— Пожалуйста! — Мерседес была искренне тронута. — Если это вам так трудно, то пусть все останется как есть. Может быть, этим бумагам, что бы там в них ни было, лучше лежать на своем старом месте?

Но граф и слышать об этом не хотел. Выпитое виски вернуло живые краски его лицу.

— Нет, я сейчас все скажу. То же самое я сказал и Маркусу, и он понял, что это означало для него. — Голос его понизился до шепота. Трудно было сделать такое признание. — Быть может, это и привело его к такому печальному концу.

— Вы слишком много берете на себя, — тихо сказала Мерседес.

Граф Розфилд поднял руку, останавливая ее.

— Не более, чем я заслуживаю, — ответил он. — А может быть, и меньше. — Он стиснул пальцы и положил руки на бумаги, лежащие у него на коленях. — Вы прочтете их после того, как я уйду, но позвольте мне объяснить их содержание. Они представляют собой гигантский труд, проделанный мистером Эллиотом Уиллогби, который был у меня на службе более тридцати лет. Последние восемь лет своей жизни он посвятил розыскам моих внуков.

Мерседес пожала плечами.

— Но не детей Северна?

— Конечно, нет. Он сам был тогда еще очень молод. Это были дети моего первенца — сводного брата Маркуса. Мерседес, у меня было трое детей: Джон, Джеймс и Маркус. Джеймс умер ребенком. Скарлатина унесла и его, и мою жену, но Джон остался в живых. Он вырос и стал пригожим мужчиной. Как и его отец, он был своеволен, упрям и горд, но в отличие от меня Бог наградил его еще терпением и щедрым, отзывчивым сердцем. — Граф откашлялся и нерешительно спросил:

— Могу я говорить откровенно?

Мерседес кивнула. И заметила, что Колин воздержался от ответа.

— Маркус — мой внебрачный сын, дитя неудачной и неразумной любовной связи. До четырнадцати лет он жил со своей матерью и, возможно, оставался бы с ней и дальше, если бы не смерть моего первого сына. После подтверждения этой страшной вести я сделал то, о чем Джон просил меня уже несколько лет: я признал его сводного брата своим законным сыном.

— Я ничего не знала об этом, — сказала Мерседес, качая головой.

— Это было так давно, — сказал граф. — Вы были ребенком, а Маркус никогда и никому не рассказывал о своем происхождении. — Взяв опять свой стакан, он глотнул виски и, передохнув, продолжал:

— Можно сказать, что Маркус был причиной разлада между мной и Джоном. Джон был яркой, незаурядной личностью и обладал исключительно сильным характером. Я возлагал большие надежды на его карьеру на политическом поприще. Но он был так же независим и в сердечных делах и заключил неравный брак. По крайней мере мне так казалось. Женщина, в которую он влюбился, не имела ни титулов, ни приданого, ни известного имени. Она была актрисой, подумать только! Их женитьба казалась мне совершенно нелепой затеей, и я открыто выразил ему свое неудовольствие. Я сказал, что в свое время тоже имел связь с актрисой и что у меня хватило ума не жениться на ней.

Граф рассмеялся, и смех его был полон горечи и издевки над собой.

— Вы не можете себе представить, как он посмотрел на меня. Я уже и тогда ходил с тростью. Больше из желания покрасоваться, чем по необходимости. И я ударил его этой тростью. Да не один раз, я просто стал избивать его. Он стоял молча, не пытаясь защититься, и продолжал бы вот так принимать удары, если бы не сломалась моя палка. Вы, Может быть, подумаете, что он тогда сразу ушел навсегда из моей жизни, но это не так. Он еще верил, что сумеет достучаться до моего сердца. Представляете себе? Мой сын пытался убедить меня пересмотреть мои принципы! Он уговаривал меня начать общаться с Маркусом и признать его своим сыном. Я и слушать ничего не желал. Ведь я выполнял свой долг, обеспечивая материально, без всяких возражений, и Маркуса, и его мать в течение многих лет. И я сказал тогда, что этого достаточно. Более чем достаточно.

— И тогда он уехал, — сказал Колин. Он почувствовал, как Мерседес просунула свои тоненькие пальцы внутрь его ладони. — Потому что его нельзя было заставить свернуть с выбранного им пути. Он любил ее — я знаю это точно. Эмили, так ее звали, поддерживала его в первые годы их семейной жизни. Она продолжала играть на сцене. Я не помню те годы. Она оставила театр, лишь когда отец нашел должность служащего в суде.

Граф совершенно не удивился, что Колин обо всем догадался.

— Ты похож на нее. Ты ничего не взял от Джона.

Колин ничего не ответил.

— Разве что его проклятую молчаливость. Мой Джон мог молчать долго. И вот так же смотреть, как ты на меня. Но у меня уже нет сил поднять на тебя палку.

— Я бы этого и не позволил. Граф Розфилд печально улыбнулся:

— Нет, конечно. Я в этом уверен. Ты сильнее, чем он. Сразу видно. Но ведь ты был вынужден стать таким, верно?

Он поднял с колен документы и, немного подержав в руках, снова опустил.

— Когда мой сын покинул меня, он сделал все, чтобы навсегда исчезнуть с моего горизонта. Он изменил фамилию и уехал из Лондона. Я был слишком горд, чтобы тут же броситься за ним в погоню, а потом было уже поздно. — Он судорожно вздохнул, будто сдерживая рыдания. — Твоя мать писала мне, извещая о рождении каждого моего внука. Она не называла имени, не описывала внешность, не сообщала никаких подробностей, но я заучивал наизусть все ее послания. И я молил Бога о следующем внуке, потому что я мог тогда получить от нее весточку.

Ее последнее письмо пришло неожиданно. Она не могла снова родить. Прошло слишком мало времени, и я открывал конверт, дрожа от волнения, потому что боялся получить плохие новости о Джоне.

Колин догадался о содержании письма матери.

— Она сообщала, что мы собираемся приехать к вам. Граф кивнул:

— Да, совершенно верно. Без всякого приглашения или сомнения насчет моего желания принять вас она просто извещала меня о вашем приезде.

— До сих пор мучительно думать об этом, — сказал Колин.

Граф Розфилд отпил глоток виски.

— Да, да, это правда. Проклятая вещь — гордость. Могу вам сказать, я с трудом проглотил тогда это. Я приготовился к встрече своего блудного сына. — Голос его опустился до шепота, и плечи поникли. — Но он так и не приехал. Никто из вас не приехал.

В воздухе повисла тишина. Мерседес изо всех сил сжала руку Колина. Она знала, что он воскрешает в памяти тот день. Она вспоминала, какую роль сыграл в этой трагедии ее дядя.

Граф снова заговорил.

— Это все здесь, — сказал он, указывая на документы. — Уиллогби сделал записи обо всех контактах, которые он завязал. Я поручил ему разыскать своего сына, когда никто из вас не приехал в Розфилд. Я не думал тогда, что он уже мертв. Я предположил, что либо он передумал мириться, либо Эмили… И только через несколько месяцев Уиллогби связал ваше исчезновение с той несчастной семьей, убитой по дороге в Лондон, Его внимание привлекла фамилия потерпевших — Торн. — Граф опять улыбнулся, на этот раз с нежностью. — Это было так похоже на Джона — назваться Торном, то есть терновником. «Розфилдский терновник. Колючка ты моя». Так я, бывало, говорил ему. Он, наверное, запомнил это.

Розфилд наклонился и передал перевязанную лентой пачку документов Колину.

— Возьми их, — сказал он. — Прочти сам и узнаешь, сколько времени и сил потратил Уиллогби, чтобы найти тебя. Он приехал к Каннингтонам через несколько недель после того, как тебя забрали. Хозяева оказались не очень-то любезны.

Колин хотел узнать только одно.

—  — Где мои братья? Граф покачал головой:

— Ведь о них почти ничего не было известно. Уиллогби в конце своей жизни занимался только этим, здесь все, что ему удалось собрать. Прости меня, но после его смерти я оставил все попытки разыскать вас. У меня уже не было на это ни сил, ни желания.

Колин не ответил, но он понял графа. Его пальцы еще крепче сжали пачку бумаг.

Мерседес смотрела на руки Колина. Она поняла, что он полон новых надежд. Она и сама чувствовала то же самое.

— Вы говорили, что Маркус держал эти бумаги у себя?

— Да, — ответил граф.

— Тогда он знал, кто такой Колин, — сказала Мерседес.

— Наверное, знал. Он отрицал это, когда я прямо спрашивал его, но это была его обычная манера. Я уверен, что это он подбил Уэйборна заключить пари с капитаном Торном и привел их к столкновению. Он любил забавляться подобными вещами. Маркус был уверен в своих способностях к махинациям и в своей безнаказанности. И наверняка он подбил Уэйборна вызвать на дуэль вашего супруга. На карту был поставлен не только Уэйборн-Парк, но и мое поместье.

Граф Розфилд торжественно перевел взгляд с Мерседес на Колина.

— Капитан Торн, иными словами, я должен объявить вам, что вы наследуете мой титул — виконт Филдинг — и наследник всего, чем я владею.

— Ты не спишь, — тихо сказала Мерседес. Она была довольна, что не задвинула шторы. Лунный свет четко обрисовывал точеный профиль Колина. Он лежал на спине, уставясь глазами в потолок. Когда она легко дотронулась до его груди, он обернулся и обнял ее за плечи. Мерседес повернулась на бок и прильнула к нему всем телом. Она была уверена, что он ни на секунду не сомкнул глаз, с тех пор как они легли в постель. Граф уже давно откланялся, но они еще несколько часов изучали документы, которые он оставил. Так что луна вот-вот должна была уступить место рассвету.

— Вы недовольны тем, что узнали, милорд?

— Я недоволен лишь тем, что ты упорно меня так величаешь.

Она легко прикоснулась пальцем к его щеке.

— Ты никогда к этому не привыкнешь, да? То, что ты получил Уэйборн-Парк собственными усилиями, тебя вполне устраивает, но то, что этот титул принадлежит тебе по Праву наследования, тебя мало убеждает.

— Я никогда не буду англичанином настолько, как это предполагает мое право первородства, — сказал он.

— Я все прекрасно понимаю и готова принять это.

Он что-то проворчал и нежно поцеловал ее. Она припала к нему еще теснее и вернула поцелуй — глубокий и долгий. Потом с явной неохотой отстранилась.