– Виктория? – Уэс схватил меня за подбородок и вскинул мне голову, заставляя посмотреть ему в глаза. – Если ты оставишь меня, я убью всех, кого ты любишь. – Другой рукой он смахнул мои слезы. – Рене. Твою мать. Даже Синклера. Всех до единого.

– Зачем тебе это делать?

Он недоуменно посмотрел на меня, как будто я уже знала ответ.

– Потому что, если ты бросишь меня, что еще у меня останется?

Не добавив больше ни слова, он зашагал прочь.

На ум приходит жуткий образ: Уэс пожирает мое сердце. Он разрывает его на части, и я чувствую каждую слезинку, как будто она все еще прилипла ко мне.

Я знаю, это ужасно. Но куда хуже то, что это не так уж далеко от истины. Мы с Уэсом пожирали друг друга вместо того, чтобы друг друга поддерживать. Все, что мы знали, отвлекало нас. Продолжи мы этот путь, и один из нас будет мертв.

Не помню, как схватила ключи. Не помню, как села в машину. Помню лишь, как в итоге я рухнула на сиденье и вцепилась в руль, оплакивая то время, когда мы с Уэсом были счастливы вместе.

Мое сердце видело все это и прошептало мне: «Но Синклер Монтгомери целовал тебя. Синклер Монтгомери тебя трогал…»

22

Ноябрь 2015 года

На потолке пятно.

Оно нарушает его растрескавшуюся поверхность, и я машинально пересчитываю рассыпанные по нему перфорированные черные точки. Я лежу уже час, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме страха, который нарастает внутри меня.

Кто я?

Кто я?

Кто я?

Я ненавижу человека, которого вижу в своих воспоминаниях. Мне мучительно оглядываться на них. Это все равно что лежать привязанной к операционному столу, пока с вас медленно сдирают кожу. Вы корчитесь от боли и кричите, моля о пощаде, но вас никто не слышит. Мне так и хочется протянуть руку в прошлое и встряхнуть свое бывшее «я». Сказать самой себе, что должна поступить иначе. Но не могу.

Я протираю глаза и глубоко вздыхаю.

Эта комната стерильна и кричит об одиночестве. Жесткие простыни царапают кожу, матрас скрипит каждый раз, когда я ворочаюсь. Подушка комковатая. После бессонной ночи моя шея затекла и болит. Как вообще я позволила этому месту стать моим домом?

Эвелин громко плачет, и я впервые не тянусь к дочери. Я оставляю ее лежать в колыбельке.

Бездушная мать. Вот в кого я превращаюсь. Но, даже признав истину, я все равно не пытаюсь загладить свою вину. Пусть полежит и покричит.

Мое сердце заморожено. Юная Виктория, ее боль так свежа. Так остра. Я задираю рубашку и смотрю на свои ребра, ожидая увидеть фиолетово-черные синяки.

Но их нет. Пальцы трогают кожу и смещаются влево. Я нащупываю то место, в которое он меня ударил. Я надавливаю на кожу, но чувствую только кость.

Ничего.

Но это было. Это и вправду было.

– Хорошо провела день, Виктория?

Я резко сажусь в постели. В противоположном конце комнаты, прислонившись к стене, стоит Уэс и с любопытством смотрит на меня. Я все еще не пришла в себя после сегодняшнего сеанса.

Мне меньше всего хочется его видеть.

– Как ты сюда попал?

– Я был здесь все время. Ты просто не слышала, как я вошел.

Он врет. Он врет, и мы оба это знаем. Его слова заставляют меня вскочить с кровати. Я дергаю себя за волосы и лишь в самый последний миг заставляю себя не разреветься от боли и отчаяния.

– Тебя не было здесь все время. – Я начинаю мерить шагами комнату, всякий раз считая до двадцати пяти. – Я бы тебя увидела.

– Технически это неправда. Ты слишком многого не замечала.

Я останавливаюсь на полушаге. Наконец-то мы хоть в чем-то согласны между собой.

– Ты прав. Я действительно видела вещи не такими, какие они есть на самом деле.

Уэс щурит глаза и делает шаг вперед. Мой первый порыв – отпрянуть назад, но я вижу Викторию, дрожащую, втягивающую голову в плечи. Викторию, которая прячется в страхе. И я отказываюсь повторять прошлое. Если он сделает мне больно, я закричу, и появится кто-то из медсестер.

– Я кое-что вспомнила, Уэс.

Уэс смотрит прямо на меня. Он наклоняет голову набок и недоуменно смотрит на меня.

– Что именно?

– Вспомнила, как мы вечно ругались. – Я проглатываю свой страх. – И твое рукоприкладство.

Уэс хмурится.

– Я обращался с тобой, как с королевой.

– Нет, – яростно шепчу я.

– Я… – он делает шаг вперед, – никогда… – еще шаг, и он прямо передо мной, – …не делал тебе больно. Никогда.

– Неправда. Ты ударил меня вот здесь. – Я указываю на свою щеку. – И здесь. – Я кладу руку на живот.

– Что тебе говорит твоя докторша? – На мгновение часть яда, которым он когда-то брызгал в меня, вырывается наружу. Вспышка гнева, полные ненависти слова. Они были там всего секунду, а затем исчезли. Но я их увидела, и это самое главное.

– Она мне ничего не говорит. Она показывает мне…

Внезапно я умолкаю. Воспоминания создали трещину в маске Уэса. Я больше не вижу его в прежнем свете, а значит, не могу ему доверять.

– Что ты собиралась сказать?

– Это так важно? Ты же собираешься все отрицать.

– Конечно, это важно! Тебя пичкают ложью.

– Это не ложь! – кричу я.

Я обхожу кровать, стараясь держаться от него как можно дальше, и хватаюсь за край кроватки Эвелин.

– Тебе пора идти.

– Не верь им, Виктория.

– Уходи.

– Я остался верен тебе, когда все другие тебя бросили. Разве это тебе ни о чем не говорит?

– Уходи.

– Когда-нибудь ты пожалеешь обо всем, в чем ты меня обвиняла. Когда-нибудь ты поймешь, что в мире нет никого, кто любил бы тебя так, как я. – Он качает головой, глядя на меня со злостью и разочарованием. Он делает шаг мимо меня, и все мое тело каменеет. – Вместо того чтобы смотреть на меня, – говорит он, – посмотри-ка лучше на себя. Может, из нас двоих злодей в нашей истории – это ты. В конце концов, это ты заперта в психушке. Не я.

Как только он уходит, я пытаюсь закрыть окно. Начнем с того, что, по идее, эти окна невозможно открыть. А вот закрыть обратно – пара пустяков. Я изо всех сил кручу замок, но он не сдвигается с места. Отчаявшись, я делаю глубокий вдох и бьюсь головой о стену. Раньше этот человек был для меня всем, но теперь я вижу, что он моя ахиллесова пята. Я зажимаю уши и кричу.

Своим криком я бужу Эвелин. Она тоже кричит от страха, но я кричу громче.

В мою комнату вбегает медсестра и оглядывается по сторонам.

– В чем дело?

– Уэс был здесь.

Пара секунд, и на ее лице читается облегчение. Мне так и хочется встряхнуть ее, заставить ее увидеть правду.

– Виктория, его здесь нет.

– Да, но он был. – Я подбегаю к ней и хватаю ее за руку. Она пытается отдернуть руку, но я тяну ее к окну. – Он сбежал отсюда, и теперь окно не закрывается.

Она, наконец, выдергивает руку, бросает на меня колючий взгляд и осматривает окно. Я в ярости потираю ладони. Вопли Эвелин утихли. Хорошая мать утешала бы своего ребенка прямо сейчас, но эта потребность, эта навязчивая идея заставить кого-то поймать Уэса – она сильнее меня.

– Что ты сделала с этим гребаным окном? – говорит Кейт себе под нос. Она дергает за замок и, как и я, не может вернуть его на место.

– Я ничего не делала. Это он его испортил! – Я, улыбаясь, показываю на замок, и она смотрит на меня так, будто я действительно чокнутая, но мне все равно. – Теперь понимаете? Это мое доказательство. Он был здесь.

Медсестра опускает руки и пристально на меня смотрит. Я замечаю страх в ее глазах.

– Его здесь не было, Виктория.

– Неправда, он был! А теперь, наверное, стоит прямо под окном и ждет, когда ты уйдешь, чтобы снова проскользнуть сюда.

– Говорю тебе, там никого нет.

Она не понимает. Никто не понимает, и сколько бы раз я ни пыталась им это объяснить, они упорно отказываются слушать, что я говорю. Она возится с окном и через пару минут, в конце концов, запирает его. Она дергает за шнур, и жалюзи падают на подоконник, закрывая чистое черное небо и полную луну.

– Он был там всего несколько минут назад, – слабо говорю я.

На лице Кейт появляется жалость.

– Может, дать тебе что-нибудь, что поможет тебе уснуть? – Она протягивает руку и гладит меня по плечу. – Что ты на это скажешь?

Я вырываюсь из ее рук.

– Мне не нужны лекарства. – Меня так и подмывает сказать ей, что за последние несколько месяцев я не проглотила ни одной таблетки. – Мне нужно, чтобы вы все мне поверили.

Кейт пробует другой подход.

– Почему ты не ложишься? Может, если ты немного вздремнешь, тебе станет лучше?

– Я не ребенок. Вы не можете разговаривать со мной, как с малым ребенком.

– Виктория, ложись, или я позову доктора.

Перевожу: слушайся меня, иначе врач вырубит тебя снотворным.

Гнев гноится во мне, бежит по моим жилам, умоляя выпустить его на свободу. Но я медленно подхожу к кровати. Я ложусь в ту же позу, в какой была всего несколько минут назад.

Как? Как такое вообще возможно? Время тянется медленно, а потом – вжик – и в мгновение ока прошло. Я жутко устала, что меня принимают за чокнутую. Я устала от того, что все думают, будто я лгу. Лежа в постели, я знаю, что не должна отступать перед Кейт, но я слишком устала, и мне все равно.

Кейт подтягивает простыню к моему подбородку, как будто я ребенок, и механически улыбается.

– Хорошая девочка. Умница.

Я лежу неподвижно, как мумия.

– Я загляну к тебе через несколько минут.

Сегодня вечером она точно это сделает.

– Если завтра тебя это все еще будет беспокоить, возможно, тебе стоит поговорить с лечащим врачом, – говорит она.

– Может быть, – тупо отвечаю я.

Кейт идет к двери, но прежде чем выйти в коридор, оглядывается через плечо.

– Тебе нужно что-то еще?

– Нет, – шепчу я.

23

События вчерашнего вечера преследуют меня, словно призрак.