— Иди ты… — пробурчал я.

Шепли сам был вечно влюбленным идиотом и теперь, когда я оказался в его шкуре, собирался на мне отыграться.

Сборы отняли у меня какую-нибудь пару минут, но из-за всей этой болтовни я сильно припозднился. Занятие было только одно, по химии. Решив, что кто-нибудь одолжит мне карандаш, я выскочил из квартиры с пустыми руками. Распихал по карманам ключи, кошелек и телефон, взял солнцезащитные очки, надел кожаную куртку, нахлобучил бейсболку козырьком назад, сунул ноги в ботинки и, захлопнув дверь, сбежал по ступенькам.

Ехать на мотоцикле без Эбби было как-то не так. Черт, она переломала все, к чему я привык!

Оставив «харлей» на стоянке, я быстро зашагал к корпусу и влетел в аудиторию буквально за секунду до звонка. Когда я уселся на свое место, доктор Веббер посмотрела на меня и закатила глаза: не оценила мою точность. А еще ей, видать, не понравилось, что я налегке. Я подмигнул. Она чуть заметно улыбнулась, потом покачала головой и переключилась на свои бумажки. Карандаш мне не понадобился. Как только нас распустили, я рванул в столовую.

Шепли стоял у входа, посреди газона, и ждал девчонок. Я схватил его кепку и запустил ее, как летающую тарелку.

— Молодец, придурок, — буркнул он, подбирая бейсболку.

В этот момент у меня за спиной раздался хриплый низкий голос:

— Эй, Бешеный Пес!

Я сразу понял, что это Адам. Он подошел к нам с Шепом, весь такой деловой:

— Я тут пытаюсь организовать для тебя бой. Будь готов приехать по звонку.

— А мы всегда готовы, — сказал Шепли.

Он был у меня вроде агента: выяснял, куда нам ехать, и следил за тем, чтобы я оказывался в назначенном месте в назначенное время.

Адам кивнул и пошел дальше по своим делам — уж не знаю куда. На занятиях мы с ним никогда не пересекались. Я даже не был уверен, что он действительно учится в «Истерне». Но пока он платил, мне было плевать, кто он и чем занимается.

Проводив Адама взглядом, Шепли прокашлялся:

— Ты уже слышал?

— О чем?

— В «Моргане» дали горячую воду.

— Ну и что?

— Америка и Эбби сегодня, наверное, уедут. Надо будет помочь им перевезти барахло в общагу.

Я сразу скис. Мысль о том, что Голубка возвращается в «Морган», была не многим приятней, чем удар кулаком в лицо. После сегодняшней ночи Эбби наверняка будет рада съехать. Может, даже и разговаривать со мной больше не захочет. В моем мозгу пронесся миллион разных вариантов развития событий, но я не смог придумать ничего, что помогло бы мне оставить Голубку у себя.

— Ты в порядке, старик? — спросил Шепли.

Пришли девчонки. Они над чем-то хихикали. Я попытался улыбнуться, но Эбби не обратила внимания, она увлеченно слушала трескотню подружки.

— Привет, малыш, — сказала Америка, целуя Шепли в губы.

— Над чем смеемся? — спросил он.

— Да так! Один парень все занятие пялился на Эбби. Это было просто чудо!

— Еще бы не чудо — целый час смотреть на Эбби! — подмигнул мне Шеп.

— Какой парень? — ляпнул я, не подумав.

Эбби переступила с ноги на ногу и поправила на плече рюкзак. Он был так набит книжками, что даже молния не до конца закрывалась, и весил, надо полагать, немало. Я взял его.

— Мерик сочиняет, — сказала Голубка, закатывая глаза.

— То есть как — сочиняю? Это был Паркер Хейс, и он пялился на тебя в открытую. Разве что слюни не текли.

Моя физиономия перекосилась.

— Паркер Хейс?

Шепли потянул Америку за руку:

— Мы, кажется, собирались пообедать. Пойдем посмотрим, чем нас сегодня порадуют наши распрекрасные повара.

Мерик снова его поцеловала, и они направились к столовой. Эбби следом, я за ней. Мы шли молча. Голубка вот-вот узнает, что в «Моргане» починили водонагреватель. Она вернется туда, и Паркер выманит ее на свидание.

Сомневаться не приходилось: этот слащавый хлюпик умудрился чем-то привлечь Эбби. У него были офигенно богатые родители, он учился на врача и с виду казался нормальным парнем. Ему удастся заполучить ее, и она проведет с ним всю оставшуюся жизнь. Я попытался представить себе это как можно яснее, чтобы быстрей успокоиться. Прокрутить неприятную мысль до конца, потом запихнуть в коробку и убрать подальше — я всегда так делал, когда нужно было справиться со своим темпераментом. Обычно помогало.

Эбби расположилась со своим подносом между Америкой и Финчем. Садясь на свободное место через несколько стульев от них, я подумал, что так даже лучше. Не придется болтать, как будто ничего не произошло. Я чувствовал себя паршиво и не знал, как мне теперь быть: слишком много времени потеряно на дурацкие игры. Эбби даже не успела меня узнать. Черт, а если бы и успела, тогда тем более выбрала бы кого-нибудь вроде Паркера.

— У тебя все хорошо, Трэв? — спросила она.

— У меня? Да. А что? — спросил я, пытаясь стряхнуть тяжесть, которая сковала мне лицо.

— Просто ты все время молчишь…

К столу подошли несколько парней из футбольной команды. Уселись, гогоча во всю глотку. Захотелось садануть кулаком о стену.

Крис Дженкс бросил мне на тарелку ломтик картошки фри:

— Как дела, Трэв? Говорят, ты трахнул Тину Мартин? Сегодня она весь день поливает тебя грязью.

— Заткнись, Дженкс, — сказал я, не отрывая взгляда от своего подноса.

Если бы я только взглянул на тупую физиономию этого придурка, я мог бы не сдержаться и сбить его со стула. Эбби наклонилась вперед и посмотрела на нас:

— Перестань, Крис.

Я поднял на нее глаза и почему-то вдруг вышел из себя. Какого хрена она меня защищает, если соберется и уедет в ту же секунду, когда ей скажут про водонагреватель? Даже говорить со мной больше не станет! Это было нелепо, но я чувствовал себя преданным.

— Эбби, я сам могу за себя постоять.

— Извини, я просто…

— Не нужны мне твои извинения! И вообще ничего мне от тебя не нужно! — выпалил я.

Она изменилась в лице, и это меня добило. Ясное дело, она не хотела быть со мной. На кой ей инфантильный идиот, который владеет своими эмоциями не лучше, чем трехлетний пацан? Я шумно встал из-за стола и пулей выскочил на улицу.

Только усевшись на свой мотоцикл, я наконец-то перевел дух. Резиновые рукоятки руля заскрипели под моими ладонями, мотор зарычал, я пинком убрал подножку и как черт из пекла вылетел на дорогу.

Я колесил с час, и мне немного полегчало. Когда я бывал в таком состоянии, все улицы рано или поздно приводили меня в одно и то же место. Некоторое время я боролся с собой, но в конце концов все-таки затормозил возле отцовского дома.

Папа вышел на крыльцо и махнул мне рукой. Я разом перескочил через обе ступеньки, остановившись в шаге от него. Он прижал меня к своему мягкому округлившемуся боку и провел внутрь.

— А я как раз подумал, что ты давненько не заезжал, — устало сказал отец.

Лицо у него было одутловатое, верхние веки набрякли, под глазами мешки. После маминой смерти он несколько лет пил. Поэтому на Томаса свалилось гораздо больше забот, чем обычно бывает у детей. Но мы худо-бедно справлялись, а отец постепенно пришел в себя. Папа ни разу с нами об этом не говорил, но мы чувствовали, что он при каждом удобном случае пытается загладить свою вину перед нами.

Хотя большую часть моего детства он пребывал в унынии или в ярости, я никогда не считал его плохим отцом. Просто смерть жены его подкосила. И теперь я представил себе, каково это. Возможно, я испытывал к Эбби крошечную долю того, что он чувствовал к маме, и все равно разлука с Голубкой выбила меня из колеи.

Папа опустился на диван и указал мне на старое кресло:

— Чего стоишь? Садись.

Я сел и принялся ерзать, не зная, как начать разговор.

— У тебя что-то случилось, сынок?

— Понимаешь, пап, есть одна девушка…

— Девушка… — повторил он с легкой улыбкой.

— Она меня вроде как ненавидит, а я ее вроде как…

— Любишь?

— Да нет… Не то чтобы… Просто… А почему ты так решил?

Он снова улыбнулся — теперь уже широко:

— Ну раз ты не знаешь, что делать, и приехал поговорить о ней со своим стариком, значит дело серьезное.

Я вздохнул:

— Мы познакомились совсем недавно. С месяц назад. Вряд ли это любовь.

— Ладно.

— Что — ладно?

— Поверю тебе на слово, — сказал папа.

— Понимаешь, по-моему, я ей не подхожу.

Отец подался вперед и поднес пальцы к подбородку. Я продолжал:

— Мне кажется, ее кто-то обидел. Кто-то вроде меня.

— Вроде тебя?

— Да, — кивнул я и вздохнул: меньше всего хотелось признаваться отцу в том, что я замышлял.

Хлопнула входная дверь.

— Посмотрите, кто пожаловал! — Трентон расплылся в улыбке.

К груди он прижимал два коричневых бумажных пакета.

— Привет, Трент. — Встав с дивана, я прошел на кухню, чтобы помочь разложить покупки.

Мы обменялись приветственными ударами локтем и толчками в плечо. В детстве, когда ссорились, мне доставалось от Трентона больше, чем от других братьев, но, несмотря на это, именно с ним у меня были самые близкие отношения.

— Кэми передает тебе привет. Жалуется, что ты стал редко заглядывать в «Ред».

— Занят.

— Той девчонкой, с которой тебя видели вчера?

— Да, — буркнул я, вынимая из холодильника бутылку из-под кетчупа и какой-то полуразложившийся фрукт.

Выбросив все это в мусорное ведро, я вслед за братом вернулся в гостиную. Трентон с размаху плюхнулся на диван, несколько раз подскочив на подушке, и хлопнул себя по коленкам:

— Ну колись, что ты там задумал, неудачник!

— Ничего, — ответил я, взглянув на отца.

Трентон тоже посмотрел на папу, потом опять на меня: