Я перелезаю через стол и сбиваю Риган с ног. Я застала ее врасплох. Она растеряна, она хватает ртом воздух. Я спешу этим воспользоваться.

Вокруг меня возникает переполох. Ножки стульев царапают пол. Люди движутся. Но я не останавливаюсь. Мои руки сжимают ее горло, сдавливают его изо всех сил.

– А ты сама, Риган? – Я тяжело дышу. – Расскажи мне свою гребаную историю.

Ее лицо синеет. Я продолжаю сжимать ей горло, даже когда вижу в ее глазах страх. Я глубоко вдавливаю большие пальцы в ее кожу.

– Расскажи мне, от чего ты бежишь! – требую я.

Нет, я, конечно, отпущу ее. Клянусь. Я лишь хочу показать ей, что она зашла слишком далеко. Но чьи-то руки хватают меня за плечи.

– Виктория! – кричит позади меня Синклер.

Откуда он взялся?

– Отпусти.

Он пытается оторвать от нее мои руки, но у меня сила двадцати мужчин.

– Говори! – кричу я ей. Риган слабо хлопает меня по руке. Она пытается брыкаться. Синклер оттаскивает меня от нее лишь с третьей попытки. Он завел мне руки за спину, как будто я преступница.

Мое сердце колотится о ребра. Я не могу отдышаться, и знаете что? Мне это нравится.

– Ты ничего не знаешь обо мне, тупая сука! – кричу я.

Две медсестры помогают Риган сесть. Румянец медленно возвращается к ее лицу. Она жадно втягивает в себя весь воздух, какой только может, а потом неудержимо хохочет.

– Браво, Виктория! Наконец-то ты ожила!

– А ты гребаная психопатка.

Похоже, мои слова задевают ее за живое. Я улыбаюсь и открываю рот, чтобы сказать больше. У меня для нее готовы сотни оскорблений, и они ждут, когда я их озвучу. Кто знал, что во мне накопилось столько злости?

Меня вырывают из рук Синклера. Две медсестры оттаскивают меня подальше от Риган. Я сопротивляюсь, брыкаюсь, пытаюсь с ними бороться. Синклер смотрит на меня с болью в глазах, и я знаю: это из-за меня. Эту боль причинила ему я. Меня охватывает паника. Он видел, как я сорвалась. Он больше никогда не вернется. Я снова буду одна, хотя только сейчас начала понимать, кем мы были.

– Синклер! – кричу я. Он не отвечает. – Синклер! Прости.

Медсестры толкают меня по коридору к женскому отделению.

– Синклер, честное слово, прости! – кричу я.

Двери открываются, и я изо всех сил поворачиваюсь, чтобы вырваться из рук медсестер. Но они крепко держат меня. Двери захлопываются, и лицо Синклера исчезает.

Мои ноги становятся ватными, и я позволяю медсестрам затащить меня в мою комнату. Они кладут меня на кровать. Я лежу как статуя и тупо смотрю в потолок.

Перед тем как дверь закрывается, одна из медсестер неуверенно спрашивает:

– Тебе принести Эвелин?

Я поворачиваю голову.

По идее, я должна испытывать отчаянное желание увидеть своего ребенка. Должна, но не испытываю. Я представляю, как держу Эвелин, и каждый раз, когда я смотрю в ее личико, там ничего нет. Что, если бы она была там во время драки? Окутанная темной пеленой гнева, смогла бы я по-прежнему защитить ее? Мне хочется сказать да. Но что-то меня сдерживает. Со мной еще ни разу не случалось такого мощного припадка гнева, как будто я стала совершенно другим человеком.

Наверно, я правильно поступила, отдав дочь медсестре. Это единственное светлое пятно в этой истории.

– Нет.

Дверь за медсестрой закрывается, и я сворачиваюсь клубком. Я чувствую, что разваливаюсь на части.

24

Мне по-прежнему хочется причинить боль… кому-нибудь. Первому, кто попадется мне под руку. В какой-то момент во второй половине дня медсестра приносит мне Эвелин.

Та безутешно плачет. Я подхожу к ее кроватке и смотрю на нее сверху вниз.

Плохая мать, плохая мать, плохая мать…

Я затыкаю уши, отчаянно пытаясь заглушить голос Риган. Сегодня я приму лекарства, которые дают мне медсестры.

Я сделаю все, что от меня требуется.

Я расхаживаю по комнате и тщательно считаю шаги. Моя комната маленькая. Мне ни разу не удается досчитать до двадцати четырех. Я напугала всех в дневной комнате. Я это знаю. Подобные сцены здесь – обычное дело, но со мной такое впервые. Если бы другие могли залезть в мою кожу и ощутить мой страх, они бы меня поняли.

– Что ты сделала? – раздается позади меня голос.

Я резко оборачиваюсь и вижу перед собой Уэса. Он сидит в моем кресле-качалке. Он раскачивается взад-вперед, и кресло под ним зловеще скрипит. Только этого мне сейчас не хватало! Мне кажется, что я по-прежнему в дневной комнате и слышу слова Риган. Я близка к помешательству, и Уэс способен довести меня до края.

Я не могу от него убежать. Неважно, куда я иду и что делаю, он всегда рядом, наблюдает за мной. Всегда.

– О боже, – произношу я со стоном и закрываю лицо руками. – Оставь меня в покое, – шепчу я снова и снова.

– Боюсь, это невозможно.

Я поднимаю голову.

– Как ты сюда попал?

Уэс перестает раскачиваться и встает во весь рост. Он хмур.

– Как ты думаешь?

Я сжимаю кулаки. И продолжаю сжимать, пока мои ногти не впиваются в кожу. Я не отступаю, даже когда Уэс нависает надо мной.

– Ты заставила меня прийти сюда.

Я пячусь от него на четыре шага назад. Я закрываю глаза и приказываю себе дышать.

– Неправда, – говорю я.

Внезапно Уэс вырастает передо мной. Его руки лежат на моих плечах.

– Нет, заставила. Как ты думаешь, зачем я сюда пришел?

Войди кто-то прямо сейчас в мою комнату, он бы увидел влюбленного мужчину. Заботливого. Встревоженного. Но это роль, которую играет Уэс. Поверьте мне, не ведитесь на это. Это спектакль.

– Ты опять меня обманываешь, – говорю я.

– Зачем мне это делать, Виктория?

Я слышу слишком много слов и голосов. И не по одному, а все сразу. Это мешает думать.

– Я люблю тебя, Виктория.

Я отдергиваю его руки и спешу отойти в другой конец комнаты. Уэс остается стоять на месте. Похоже, он обижен из-за того, что я хочу от него уйти.

– Скажи мне, в чем дело, Виктория.

– Хватит произносить мое имя! – кричу я. Я слишком быстро теряю самообладание. – Ты пытаешься выставить меня сумасшедшей. – Я тычу в него пальцем. – Но из нас двоих сумасшедший ты. Ты, а не я.

Сначала он не отвечает, просто смотрит на меня пустыми глазами. Потом подходит ко мне. Я тотчас напрягаюсь и делаю шаг назад, затем еще один, пока мои плечи не упираются в стену. Все время он не спускает с меня глаз и продолжает надвигаться на меня. Вскоре мы уже буквально на волосок друг от друга. Я бы никому не позволила вторгнуться мое личное пространство.

Но это он.

Уэс кладет руки мне за спину, наклоняет голову и подается вперед. Наши глаза на одном уровне.

– Есть твоя сторона, моя сторона и правда. – Он приподнимает бровь и усмехается. – Как ты думаешь, кому поверят твои медсестры и врачи?

Я ненавижу его. Я ненавижу его за то, что он прав.

– Почему ты напала на эту девушку?

– Ты это видел?

– Конечно. Она сказала, что ты плохая мать. – Его губы подергиваются, и я знаю, что он собирается сказать больше.

Я не могу этого вынести. Я закрываю уши.

Уэс отдергивает мои руки.

– Я с тобой разговариваю! Слушай!

– Ты тоже считаешь, я плохая мать, не так ли? – шепчу я.

– Я это сказал, Виктория?

– Нет. Но ты так думаешь.

– А по-моему, у тебя едет крыша и ты отрываешься на мне. – Я открываю рот, но Уэс кладет на него ладонь. Я мгновенно замираю. – Виктория, я лишь хочу убедиться, что с тобой все в порядке, – говорит он.

Я не верю ни единому его слову. Это все фальшь и притворство.

Он подходит к кроватке Эвелин. Я пытаюсь загородить ему путь, но он слишком быстр. Он смотрит в ее люльку и улыбается. Но улыбка не доходит до его глаз.

– Что ты делаешь? Оставь ее в покое.

Уэс не обращает на меня внимания и берет с тумбочки книжку. «Спокойной ночи, Луна». Это любимая книжка Эвелин, слушая которую она всегда засыпает. Вернее, засыпала раньше. Когда она меня любила.

Но и сейчас мне не нравится, что Уэс держит книгу. Он как будто пытается проскользнуть в воспоминания, в которых ему не место.

Он открывает книжку и листает страницы, читая вслух.

Спокойной ночи… Спокойной ночи… Спокойной ночи…

Он умолкает и улыбается Эвелин.

– Спокойной ночи, никто. – Его слова витают в воздухе, роятся вокруг моей головы, готовые задушить меня.

Я выхватываю книжку из его рук. Меня так трясет, собственное тело не слушается меня.

– Уходи, – мрачно шепчу я. – Немедленно уходи.

Уэс не двигается.

– Уходи, – повторяю я, уже гораздо громче. – Иначе я закричу и позову медсестру.

Наверно, он по моим глазам видит, что каждое сказанное мною слово серьезно, и отступает от меня на шаг.

– Бог предлагает каждому разуму выбор между истиной и покоем. Выбирайте то, что вам нравится, но у вас никогда не будет ни того, ни другого. Запомни, это слова Эмерсона.

Я вздрагиваю.

– Увидимся позже, – говорит Уэс. Но мои глаза крепко зажмурены, уши зажаты ладонями. Впрочем, ущерб нанесен, и я мысленно повторяю:

– Выбирайте то, что вам нравится, но у вас никогда не будет ни того, ни другого.

Я сползаю по стене и сажусь на пол, прижав колени к груди. Рядом со мной Эвелин заходится истошным плачем в своей колыбели.

Я не могу остановить ее плач. Я затыкаю уши и сама кричу от бессилия. Вскоре мои крики переходят в стоны.

Медленно, но верно я чувствую, что разваливаюсь на части. Я больше так не могу. Не могу оставаться здесь. Слушать Уэса. Слышать плач моей дочери.

Это выше моих сил.

В мой мозг начинает закрадываться сомнение. Оно хочет получить там вид на жительство. Хочет построить маленький городок и пригласить всех своих друзей: страх, паранойю, печаль, боль. Я начинаю вслух напевать.

Вот как начинается безумие. Оно медленно-медленно подкрадывается к вам и хлопает вас по плечу. Вы испуганно оборачиваетесь. А затем, когда вы думаете, что все в порядке, оно набрасывается на вас. Хватает вас и тянет вниз, вниз, вниз…