руках. И если выдержать эти испытания достойно, то жизнь вознаградит тебя. Я верю в

это.

- Лев, поехали домой..., - отстраняюсь и вытираю слезы. Он молча продолжает на меня

смотреть, не убирая руку с плеча, - ... к Марку, - уточняю, видя все еще вопрошающий его

взгляд, - нужно собрать свои вещи.

Поднимаемся в квартиру, ставшую за последние месяцы моим домом, окидываю взглядом

интерьер, и в глазах пролетают вспышки наших счастливо прожитых дней. Как я сижу, укутавшись в тёплый плед на диване, и читаю книгу, а Марк подходит ко мне, протягивая

ароматный кофе, который я просила. Вот даёт мне горькие таблетки и нежно втирает мазь

в кожу руки после перелома. А вот... вот тут, посреди холла, он ненасытно сминает мои

губы, и его руки блуждают по моему телу, даря неземные ощущения от жара,

разливающегося по раскалённым венам, и срывает одежду, кидая в сторону.

- Аааа, - кричу и кидаю сумку на пол, готовая смести все, что стоит на тумбе в прихожей.

Хочется выплеснуть свою боль и разбить эту дорогую вазу в стиле модерн. Чтобы она

разбилась на осколки, также как и я, чтобы ей было нестерпимо больно и также

непонятно, чем она заслужила гнев в свою сторону!

- Ярослава Эдуардовна, пожалуйста, - Турчинов опять притягивает меня за плечи и

гладит по голове как ребёнка. Сейчас я действительно чувствую себя маленьким

ребёнком, которого успокаивает няня, - вам нужно быть сильной. У вас есть ради кого.

- Знаю, но ... это ... это так чертовски больно! - ведь я отдала всю себя любимому. И как

сейчас изображать спокойствие, когда в душе ураган, и ты хочешь бить посуду, чтобы, сжимая в руках осколки, резаться фарфором и истекать кровью. Ведь высказаться больше

не кому. Марина. Она уже не подруга. Саша. Сашу я не могу тревожить, у неё нелегкая

беременность. Марка тоже нет! Не могу рассказать ему, как мне больно. Потому что мне

плохо из-за него! Причина моей боли - он! Я даже не могу написать все на бумаге, эти

строки навсегда останутся в моих глазах и будут резать сердце, оставляя шрамы под

кожей. Все, что я сейчас могу, плакать. Но чтобы никто не слышал и не видел, с каким

надрывом я это делаю.

Быстро собираю вещи и думаю, что спустя наши проведённые совместно месяцы, я так и

не смогла полноценно здесь обжиться со своими чемоданами. Всегда привозила нужные

вещи и отвозила те, которые не потребуются. Лев забирает даже мою дамскую сумочку, не давая нести тяжести. Мне не верится, что человек, с которым у нас была вражда, в

самый тяжёлый момент находится рядом, успокаивая и приободряя меня. Подхожу к

шкафу, открываю дверцу, протягиваю руку к сорочкам Марка, прикрывая глаза, и сжимаю

ткань. Притягиваю, вдыхая глубоко запах моего любимого мужчины. Лёгкие начинают

гореть, наполняясь кровью, а не сводящим когда-то с ума ароматом. В горле начинает

першить и сушить. Меня быстро приводит в чувство подкатывающая тошнота, и я, сломя

голову, бегу в ванную, извергая совсем пустое содержимое желудка противной желтой

жидкостью. Полоскаю рот и смотрю в зеркало на свой внешний вид. Ничего хорошего не

вижу. Разворачиваюсь, вытираю руку и бросаю полотенце. Потом неожиданно решаю его

поднять трясущимися руками. Как бы мне сейчас не хотелось рвать и крушить все вокруг, я не покажу ему своей слабости, своей боли. Пусть все будет, как и было в его жизни до

меня. Безупречно. Закрываю глаза на несколько секунд, вдыхаю глубоко тяжёлый воздух

квартиры, где витает запах ее хозяина, собираясь с мыслями, и покидаю ее. Закрывая не

только металлические двери на ключ, но и свою разбитую любовь.

- Привет, Маш, - прохожу мимо Смирновой, не снимая тёмных солнцезащитных очков, -

Золотарев у себя? - быстро интересуюсь, чтобы не задавала лишних вопросов, зная, что

Лев поделился последними новостями, когда она звонила, узнавая где он и почему вчера

задерживался. Он долго молчал, не зная что ответить, чтобы не обидеть свою девушку.

Лишь поэтому я молча кивнула, разрешая ему озвучить реальную причину.

- Да, только с планёрки освободился.

- Спасибо, - иду, стараясь держать спину ровнее, сжимая файл с заявлением об

увольнении, не показывая истинного состояния.

Секретарша как всегда мило улыбается и говорит, что доложит немедленно о моем визите.

- Ярослава, милая, - удивляется Алексей Александрович моему появлению, - что

случилось? У тебя отпуск до конца, а не середины месяца. Не можешь совсем без работы?

- добрым отеческим голосом интересуется, на что мое сердце сжимается от боли и

разочарования, когда я сообщаю цель своего визита и не озвучиваю правды, прикрываясь

усталостью и плохим здоровьем. Сердце кольнуло от лжи, что срывается с моих губ. Но

он не знает о произошедшем, а я не могу рассказать всей правды, зная, как отец

безгранично любит единственную дочь. Он долго не отпускает меня, просит, уговаривая

остаться. Говорит, что готов дать мне больше времени и даже может отправить в один из

лучших санаториев нашей страны, чтобы я набралась сил и подлечилась. Только он не

знает, насколько глубоки мои раны. Они глубоко-глубоко под венами. Сама не знаю, сколько в этот раз мне понадобится времени, чтобы залатать себя грубыми нитками.

Прощаюсь и захожу в своей кабинет, забрать вещи. Хорошо, что перед отпуском я их

практически все забрала, поэтому мне остается только забрать единственную фотографию

со своего бывшего рабочего стола, где запечатлены я и вся моя семья с искренними

улыбками на лицах и святящимися глазами. Ставлю сумку на поверхность стола, прячу

фоторамку, но дверь неожиданно резко открывается и закрывается. Марк стоит, подпирая

спиной деревянное полотно двери и упираясь в него ногами. Скрещивает руки на груди, в

одной из которых держит золотистую зажигалку, и направляет взор голубых глаз прямо

на меня, заставляя парализованно стоять. Руки замирают, с силой сжимая пластиковую

рамку до боли в костяшках пальцев. Но когда он начинает говорить, напряжение вмиг

сковавшее меня, отпускает, заставляя невыносимо громко грохотать мое располосованное

сердце.

- Успокоилась? - уверенным спокойным голосом заявляет, и я чуть ли не умираю заново, вспоминая картину предательства. Нервно качаю головой, слегка натянуто улыбаюсь, чтобы не расплакаться. Хорошо что на мне тёмные очки, скрывающие боль в глазах и

тоску. Но я переживу это и буду каждый день молиться, чтобы нас с малышом Бог уберег

и укрыл под своим плечом от очередных невзгод, уготованных мне судьбой, - или я в этот

раз дал тебе мало времени для раздумий? - проводит длинными красивыми пальцами по

губам, и я замечаю засохшую кровь в уголках. Всматриваюсь в его родное лицо и

удивляюсь, замечая кровоподтёк на скуле и явную припухлость. Обращаю взгляд на руки, думая, что он мог с кем-то подраться. Но руки целы, костяшки не сбиты. Все идеально, он

идеален. Что же тогда произошло? - начинаю переживать, а потом резко, будто от удара

под рёбра, вспоминаю, что мне теперь не важно! У меня есть о ком заботиться, и это не

он. Это его частичка, на которую я буду смотреть и любить чистой и непорочной

любовью. Может быть... когда-нибудь, когда все уляжется в моей душе, и появится хотя

бы маленький покой, я обязательно расскажу ему о ребёнке. Какой бы он ни был человек, он является его отцом и вправе знать о нашем совместном чуде. Именно чуде. По-другому

не назову. Потому что я осознаю, если бы не этот маленький комочек счастья, я бы

сломалась окончательно. Лишь ради малыша я смогу справиться и бороться, даже идти

против ветра! Как Марк воспримет новость, будет зависть только от него. Захочет ли

проявлять участие в жизни ребёнка или нет, не знаю. Но я сниму с себя этот груз

ответственности. Но не сейчас.

- Ты как всегда будешь молчать и тихо сбегать? - продолжает дальше.

Господи! Неужели он не видит, что каждым произнесённые словом он просто убивает

меня спокойно. Стреляет на поражение, продолжая терзать сердце и душу. Что мои раны

сейчас открыты и кровоточат. Что мне очень больно. Что только и делаю, что думаю как

бы дожить до завтра, пережить уродливую ночь, которая на утро не сменится ярким

дневным светом. Я погрузилась и живу во мраке, где солнце потухло. Где наш маленький

мир на двоих рухнул. Разбился вдребезги.

- Ничего не было, в чем проблема? - произносит Марк.

Снимаю очки. Пусть смотрит, запоминает, что со мной сделал. Как он душит меня этими

словами, зажимает до боли в тисках. Я уже не верю в то, что он понимает меня, как

наивно казалось мне раньше. Бьет прямо в цель на поражение. Хватит. Мне не хочется

быть жалкой, поэтому нельзя больше находиться рядом с ним.

- Уйди, прошу! - голос не дрогнул, чему сама удивлена. Опускаю глаза и чувствую дрожь, как она поднимается от кончиков пальцев вверх. Если я сейчас не уйду, то сорвусь, и он

утонет в бездне моих слез. Осторожные неторопливые шаги заставляют сердце замереть.

Отходит от двери ближе к столу. - Оставь меня.

Больше не смотрела в его сторону, не говоря о том, чтобы встретиться с ним взглядом.

Такие до боли любимые голубые глаза, смотревшие раньше на меня с нежностью и

теплотой, в один миг стали холодными омутами. И пробивали ледяными искрами в самое

сердце.