Изнутри дверцу не открыли. Тогда я открыл ее снаружи. Эбби заерзала, одергивая платье. Ее прическа была помята, а с губ стерся блеск. По этим верным признакам я сразу понял, чем они с Хейсом занимались.

Лицо Паркера окаменело.

— Какого черта, Трэвис?!

Я сжал кулаки. Америка предостерегающе положила руку мне на плечо.

— Пойдем, Эбби. Нужно поговорить, — сказала она.

Голубка несколько раз недоумевающе моргнула:

— О чем?

— Просто пойдем, и все! — отрезала Мерик.

Эбби взглянула на Паркера:

— Извини, мне пора.

Он рассерженно покачал головой:

— Все в порядке. Иди.

Я подал Голубке руку, помогая выйти, и пинком захлопнул дверцу. Эбби быстро развернулась и, встав между мной и машиной, толкнула меня в плечо:

— Что это на тебя нашло? Прекрати!

«Порше» с визгом отъехал от парковки. Я вытащил из кармана пачку сигарет и закурил:

— Ты иди домой, Мерик.

— Пойдем, Эбби.

— Нет, останься, пожалуйста, Эбс, — сказал я с нажимом на последнем слове.

Так называл ее Паркер. И как он умудрялся с умным лицом произносить это нелепое сочетание звуков!

Голубка неохотно согласилась задержаться, кивнув Америке, чтобы та поднималась в квартиру. Я посмотрел на Эбби, раз или два затянувшись сигаретным дымом. Она скрестила руки:

— Зачем ты к нам вломился?

— Ты еще спрашиваешь зачем? Затем, что он лапал тебя под окнами моего дома.

— Я просто живу с тобой в одной квартире, и только. Что и с кем мне делать, я решаю сама.

Я бросил сигарету на асфальт.

— Ты заслуживаешь лучшего, Голубка. Не позволяй ему трахнуть тебя в машине как какую-то дешевку.

— Я не собиралась заниматься с ним сексом!

Я указал рукой на пустое место, где несколько минут назад стоял «порше» Паркера:

— Чем же ты тогда, интересно, собиралась с ним заниматься?

— Трэвис, а что, разве нельзя просто целоваться, трогать друг друга? По-твоему, обязательно сразу к делу, да?

В жизни не слыхал ничего глупее.

— А какой в этом смысл?

Звуки те же, как когда занимаешься сексом. Опасность подхватить гонорею та же. А по сути — сплошное разочарование.

— Многие люди видят в этом смысл. Особенно если они встречаются как парень с девушкой.

— У вас все стекла запотели, машина ходуном ходила. Откуда мне было знать, что вы не…

— Может, просто не стоило за мной шпионить?

Шпионить за ней? Черт! Она же прекрасно знает, что из нашей гостиной слышно каждую проезжающую машину! Чтобы облизываться с парнем, которого я на дух не переношу, могла бы и другое место найти! Не обязательно было делать это прямо у меня под дверью! Я провел руками по лицу, стараясь подавить ярость:

— Голубка, я так больше не могу. Я чувствую, что схожу с ума.

— Как — так? Чего ты больше не можешь?

— Если ты с ним спишь, то я не хочу этого знать. Я надолго угожу за решетку, если выясню, что он… Просто не говори мне, и все.

— Трэвис! — вскипела она. — Да как у тебя только язык повернулся такое сказать! Это для меня слишком важный шаг!

— Все вы так говорите.

— Я не знаю, что там говорят те шлюхи, с которыми ты имеешь дело. Не знаю и знать не хочу. Я только про себя сказала, — она прижала руку к груди, — а я не… Уф! Все, закрыли тему.

Она хотела уйти, но я поймал ее за локоть и заглянул ей в лицо:

— Чего ты «не…»? — Даже в своем тогдашнем состоянии я понял, что она имеет в виду. — Ты девственница?

— Даже если и так, не твое дело! — вспыхнула она.

— Вот почему Америка была уверена, что у вас не зайдет слишком далеко!

— Все четыре класса старшей школы я встречалась с одним парнем. Он был баптистом, мечтал стать пастором и работать с молодежью. У нас о подобных вещах даже речи быть не могло.

— Встречалась с пастором? Прекрасно! И чем же закончилось ваше героическое воздержание?

— Он хотел, чтобы мы поженились и остались в… Канзасе. А я уехала.

Я не мог поверить в то, что говорила Эбби. Почти девятнадцать лет, и все еще девственница? В наше время это просто неслыханно! Кажется, я не встречал ни одной целки с тех пор, как стал старшеклассником.

Я взял ее лицо обеими руками:

— Девственница, говоришь? А по тому, как ты танцевала со мной в клубе, этого не сказать.

— Очень смешно! — буркнула она, решительно направляясь к лестнице.

Я тоже стал подниматься, споткнулся и упал, ударившись локтем о край бетонной ступеньки. Боли не чувствовалось. Истерически хохоча, я перевернулся на спину.

— Что ты делаешь? Вставай! — Эбби принялась меня дергать.

Пришлось подняться. Но тут перед глазами все поплыло, и мы оказались в пустой университетской аудитории. То ли сумерки, то ли серое утро. Эбби сидит на столе профессора в чем-то вроде выпускного платья, а я в одних трусах.

— Собралась куда-то? — спрашиваю я, не слишком смущаясь из-за своего внешнего вида.

Эбби улыбается и протягивает руку к моему лицу:

— Нет. Я никуда не иду. Буду сидеть здесь.

— Правда? — говорю я и, взяв ее за коленки, раздвигаю, чтобы удобно между ними расположиться.

— Когда все это закончится, я твоя.

Я не совсем понимаю, о чем Эбби говорит, зато чувствую, как она прижимается ко мне и несколько раз целует в шею. Блаженно закрываю глаза: все, о чем я мечтал, сбывается. Рука Эбби скользит вниз по моему животу, и в тот момент, когда она ныряет под резинку моих боксеров, я делаю вдох. Я и до этого был на седьмом небе, а сейчас со мной происходит вообще что-то невообразимое. Я запускаю пальцы ей в волосы и целую ее, протискиваясь языком к ней в рот.

Вдруг с Голубкиной ноги падает туфля, и я опускаю глаза.

— Мне пора, — грустно говорит Эбби.

— Как! Ты же обещала, что никуда не пойдешь!

Она улыбнулась:

— Попробуй в другой раз.

— Что?

— Попробуй в другой раз, — повторяет она, дотрагиваясь до моего лица.

Мне не хочется ее отпускать.

— Погоди, — говорю. — Голубка, я люблю тебя!

Я медленно моргнул. Когда в глазах прояснилось, я узнал свой потолочный вентилятор. Все тело у меня болело, а каждый удар сердца отдавал в голову. В холле послышался взволнованный визг Америки. Между их с Голубкой высокими голосами то и дело вклинивался басок Шепли.

Я снова закрыл глаза, ужасно разочарованный тем, что все это оказалось сном. Все это счастье было не на самом деле. Я потер руками лицо, заставляя себя оторвать зад от кровати. «Не помню, где я вчера так набрался, но надеюсь, тусовка стоила того, чтобы сегодня чувствовать себя мясным паштетом в жестяной банке», — подумал я.

Еле двигая отяжелевшими ногами, я подобрал валявшиеся в углу штаны, натянул их и поковылял в кухню, вздрагивая от голосов Эбби, Мерик и Шепа.

— Ребята, а потише нельзя? — пробурчал я, застегивая пуговицу на джинсах.

— Извини, — сказала Эбби, едва на меня взглянув.

Наверняка я прошлой ночью выкинул что-то, из-за чего она теперь не будет со мной разговаривать.

— Кто позволил мне вчера так безобразно напиться?

Лицо Америки исказилось от отвращения.

— Ты сам. Купил себе виски, когда Эбби уехала с Паркером, и к ее возвращению уговорил всю бутылку.

В мозгу стали всплывать обрывочные воспоминания: Голубка уходит с Хейсом, я в депрессии, мы с Америкой останавливаемся возле магазина.

— Черт! — фыркнул я, тряхнув головой, и спросил у Эбби: — Вечер удался?

Она покраснела. Вот дерьмо! Наверное, все еще хуже, чем я думал.

— Издеваешься?

— А в чем дело? — спросил я, в ту же секунду об этом пожалев.

Америка хихикнула: то, что я ничего не помню, показалось ей забавным.

— Ты вломился к Паркеру в машину и чуть не лопнул от злости, когда увидел, как они целуются, будто два подростка. У них стекла запотели и все такое!

Я напряг память, постаравшись выудить из нее что мог. Чем там они занимались в машине, я не вспомнил, зато снова почувствовал ревность. А Эбби, кажется, была готова взорваться. Я даже поежился от ее взгляда.

— Сердишься на меня? — спросил я, готовясь к тому, что сокрушительная звуковая волна вот-вот ударит в мою и без того больную голову.

Эбби протопала в спальню. Я пошел за ней и мягко прикрыл дверь. Голубка повернулась ко мне: выражение ее лица было не таким, как несколько секунд назад в холле, и я не совсем понял, в чем причина этой метаморфозы.

— Ты помнишь что-нибудь из того, что говорил мне ночью?

— Нет. А почему спрашиваешь? Я тебя чем-то обидел?

— Да ничем ты меня не обидел! Просто я… мы…

Она прикрыла лицо ладонями, а когда отняла их, я заметил, как с ее запястья скользнуло по руке какое-то блестящее украшение.

— Откуда это? — спросил я, хватая Эбби за локоть.

— Это мое, — сказала она, высвобождаясь.

— Я его раньше не видел. Новое?

— Да.

— Где взяла?

— Паркер подарил минут пятнадцать назад, — ответила Голубка.

Я снова почувствовал, что выхожу из себя, и снова захотел врезать по чему-нибудь кулаком, чтобы разрядиться.

— Какого хрена этот урод здесь делал? Ночевал?

Эбби невозмутимо сложила руки на груди:

— Утром он ездил покупать мне на день рождения подарок и завез его.

— У тебя же еще не день рождения!

Ярость переполняла меня, но то, что Голубка нисколько не напугана, помогало держать себя в руках.

— А ему не терпелось подарить, — сказала Эбби, приподнимая подбородок.

— Теперь ясно, почему мне пришлось вытаскивать твою задницу из машины. Видать, вы с ним… — Я осекся, вовремя поняв, что, если брякну лишнее, назад уже не заберешь.