Вцепившись одной рукой в изголовье, а другой поддерживая мою голову, Трэвис стал двигаться внутри меня твердыми решительными толчками. Его язык вновь скользнул сквозь мои губы. Я ощутила дрожь в теле Трэвиса, когда он застонал, сдерживая обещание сделать наш последний день незабываемым. Могла бы потратить тысячу лет, стараясь стереть из памяти это мгновение, но оно все равно будет прожигать мою память.

Через час я зажмурилась и сосредоточилась на ощущениях; все мое тело сотрясалось изнутри. Трэвис задержал дыхание и сделал последний толчок. Я рухнула на кровать, совершенно обессилевшая. Трэвис, сильно вспотев, пытался выровнять дыхание.

Внизу я услышала голоса и закрыла рот ладонью, хихикая над нашей выходкой. Трэвис лег на бок и посмотрел на меня своими нежными карими глазами.

— Ты сказал, что собираешься только поцеловать меня. — Я заулыбалась.

Ощущая близость обнаженного тела, видя в глазах беспредельную любовь, я откинула свое разочарование, злость и упрямство. Я любила Трэвиса. Не важно, по каким причинам я выбрала жизнь без него, хотелось мне совсем не этого. Даже если бы я не передумала, мы не могли бы держаться вдалеке друг от друга.

— Почему бы нам не проваляться в постели весь день? — Трэвис улыбнулся.

— Ты не забыл? Я приехала сюда, чтобы готовить.

— Нет, чтобы помогать мне готовить, а в следующие восемь часов я на свой пост не выйду.

Я прикоснулась к лицу Трэвиса. Желание прекратить наши мучения стало невыносимым. Если я скажу ему, что передумала и все снова как раньше, нам не нужно будет притворяться весь день. Мы сможем нормально провести праздник.

— Трэвис, мне кажется, мы…

— Не говори ничего, ладно? Не хочу об этом думать, пока не придется. — Он поднялся, натянул трусы, подошел к моей сумке, бросил на кровать мои вещи и надел майку. — Я хочу, чтобы в моей памяти остался замечательный день.

На завтрак я приготовила яичницу, а на ланч сделала бутерброды. Когда по телику началась игра, я принялась за ужин. При каждом удобном случае Трэвис становился позади, клал руки мне на талию и прижимался губами к шее. То и дело глядя на часы, я сгорала от нетерпения — скорей бы остаться на минутку наедине с ним и объявить свое решение. Так хочется увидеть его лицо, когда он узнает, что мы снова вместе.

День заполнился смехом, разговорами и непрерывным потоком жалоб Тайлера на столь очевидное проявление любви Трэвиса.

— Трэвис, сколько можно? — стонал Тайлер. — Сняли бы себе номер в гостинице.

— Ты прямо позеленел от зависти, — поддразнил Томас.

— Я не завидую, придурок. — Тайлер криво улыбнулся. — Меня уже тошнит от них.

— Тай, оставь их в покое, — предупредил Джим.

Когда мы сели ужинать, Джим настоял, чтобы индейку разрезал Трэвис. Я улыбнулась, глядя, как тот с гордостью берется за дело. Я слегка волновалась, пока меня не закидали комплиментами. К тому времени как я подала пирог, на столе уже не оставалось ничего съестного.

— Наверное, мало еды? — Я засмеялась.

Джим улыбнулся, облизывая вилку в предвкушении десерта.

— Эбби, ты наготовила в избытке, просто мы хотели набить животы до следующего года… если ты, конечно, не решишь повторить это на Рождество. Ты теперь тоже Мэддокс. Мы будем рады видеть тебя на всех праздниках, и не за плитой.

Я взглянула на Трэвиса, чья улыбка померкла. Сердце мое сжалось. Мне обязательно нужно ему сказать.

— Спасибо, Джим.

— Не говори так, папа, — сказал Трентон. — Она просто обязана готовить! Я так вкусно не ужинал с пяти лет! — Он засунул в рот полкуска пирога с пеканом и с удовольствием стал жевать.

В окружении этих довольных мужчин, потирающих сытые животы, я чувствовала себя как дома. Невероятные эмоции захлестнули меня, когда я представила себя за этим же столом на Рождество, Пасху и все прочие праздники. Мне хотелось стать частью этой шумной, потрепанной жизнью семейки, которую я так обожала. Когда пирога не осталось, кое-кто из братьев принялся убирать со стола, а близнецы отправились мыть посуду.

— Я сама помою, — сказала я, поднимаясь.

Джим покачал головой.

— Не надо. Ребята об этом позаботятся. Веди Трэвиса на диван и отдыхайте. Ты славно потрудилась, дочка.

Близнецы стали брызгаться друг в друга мыльной водой, а Трентон выругался, поскользнувшись в луже и разбив тарелку. Томас отчитал братьев, достал щетку, совок и смел стекло. Джим похлопал сыновей по плечу и обнял меня перед тем, как удалиться к себе в комнату.

Трэвис положил мои ноги себе на колени, снял туфли и стал массировать ступни большими пальцами. Я откинулась на спинку и вздохнула.

— Это лучший День благодарения после смерти мамы.

Я подняла голову, чтобы увидеть выражение его лица. Трэвис улыбался, но с ноткой грусти.

— Я рада, что приехала.

Лицо Трэвиса переменилось, и я приготовилась к тому, что он скажет. Сердце мое забилось чаще. Я надеялась, он попросит меня вернуться, и я отвечу «да». Казалось, Лас-Вегас остался далеко позади, а теперь я сижу в доме своей новой семьи.

— Я изменился. Не знаю, что случилось со мной в Вегасе. То был не я. Я мог думать лишь о том, на что мы потратим эти гигантские деньги. Не понимал, как тебе больно оттого, что я пытаюсь вернуть тебя к прежней жизни, хотя в глубине души, наверное, знал. Я заслужил твой уход, все бессонные ночи и непроходящую боль. Мне все это было нужно, чтобы понять, насколько ты дорога мне, что я готов сделать, чтобы удержать тебя.

Я закусила губу, с нетерпением ожидая той части, где смогу сказать «да». Хотела, чтобы он отвез меня к себе в квартиру и мы всю ночь напролет будем отмечать воссоединение. Я сгорала от желания расслабляться на новом диване с Тотошкой, смотреть фильмы и смеяться, как раньше.

— Ты сказала, что все кончено, и я принимаю это. С нашей встречи я стал другим человеком. Я изменился… к лучшему. Но как бы сильно я ни старался, все равно не смогу стать тем, кто тебе нужен. Сначала мы были друзьями, Голубка. Я всегда буду тебя любить, но если не могу сделать счастливой, то мои попытки вернуть прошлое бессмысленны. Я не способен представить себя с другой, но буду счастлив сохранить с тобой хотя бы дружбу.

— Дружбу? — переспросила я.

Это слово обжигало мне горло.

— Я желаю тебе счастья, что бы ни потребовалось для этого.

Внутри меня все перевернулось, и я поразилась тому, какую боль причинили мне его слова. Он отпускал меня, когда я сама не хотела этого. Я могла сказать ему, что передумала, и он забрал бы свои слова обратно, но удерживать его, когда он решился отпустить меня, было несправедливо по отношению к нам обоим.

Я улыбнулась, перебарывая слезы.

— Спорю на пятьдесят баксов, ты еще поблагодаришь меня, когда встретишь свою будущую жену.

Трэвис свел брови вместе и поник.

— Легкий спор. Единственная женщина, на которой я мог бы жениться, только что разбила мне сердце.

После этих слов я больше не могла изображать улыбку. Смахнув слезы, я встала.

— Думаю, пора везти меня.

— Извини, Голубка. Это совсем не смешно.

— Трэв, ты не так понял, я имела в виду отвезти домой. Я действительно устала.

Трэвис втянул воздух и кивнул, вставая с дивана. Я обняла его братьев и попросила Трентона попрощаться за меня с отцом. Трэвис стоял на пороге с нашими сумками, и все парни договорились собраться дома на Рождество. Я изображала улыбку, пока мы не вышли за дверь. Когда Трэвис проводил меня до «Морган-холла», его лицо по-прежнему выражало печаль, однако мука исчезла. Все же эти выходные не были уловкой, чтобы вернуть меня. Они стали финалом.

Трэвис наклонился, поцеловал меня в щеку и придержал дверь, глядя, как я захожу внутрь.

— Спасибо за сегодняшний день. Ты даже не представляешь, как осчастливила мою семью.

Я остановилась на нижней ступеньке.

— Ты ведь завтра им все расскажешь?

Он взглянул на стоянку, потом на меня.

— Почти уверен, что они все поняли. Не ты одна ходила с каменным лицом, Гулька.

Я растерянно посмотрела на него, и впервые он ушел от меня, даже не оглянувшись.

Глава 17

КОРОБКА

Итоговые экзамены стали проклятием для всех, кроме меня. Я усердно готовилась — в комнате с Карой и Америкой или в библиотеке. Трэвиса видела лишь мельком, когда изменилось расписание зачетов. На зимние каникулы я отправилась домой к Америке, конечно же, благодаря Шепли, который остался с Трэвисом. Поэтому мне не пришлось лицезреть постоянные проявления любви.

Последние четыре дня каникул я провалялась, подхватив простуду. Трэвис говорил, что хотел сохранить нашу дружбу, однако даже не позвонил. Я с радостью погрязла в жалости к себе; хотелось раз и навсегда покончить с этой историей до возвращения на учебу.

Обратная дорога в «Истерн» заняла целую вечность. Я с нетерпением ждала весеннего семестра, как и встречи с Трэвисом.

Первый день занятий ознаменовался новым потоком энергии, прокатившимся по общаге, и снежной погодой. Новые курсы означали появление иных друзей и знакомств. У меня не было ни единого совместного занятия с Трэвисом, Паркером, Шепли или Америкой, зато Финч не попал лишь на одно.

За обедом я с волнением ждала Трэвиса, но он, войдя, лишь подмигнул мне и занял место в конце стола со своими «братьями». Я пыталась сосредоточиться на разговоре Америки и Финча о последней футбольной игре сезона, однако все время отвлекалась на голос Трэвиса. Он потчевал всех рассказами о своих приключениях и стычках с законом, а также о новой девушке Трентона. Я внутренне сжалась, ожидая услышать о какой-нибудь особе, которую он склеил в «Ред дор» и повез домой, но этим парень с друзьями не поделился.