Я решила доехать по Оушен-авеню до Санта-Моники и заглянуть в небольшой элитный отель на пляже, где можно посидеть за столиком в патио – одним из пяти столиков с видом на самый прекрасный в мире закат. Такой вид способен унести далеко-далеко от реальности.

Именно это мне сейчас и нужно – сбежать от реальности, хотя бы на один вечер. И надо действовать, пока я не уснула прямо так, сидя на постели в своем волшебном платье…

Даже не помню, как я легла. Проснулась я в помятом платье и одной незастегнутой босоножке. Часы показывали двенадцать двадцать один ночи. С тем же успехом могло быть и четыре ноль-ноль: почти все уже закрыто или скоро закроется, в том числе ресторан и бар в моем любимом отеле на берегу моря. Но я все равно встала, подняла вторую босоножку и, не давая себе времени передумать, взяла ключи от машины и вышла из дома. Может, мне хотелось похвастаться Джордан, что я все-таки сделала что-то конструктивное. А может, Джордан была ни при чем и мной уже двигала некая неведомая сила.

Знаю одно: когда я оказалась в ресторане и увидела эти огромные, футов двенадцать высотой, окна, выходящие на пляж, океан и все остальное, мне было уже неважно, что свет погашен, в баре ни души, мебель с патио убрана на ночь, а музыка – The Fever Брюса Спрингстина, кажется, – играет еле слышно. Неважно даже, что внутри – никого, кроме кудрявого мужчины, который стоит за стойкой и вытирает ее полотенцем.

Другое дело, что я ожидала увидеть за стойкой не неизвестного кудрявого мужчину, а бармена Рэя. Мы с Ником давно знали Рэя и однажды, когда он решил сняться в какой-то комедии, даже помогали ему учить роль и готовиться к прослушиванию. Он-то, наверное, налил бы мне выпить, несмотря на поздний час.

Я подошла к незнакомому бармену и сказала:

– Вы не Рэй.

Прозвучало это, видимо, довольно жалобно, потому что он рассмеялся:

– Нет, кажется, не Рэй.

Бармен широко улыбнулся, и я почувствовала прилив благодарности за то, что первой его фразой не оказалась вполне ожидаемая: «Мы уже закрыты». Я взглянула на него повнимательнее – приятное лицо, широкий разрез глаз, волевой подбородок с ямочкой и светлой щетиной того же цвета, что и дурацкие кудряшки. На нем была зеленая куртка, идеально гармонирующая с цветом глаз – пожалуй, даже слишком идеально.

– То есть я опоздала и заказ сделать не могу?

– Официально или неофициально? – спросил он, последний раз проводя полотенцем по стойке.

– А за какой ответ я получу стакан бурбона? С щепоткой соли, если можно.

Он снова улыбнулся. Какая же обворожительная у него улыбка… возможно, слишком любезная, зато искренняя и смущенная. Не наигранная и от этого, пожалуй, еще более опасная.

Бармен повесил полотенце себе на плечо:

– Тоже люблю этот напиток.

Я покачала головой:

– Неправда. Никто его не любит.

Но тут он достал из-за стойки стакан, в котором еще осталось немного бурбона с нерастворившейся солью.

– Мой дядя любил бурбон с солью, и я тоже к нему привык. Можете попробовать, если хотите.

Я встала на цыпочки и перегнулась через стойку.

– У вас что, припасены напитки на любой вкус? Довольно хлопотливый способ заработать чаевые.

– Может, присядете? – Бармен указал на стоящий напротив него табурет.

– Думаете, стоит? – спросила я, как будто собиралась спорить, хотя уже с готовностью приняла приглашение. Пока я устраивалась, стараясь сесть как можно ближе к стойке, платье сильно задралось, обнажая ноги. Видимо, двигалась я немного неловко, потому что бармен удивленно посмотрел на меня и спросил:

– С вами все в порядке?

– Все отлично. – Я протянула ему руку – просто из вежливости. Ну, и чтобы получить свой бурбон. – Меня зовут Аннабель Адамс… Хотя все называют меня Энни.

Он хотел пожать мне руку, но тут послышались шаги, и мы оба обернулись: к нам направлялся Рэй, мой знакомый бармен. Он был в уличной одежде, на локте висела кожаная куртка.

– Гриффин, ну все, я пошел… – начал было Рэй, но тут заметил меня. – О, а мы знакомы. Саманта, если не ошибаюсь? Саманта в красивом платье.

– Почти, – ответила я.

– Рэй, это Энни Адамс, – сказал мужчина за стойкой – Гриффин, как выяснилось.

Рэй посмотрел сначала на него, потом на меня:

– По правде говоря, Энни Адамс в красивом платье, я уже закрыл бар на ночь, так что извините. Лавочка открывается завтра в четыре дня…

Я хотела встать, но Гриффин осторожно накрыл мою руку своей:

– Рэй, все в порядке. Энни – моя подруга. Я пригласил ее выпить чего-нибудь, пока я тут прибираюсь. Иди, я сам все закрою.

Рэй снова посмотрел на меня:

– Вы с Гриффом друзья?

Я улыбнулась «Гриффу», который уже наливал мне бурбон – двойную порцию с целой кучей соли.

– Конечно!

– Ну, тогда ладно. – Рэй накинул куртку на плечи и пошел к выходу. – До скорого!

Я посмотрела на Гриффина: он поднял свой стакан и наклонил его в мою сторону.

– Ну что, теперь вы рады, что я все-таки не Рэй?

– Очень, – ответила я и тоже наклонила свой стакан в его сторону.

Я сделала долгий, медленный глоток. Теплый бурбон обжег мне горло.

– Красивое платье, – сказал Гриффин. – Тут он прав.

– Не обманывайтесь, – отмахнулась я. – Это волшебное платье.

– Боюсь, не совсем понимаю.

– Что-то вроде миража, – объяснила я. – Но мне нечего было надеть, кроме этого платья и ядовито-розового кимоно, в которое я больше не влезаю… И, если честно, не уверена, что вообще когда-нибудь влезала.

Он засмеялся. Разве я сказала что-то смешное?.. Видимо, да. Гриффин обошел стойку и указал на соседний табурет:

– Можно? Так будет больше похоже на правду, что мы с вами знакомы.

– На случай, если Рэй вернется? – с улыбкой спросила я.

Он тоже улыбнулся, и ямочка у него на подбородке стала еще заметнее.

– Именно.

Я похлопала по соседнему табурету:

– Присаживайтесь.

Гриффин сел и повернулся ко мне лицом. Только тут я заметила, что ярко-зеленая куртка, которую он успел расстегнуть, это форменная куртка повара. На кармане белыми нитками было вышито: «Шеф-повар».

– Погодите-ка, вы что, шеф-повар?

Гриффин посмотрел на свою куртку и потянул за вышитую надпись на кармане.

– Разве? – шутливо спросил он, парадируя мой удивленный тон. – Ух ты… Видимо, шеф-повар, раз тут так написано.

– Извините… просто… вы стояли за стойкой, и я решила, что днем вы подрабатываете здесь барменом… ну, или скорее ночью… я думала, вы актер.

– Что же навело вас на такую мысль?

«Во-первых, ваши глаза», – хотелось мне ответить, но это прозвучало бы как грубая лесть, и я сказала:

– Видимо, у меня просто богатая фантазия.

Он улыбнулся:

– В последний раз я выходил на сцену в старшей школе, когда мы ставили «Пижамную игру»[4].

– Обожаю «Пижамную игру».

– Наша версия вам бы не понравилась, уж поверьте.

– А теперь вы работаете здесь поваром?

– Временно, по крайней мере. Постоянный шеф-повар, Лиза, ушла в декрет, и я ее замещаю. Раньше работал в ресторане той же компании в Беркширских холмах, милях в двадцати от Стокбриджа. Называется «Мейбеллинс».

– Я знаю Стокбридж – была там в прошлом году. Вернее, рядом – в Грейт-Баррингтоне. Ездила туда по работе. Если бы знала, то заглянула бы к вам в ресторан и написала про него. Я репортер, веду колонку о путешествиях «Сто открытий». Хотя статья была посвящена Грейт-Баррингтону и мне вряд ли разрешили бы о вас написать – в тот раз по крайней мере…

Поток моего красноречия наконец-то иссяк. Гриффин, склонив голову набок, удивленно смотрел на меня.

– Извините, – сказала я. – Я несколько дней почти не сплю, поэтому и говорю слишком много.

Он приблизил руку к моему лицу, почти касаясь пальцами щеки:

– Но у вас вот тут след от подушки.

Я ощутила холодок в том месте, до которого он чуть было не дотронулся, и инстинктивно заслонила лицо рукой.

– Это долгая история.

– Даже не сомневаюсь, – рассмеялся Гриффин.

– Значит, в «Мейбеллинс» вы больше не работаете?

– Нет. Вообще-то следующей зимой я собираюсь вернуться в Массачусетс и открыть собственный ресторан в Уильямсберге…

Я растерянно посмотрела на него, пытаясь понять, не ослышалась ли.

– Как вы сказали: в Уильямстауне?

Мне вспомнился этот очаровательный городок в Беркширских холмах, где летом проводят чудесный театральный фестиваль. В Уильямстауне находится Институт искусств Стерлинга и Франсины Кларк. А еще там я писала один из первых репортажей для «Ста открытий».

– Нет, в Уильямсберге. Но всем слышится «Уильямстаун» – тут вы не одиноки. Это примерно в часе езды оттуда, в Долине пионеров. Я вырос в Уильямсберге, поэтому и открываю там ресторан.

– Здорово.

Я улыбнулась, и он улыбнулся в ответ:

– Рад, что вы так думаете. Может, приедете как-нибудь и напишете о моем новом ресторане – в обмен на этот бурбон?

– Договорились.

Гриффин перегнулся через стойку, взял бутылку и налил нам обоим еще немного. Я с удивлением отметила, что бутылка заметно опустела.

– Ну что, может, расскажете? – спросил Гриффин.

Я растерянно взглянула на него.

– Долгую историю про след от подушки, – пояснил он.

– Ах, об этом… – Я пожала плечами, не зная, как лучше выразиться. – Последнее время я сама на себя не похожа.

Гриффин сделал долгий глоток, обдумывая мои слова. Только тут я заметила у него на запястье татуировку – якорь, вернее, половину якоря – рисунок резко обрывался, и одного рога не хватало.

И тут я сделала нечто странное – первый поступок, который доказывал, что я и правда сама на себя не похожа. Я дотронулась до нее – дотронулась до татуировки и провела пальцами по ее контуру. Ну разве это нормально? Но в тот момент это почему-то казалось нормальным. Гриффин никак не отреагировал – просто опустил взгляд и наблюдал, как мой палец скользит по тому месту, где рисунок резко обрывается, по незаконченной части, части со знаком минус.