На следующий день после показа с участием моделей, одетых словно уличные проститутки, он сообщил Лебре, что планирует остаться в Нью-Йорке еще на несколько дней, чтобы закрепить некоторые контакты. Он действительно хотел разобрать кипу накрахмаленных салфеток, на которых делал зарисовки.

Миссия Лебре завершилась успешно. Он вдохновил своего дизайнера. Ведь практически невозможно было покинуть Нью-Йорк без новых творческих планов, получив столько впечатлений. Лебре сказал:

— Клод Рейно, не думайте, что я не понимаю истинной причины, по которой вы хотите задержаться в Нью-Йорке.

Тут, словно в подтверждение, зазвонил сотовый телефон Клода. Раздался мягкий голос Валентины.

— Извините, — сказал Клод и отошел, прижав трубку к уху.

— Клод, — произнесла Валентина, — мне очень неудобно задавать вам этот вопрос по телефону, но я надеюсь, что вы меня поймете. Вы не могли бы дать в долг пятьсот долларов? У меня больше нет наличных денег… банки не принимают мои кредитные карточки. Я думаю, что Виктор вынул все деньги из моей сумочки, а наши сбережения перевел на свое имя. Я не могу понять, как он мог сделать это без моей подписи. Сейчас мне срочно нужно заплатить одному доктору…

— Конечно, — сказал Клод. Он пытался вспомнить, где видел банк. — Встретимся в ресторане «Палм Корт» отеля «Плаза», на углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню. — Он уже успел побывать в этом помпезном старом отеле.

Клод собирался незаметно выскользнуть из зала, но у двери увидел Лебре, который сказал:

— Вы должны быть в Париже на встрече дизайнеров в нашем офисе в пятницу в четыре часа. Мы будем ждать вас.

Четыре дополнительных дня в Нью-Йорке! Неужели Лебре отвел столько времени на окончание его суматошного романа?

Глава 23

В ресторане «Палм Корт» Клода восхищало все: огромные ветви пальм в массивных мраморных кадках, красочная игра света в витражах дверей французского типа, даже перезвон посуды. Он выбрал столик в углу зала, который частично был закрыт пальмой от главного зала ресторана. Прямо здесь, под розовым потолком, на листе бумаги, который принес ему официант, Клод сделал наброски четырех платьев в имперском стиле в пастельных тонах — для округлившейся фигуры Валентины. Он нарисовал капюшоны с бусинками лавандового, голубого, кораллового, персикового, темно-желтого цветов.

Валентина стремительно вошла в зал, ее фигура была освещена розовым светом, льющимся с потолка. На ней было длинное голубое шерстяное пальто, рукава и подол которого украшал мутон. Клод решил, что ему пора заняться и такой одеждой: ее пальто прекрасно сидело, и не оставалось сомнений, что шили его на заказ. Ее ботинки… Как его взгляд радовался тем вещам, которые он уже хотя бы раз видел на ней — бежевые замшевые ботинки. Ее лицо было бледным, глаза хоть и блестели, но заметно было, что она плакала. Клод ничего не мог с собой поделать — он замечал каждую мелочь, связанную с ней.

Валентина улыбнулась, заметив его. Он взял пальто и положил на соседнее кресло.

— Валентина, — произнес он и передал ей конверт с деньгами.

— Большое тебе спасибо, Клод, — сказала она и положила конверт в сумочку. — Я верну долг как можно скорее. Я обещаю! Я так благодарна.

Клод читал меню и украдкой смотрел на нее. Неправдоподобно, он в Нью-Йорке со своей возлюбленной. Он подумал об Анатоле и представил, как тот должен был быть счастлив в своей церкви, ведь он любил весь мир, и все, что в нем существует.

— Теперь твоя очередь заказывать ленч, — сказала она.

Когда подошел официант, Клод так и поступил. Для нее он заказал дораду, запеченную с ягодами можжевельника, для себя лосось с начинкой из миндаля, зелень и салат.

— Как говорят американцы, улыбайтесь, несмотря ни на что, — она подняла свой бокал со смесью клюквенного сока и содовой.

Сквозь него она посмотрела на Клода. Он повторил ее жест.

— За любовь моей жизни, за мою музу, — сказал он.

Она встряхнула головой, как будто заподозрила его во лжи, улыбнулась, закрыла глаза и сделала глоток.

— Когда я работала в «Друо», окруженная произведениями искусства и сотнями каталогов, — Валентина поставила бокал на стол, — я думала, как было бы прекрасно, если бы художники отказались от мировых шедевров как образцов для подражания и создавали оригинальные работы, придумывая свои собственные стандарты! Я всегда завидовала таким людям, как ты, Клод. Тем, кто практически с детства полностью посвящают себя своей страсти, жертвуют материальными ценностями, доверяют только себе и уверены, что не будут голодать. Я не могу позволить себе такого.

Он положил свою руку на ее. «Сейчас именно ты творец, — подумал он, — в твоем теле зародилась новая жизнь».

Он ненавидел себя за это напоминание, но произнес:

— Сейчас ты создатель шедевра — ты вынашиваешь ребенка.

Она помолчала, затем произнесла:

— Да-да, Клод, это правда, но почему я не чувствую уверенности? Почему мне хочется добраться до истины? Ты выражаешь свои чувства, мысли в цвете, в новых фасонах костюмов. Меня поражает это. Но неужели это то, в чем ты физически нуждаешься или то, что любишь делать?

Клод не мог придумать, как успокоить ее.

— Я работаю и днем и ночью, чтобы меня не преследовали мои мысли. Посмотри! — Он показал ей салфетки, испещренные рисунками новых фасонов. — Мне иногда кажется, что эти мысли похожи на тигров. Через ровные интервалы времени я предпринимаю попытки выгнать хищников. Я боюсь, что однажды они поймают меня и съедят. — Официант принес их заказ. Она попробовала рыбу. — Что же касается искусства, то ты очень хорошо написала нашу яблоню. — Это было сказано абсолютно честно.

— Да, но я не художник. Я люблю рисовать, как и многие мои друзья по бизнесу, но я никогда не поднимусь выше среднего уровня. Нет, я думаю, что моя страсть — коллекционирование, помощь художникам, раскрытие новых талантов, поиск новых способов отражения настроений нашего времени. Взять хотя бы работы Теодора: его искусная игра цвета наполняет меня несказанной радостью.

Она съела кусочек рыбы, затем неожиданно рассмеялась, посмотрев наверх:

— Все это так нелепо. Все эти тигры под этим безмятежным розовым потолком!

Клод посмотрел наверх, затем по сторонам и заметил, что все уже приобрело розоватый оттенок: серебряные кашпо, розоватые ландыши, кончик носа Валентины, зрачки ее глаз. Можно ли почувствовать, как цвет просачивается через кожу? Чувствовал ли он аромат духов Валентины или это запах цветущих ландышей в стоящем неподалеку цветочном горшке?

Вернулся официант, чтобы забрать тарелки.

— Дорогой, — сказала она, посмотрев на часы, — я не хочу надолго оставлять Виктора одного. Он может захотеть выйти из дома, и тогда, боюсь, мне придется часами или даже днями ждать звонка из полиции или из больницы. Как ты думаешь, дома, во Франции, ему позволят по собственному желанию выйти из больницы, так как это делается здесь?

— Валентина, увези Виктора в Париж. Там ты будешь не одна — там твоя семья, друзья. Здесь тебе так одиноко. Это будет лучше и для него, и для тебя.

Официант принес счет.

— Ты думаешь, я не пыталась? — Она поиграла золотым браслетом на запястье. — Я покупала билеты на самолет. Я хотела уехать одна, надеясь, что он последует за мной. Он ничего не хочет слышать. Но я не смогу жить спокойно, если оставлю его здесь. — Она снова посмотрела на потолок, подалась вперед и заглянула Клоду прямо в глаза: — Спасибо тебе, спасибо, — сказала она, кивнув на конверт с деньгами. — И спасибо за ленч. Все хорошо! Стоп! Я почти забыла, — сказала она и достала из своей сумочки другой конверт. — Моя подруга Ирен очень хочет познакомиться с тобой. Сегодня вечером она устраивает прием в честь открытия аукциона, на котором будут представлены картины, но не думай, что тебе надо обязательно туда идти.

Когда Валентина встала, Клод заметил, что нитка, которой была пришита пуговица на пальто на уровне талии, начала распускаться. Он промолчал. Ну почему у него такое свойство — замечать всякие мелочи. Клод также отметил, что ей уже пора менять гардероб — она располнела.

— Спасибо, Клод, я надеюсь вернуть тебе долг послезавтра.

Выйдя из отеля, Валентина посмотрела на запястье правой руки.

— Я потеряла браслет, — сказала она. — Это подарок бабушки. — Она посмотрела на тротуар. — Дедушка подарил ей этот браслет в день их помолвки.

— Когда мы сидели за столом, он был на тебе.

— Наверное, упал в ресторане.

— Давай вернемся. — Клод взял ее под руку, и они пошли назад. Вдруг Валентина резко остановилась.

— Клод, я передумала. Если браслет в ресторане, то пусть он там и останется! — Ее глаза блестели.

— Почему?

— Я не хочу вернуться и обнаружить, что его там нет. Если я потеряла браслет в этом прекрасном зале, сидя рядом с тобой, я запомню это лучше, чем если бы он был на моей руке. Я запомню на всю жизнь то время, когда мы были вместе.

— Валентина, погоди, это браслет твоей бабушки.

— Нет. Пожалуйста, Клод, — она поцеловала его в обе щеки и побежала вниз по ступеням отеля. Он, не отрываясь, смотрел ей вслед, пока она не свернула за угол.

Клод вернулся в ресторан. Официант, заметив его, бережно протянул браслет, словно передавал священную реликвию языческому богу. Клод поблагодарил и вышел из зала.


Клод сел на ближайшую скамейку и прослушал голосовую почту от своего парижского работодателя:

— Мои поздравления, Клод. Вы получили очередной заказ от жены премьер-министра, на этот раз — костюм для поездки в Грецию в конце января. Вы должны подготовить эскизы в понедельник, сразу после возвращения. Она хочет получить все в начале декабря. — Еще одно послание от Лебре: — Пожалуйста, подумайте об осенней коллекции прет-а-порте, показ которой состоится в начале марта.