — ответила Велвет. Дверь за молоденькой камеристкой закрылась, и Велвет начала не торопясь снимать нижние юбки, рубашку, туфли и чулки, которые побросала на кресло. Обнаженная, она подошла к маленькому серебряному тазику, в котором Пэнси оставила теплой воды, взяла кусок ароматного мыла, вымыла лицо и руки, прополоскала рот. В камине вдруг ярко вспыхнуло оранжево-красное пламя, когда дрова раскатились на решетке, рассыпав фейерверк золотистых искр. Велвет лениво потянулась в тепле спальни.

— Боже, как же ты красива! — В дверях, соединяющих их спальни, стоял Алекс. — Мне никогда не надоест смотреть на тебя такую, какой тебя создал Господь Бог. Твоя кремовая кожа, твои глаза, волосы! Ты вся — сплошное совершенство, дорогая! — Он подошел к ней и, обняв сзади, взял ее груди в руки.

Прямо перед ними висело большое зеркало, и Велвет как зачарованная следила за тем, как он ласкает ее. Ее груди были в полной пропорции с ее ростом, но, по мере того как она наблюдала за его игрой с ними, ей начинало казаться, что его большие руки делают их меньше. Ее соски начали гореть от острого наслаждения и сжиматься в плотные маленькие узелки, наполненные любовью. Округлости грудей заметно набухали под его нежными, зачаровывающими руками.

Велвет глубоко вздохнула и мягко сказала:

— Не останавливайся, любовь моя. Я обожаю, когда ты ласкаешь меня.

Он улыбнулся ей в зеркале над ее плечом.

— Я рад, что ты не из тех ледяных женщин, которые раздеваются в темноте, и все свечи при этом должны быть потушены, — сказал он. — Я люблю гладить моего котенка и слушать, как он мурлыкает от удовольствия. — Он нагнулся и легко поцеловал ее гладкое плечо.

Одна из его рук скользнула вниз к ее атласному животу и начала поглаживать его округлыми движениями, в то время как другая продолжала ласкать грудь. Все тело Велвет горело от сладострастных ощущений. Она прислонилась к мужу и, закрыв глаза, непрерывно мурлыкала. Его длинные пальцы скользнули в ее венерину щель и, раздвинув ее пухлые губы, нашли главное место ее сладостной чувственности. Велвет задохнулась и открыла глаза. Она не могла удержаться, чтобы не взглянуть в зеркало, и была шокирована и заинтригована тем, что увидела.

Внезапно все в глубокой золотистой темноте комнаты стало глубже и сочнее. Само ее тело, казалось, налилось чувственностью. Ее живот напрягся, кожа излучала шелковистое сияние, несколько смягчив огонь, сжигавший ее изнутри. Ее глаза медленно опустились вниз, туда, где ее ласкали его пальцы, и широко открылись, когда она увидела собственную плоть — розовую и блестящую, покрытую мельчайшими жемчужными каплями влаги. Внезапно она почувствовала, как его напрягшееся мужское естество уперлось между тугих ягодиц. Она подняла глаза, и у нее во второй раз перехватило дыхание при виде его лица, потемневшего от обуревавшего его желания. Он перестал ласкать ее и, повернув к себе лицом, заключил в объятия, прижавшись к ее губам в страстном поцелуе.

Его губы впились в ее так горячо и неистово, что у нее перехватило дыхание. Она приоткрыла губы, чтобы глотнуть воздуха, и он тут же проник своим языком ей в рот. Велвет вздрогнула, но еще не была готова пощадить сдавшегося ей на милость победителя. Их языки, эти два гладких чувственных органа, живших, казалось, своей, оторванной от них жизнью, исполняли сумасшедший танец, двигаясь взад и вперед в темных пещерах их ртов. Потом, ни на мгновение не отрывая своих губ от ее, он поднял ее на руки и отнес на постель. Он нежно положил ее на подушки и сам лег сверху. Его пальцы запутались в ее густых волосах, удерживая ее голову так, чтобы ему было удобнее целовать ее.

Это был настолько страстный поцелуй, что он окончательно лишил ее всяческой воли и сил, которые у нее еще оставались. Все ее существо настроилось на единственную цель: получать и давать наслаждение.

Теперь его губы оторвались от нее, чтобы целовать глаза, щеки, подбородок, нежное горло с сумасшедше бьющимся пульсом, который рассказал ему о всей глубине ее желания. Он задержался губами на этом пульсе, нежно целуя его, пока он чуть-чуть не успокоился; потом двинулся вниз к ее прелестным грудям. Прерывисто вздохнув, Алекс втянул сосок одной из грудей в рот и ласково сосал его несколько минут, после чего та же порция ласки досталась и второму.

Велвет почувствовала сильнейшее желание где-то глубоко внутри себя. Как ему удается заставлять ее так неистово желать любви? Глубоко вздохнув, она погладила его голову и шею, потом ее руки соскользнули на его плечи и вдоль спины добрались до ягодиц и принялись ласкать их. Он застонал от удовольствия, которое она доставляла ему, и, неуловимым движением раздвинув ей ноги, проник своим любовным копьем в ее дрожащее от страсти тело.

Велвет почувствовала, что по ее щекам текут счастливые слезы, пока он двигался в ней.

— Я люблю тебя, — еле слышно прошептала она. — Господи, как же я люблю тебя, мой дикий скотт!

Он поцелуями осушил ее слезы, ощущая их соленость своим языком, и, взяв ее лицо в руки, сказал:

— Я люблю тебя, Велвет! Никогда у меня не было женщины, которая так завладела бы моим сердцем, и никогда не будет! Я всегда буду верен тебе, любовь моя. Всегда!

Потом они искали вершины любви в объятиях друг друга. Их души, как и их тела, слились, и не было для них в мире ничего иного, кроме души и тела другого в каждом мгновении их любви.

Утро Рождества началось для них со звуков голосов, распевающих рождественские гимны под их окнами. Усталые, но счастливые, Велвет и Алекс улыбнулись друг другу, встали с постели и оделись в приготовленные для них с вечера, но так и не использованные ночные рубашки. Потом подошли к окну спальни, распахнули его и крикнули детям, которые так ласково разбудили их своей серенадой: «Счастливого Рождества!» Ребятишки расцвели улыбками при виде хозяина и хозяйки, а затем устроили целую свалку из-за пригоршни медяков, брошенных им Алексом.