Варвара Оболенская - Мое наказание

– Закирова! В мой кабинет! – раздается ор начальника на все наше огромное помещение следственного комитета при прокуратуре.

Ненавижу. Одно слово, а как много значит. Не хочу просыпаться из–за него, вставать, идти на работу. Моя жизнь превратилась в сущий ад, когда попала в его сети, то есть отдел.

Мишустин  Валерий Федорович, пятьдесят шесть лет, «невминяем» по моим данным, по данным психиатрической клиники – допущен к работе. Будь бы моя воля, оспорила это решение, да и вообще заперла вместе с тем врачом, который поставил печать «здоров».

– Али, да согласись ты на его решение, проще же будет… – сочувствующим взглядом смотрит на меня коллега Касимов. – Тебя же никто не заставит ноги раздвинуть перед ним. Просто в доверие втереться, понимаешь?

– За такие шутки в зубах бывают промежутки, слышал? Сереж, говорю еще раз, иди в дупло. Услышу опять – врежу, ты меня знаешь!

Касимов Сережа. Русский богатырь. Плечи, осанка, бедра – мечта любой женщины, да еще и с мозгами. Лишь от этих параметров можно уже устроить водопад в своем нижнем белье. Моя первая неразделенная любовь. Как смотрела в его зеленые очи, так готова была продать не только почку, но и селезенку заодно. Короче говоря, жизнь свою добровольно отдала в его руки. А он, гад такой, не согласился принять. Разбил мое бедное сердце и обрел на вечные муки. Шутка. На самом деле, в глубине души своей я благодарна ему за это. На данный момент именного он входит в число моей «выдуманной» семьи, так как в небесной канцелярии произошел видимо сбой и с первых дней своей жизни являюсь «подкидышем».

Не смотря на свою кукольную внешность: огромные голубые глаза, белые волосы и маленький рост, – я была сущим дьяволом запертым в теле ребенка, потом уже подростка, а сейчас начала более менее находить общий язык со своей «очень порочной» стороной. Ни одна семья в трезвом уме и светлой памяти не могла вынести такого ребенка рядом с собой. Да я и не обижалась даже, наоборот всячески принимали участие в возврате самой себя в родные стены детского дома под крыло любимой кухарки Авдотьи Гавриловны.

Наверно, воображение рисует картины, как маленькая девочка устраивает пожар, мучает бедных животных или всячески пытается что–либо сломать, а бабки из соседнего подъезда крестятся при встрече, но уверяю вас, что нет. Взрослых намного проще сломить, особенно тех, кто не подготовлен держать возле себя «одаренного» ребенка. 

Как бы это печально не звучало, но взрослый человек, беря дитя из таких домов, в своей голове сравнивает нас, детей, с собакой или кошкой, да или любимым домашним животным. Пытаются дрессировать, перевоспитывать, тыкать в говно и показывать, кто здесь главный, не считая то, что у таких детей есть личность и мы, черт возьми, не комнатные зверушки.

С малых лет я наблюдала, как маленькие дети, со слезами на глазах, приходили в комнату, а ближе к пяти годам поняла что к чему... Возвратыши(прим.автора – дети, которых вернули обратно в детский дом, спустя некоторое время) не ели, не разговаривали неделями, а рыдали в подушку, захлебываясь соплями, не понимая, что случилось. Ведь им не скажешь прямо, что ты не подошел, как товар в магазине, и твои заводские настройки не пришли по нраву покупателю.

А почему меня не усыновили к тому времени, пока еще не осознавала что к чему? Все элементарно. Я была больна. Больные дети не нужны никому, независимо от того, что твоя внешность тянет на маленькую мисс вселенная. А когда сделали операцию и стала практически здорова, уже мне не нужна была такая семья.

Как так вышло, что имея такой характер, я работаю в следственном комитете при прокуратуре нашего города? Еще проще простого. Моя задница любила приключения, а приключения любили меня. Но так как я поцелованная матушкой удачей, все самое отвратительное обходило меня стороной, ну кроме больничной койки два года.... И в итоге во всех ситуациях выходила сухой из воды. Да и любила справедливость в любых ее проявлениях. В один прекрасный солнечный день было принято решение стать по сторону федерального органа исполнительной власти. А Сережка просто пошел за мной.

Дурой с такими мозгами грешно было быть, поэтому золотая медаль об окончании школы и красный диплом заняли почетное место в моей маленькой однокомнатной на краю города зашарпанной съемной квартирке, которую делили с Сережей пополам. А почему съемной? И тут мы плавно переходим к вишенке на огромном торте, облитыми жирнющими сливками.

Все свои семнадцать лет я считала, что у меня нет родни по крови. Проживание в детском доме близилось к концу, а про жилищный вопрос молчали. В самом деле, не на улице же мне надо было спать? Тем более общагу предоставляют только тем, кто приехал с разных уголках страны, а не тем, кто проживает в данном городе. С такими мыслями плавно дошла до кабинета директрисы и вопрос в лоб задала… Ответ мне, как из пулемета прилетел…

«– Алия, детка, квартиру получают только те, у кого нет близких родственников с жильем…

– Вот это вы мне Америку открыли, Тамара Васильевна! – огрызаюсь директрисе, потому что мизинцем левой руки чувствую, что дело не к добру. А мизинец никогда еще не подводил! – Ближе к сути.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А у тебя есть брат, – кувалдой по бошке и белый свет меркнет в глазах.»

Одно слово и жизнь меняется на сто восемьдесят градусов. За свою детдомовскую жизнь я прожила многое, потому что привыкла к тому, что я одна в этом жестоком мире. У меня нет никого. Если я не защищу себя, то никакой принц на белом коне не явится. Я не чертова золушка из сказки. В этом доме мы все хотим казаться сильными, несгибаемыми, непоколебимыми. Спроса на слабаков нет. И мы боимся даже на секунду показаться уставшими, забытыми, обессиленными, болеющими, вымотанными. Не положено такими быть и ты затягиваешь потуже ремень под пуповиной и снова фактически ебашишь без перекура, чуть ли не из пасти, вытаскивая слово жизнь. У кого–то получается, кто–то ломается. Но Закирова Алия никогда не ломалась, не плакала. Да даже, когда в свои пять лет, подслушав разговор воспитательницы, дяди, и мужчины в белом халате, который сказал: « Два варианта: либо проснется, либо нет». Даже в тот момент не плакала.  А в кабинете директора сломалась, дамба прорвалась, вытягивая наружу все то, что копилось во мне с самого рождения. Паршивое чувство. Будто душа в поворот не вписалась и мизинцем дверь зацепила.

Свою жизнь строила по маленькому кирпичику, возводя стены и крепкую крышу, для того, чтобы даже в самый сильный ураган все выстояло. Никогда не предавала свои идеалы. Чужие принципы, направления, убеждения, скандалы и истории, – была непоколебима в принятых решениях. Не превращала в руины свой маленький мир, прекрасный замок и цветущий сад возле него, терпя поражение в воображаемой битве с людьми, обществом. Считала, что сильнее тот, кто знает куда идет, не смотря по сторонам. Можно поменять дороги, срезать, или пойти в обход, но цель – она одна. Была в гармонии с собой, видела блеск в отражении. Считала, что свобода – это истинная драгоценность.

Что случилось после того, как узнала? В самые первые дни считала себя ущербной, недостойной. Копалась в голове и разговаривала один на один со своими монстрами, которые кусочком за кусочком пожирали мою душу, превращая в бесхребетное существо. Это же было так удобно. Удобно считать себя несчастной во всем мире и ничего не делать. Вокруг бегает Сережа и Авдотья, жалея. Не нужно ничего делать, лежишь и страдаешь, жалуясь на то, как так случилось. После этого периода уже приходит понятие, как «заслужила». Уже смиряешься со статусом жертвы. Состояние ничтожности сковывает, загоняет в рамки, которые ограничиваются во всем. Действительно думаешь, что ничего и никого не достойна. Сравниваешь себя с другими явно не в свою пользу. Приходится отказываться от своей отдушины, чувствуя себя полным дерьмом.         Танцы... В семь лет, как только пришла в студию к своему самому первому и любимому хореографу Варваре Олеговне, растворилась в этих ощущениях и полностью отдавала себя, чем заслужила огромную зависть со стороны участников коллектива. В тот момент моего триумфального падения, зло восторжествовало… Я сорвала концерт, просто не придя на него. Подставила всех, а в первую очередь себя. На тот момент, считала, что так и должно быть. Думала, что Людка Севостьянова намного лучше меня. Никто не смог перебороть во мне это чувство и в итоге я отдала место первенства своему заклятому сопернику. Лично вручила лавры победы и, понуро опустив голову, закрылась в своем мирке.  Подведя финал в этой области, в коллектив я так и не вернулась… Это и к лучшему. Спустя некоторое время попала в коллектив молодого, но очень интересного хореографа Маши.

После статуса «жертвы», пришла злость. Неимоверная, разрушительная, чистая ярость, которая живет в моем уголке души до сих пор. Беспокоил только один вопрос: «Почему?». Почему названный брат не приехал за мной? Почему не забрал? Почему не защитил от этого жестокого мира? Почему дал возможность карабкаться одной во всем этом дерьме? Почему даже не навестил ни разу? Почему не защитил? Обидно. Действительно, было слишком обидно…

Потом я поняла истину похуизма. Семнадцать лет я жила, становилась независимым человеком, неужели какой–то хрен с горы покатанной сможет до конца убить мою любовь к самой себе? Черта с два. Он и так выжег слишком огромное поле в моей душе, оставляя там мертвую землю. Нельзя позволить добить ему мою личность. Самое главное свои раны не солить. Не позволять жалости к самой себе пробираться хоть на миллиметр. Не допускать консервацию своих мыслей, чтобы не произошел бум. Не допускать даже помысла, хоть как–то приблизиться к этому человеку. Не искать его. Да, все просто. Взять и отключить с себя функции ищейки. И ждать не надо его. Он не Карлсон. Он ушел и не вернется.