Неужели это правда? Неужели он никогда не спрашивал о своей сестре Агнес и о ее муже Иве, об их детях?

— Но, я думал о вас, — сказал он.

Агнес стала рыться в своей сумочке. Искала салфетку? Или у нее появилось неожиданное желание что-то дать брату в качестве примирения, подарок? Она вынула из сумочки связку автомобильных ключей с пластиковой биркой машины, взятой напрокат.

— Я должна возвращаться в Лион, Клод. Ты здесь самый старший. Передай привет Жюльетт. Я предупреждала, что должна уехать сегодня вечером. Мои дети нуждаются во мне, я должна быть дома к завтрашнему утру, чтобы успеть организовать конференцию мужа. Мама может провести в таком состоянии месяцы, годы. Я позвоню завтра, чтобы узнать последние новости. До свидания.

Клод провел остаток дня и вечер с матерью, он наклонялся над ней, шептал что-то, целовал ее лицо и руки. В эту ночь, после того как ушли Бернар и Жюльетт с детьми, после отвратительного ужина в госпитальном кафетерии он вернулся в палату и был потрясен тишиной.

Он подошел на цыпочках к кровати матери. Ее глаза были закрыты, ее холодные, сжатые в кулачки руки лежали вдоль тела. Ее тело было словно камень. Он пощупал пульс и не обнаружил его. Он поцеловал ее в обе щеки и поднес ее безжизненную руку к своему сердцу.

— Мама, — прошептал он, — прощай. Передай от меня привет папе.

Ему не хотелось больше оставаться с ней один на один, ее безвольное лицо, похожее на необработанную глину, угнетало. Он вышел и позвал медсестру. Она понимающе кивнула и занялась своим делом, словно только ждала разрешения.

— Я подожду здесь, — сказал он дрожащим голосом. Он позвонил Жюльетт и сообщил: — Мама умерла. Сейчас восемь часов и шесть минут вечера.

Медсестра выкатила кровать в холл.

— Куда вы ее увозите?

— К мадам Белжье, месье, она позаботится о теле.

Со времени смерти отца он помнил, что мадам со знанием дела сохраняет тела, делает макияж, маскирующий смерть.

— Да. Но нет, подождите… а священник? — спросил он. — Пожалуйста, оставьте ее в этой палате, пока не прибудет священник. Он мой друг и будет здесь через десять минут. Я ему сейчас позвоню.

— Извините, месье, — бодрым голосом сказала медсестра. — Они делают это после того, как тело приведут в порядок.

Привести тело в порядок.

— Подождите, — сказал Клод. Одной рукой он держался за кровать, а другой набирал номер Анатоля.

— Анатоль, умерла мама. Ты можешь прийти в больницу?

— Он уже идет, — уверил он медсестру. — У нее должен быть священник. Она любила Бога. Даже когда смотрела телевизор, читала молитвы.

— Мы можем подождать несколько минут, но, по закону, требуется немедленно перевезти тело в морг, это связано с требованиями гигиены. Если никто не прибудет в течение пяти минут, мы будем вынуждены сделать это.

— Она умерла всего лишь несколько секунд назад. — Мог ли он говорить о ней, как о еще живой? Он отвернулся от матери, с лица которой уже сошли почти все краски.

— Пожалуйста, месье, — сказала медсестра и, протиснувшись между ним и кроватью, быстро вышла из палаты.

Она вернулась ровно через пять минут, ее прежняя бодрость сменилась нетерпением и раздражительностью.

— Мы ждали пять минут. Согласно гигиеническим требованиям, мы должны вывезти тело. — Она посмотрела на свои часы.

— Моя мама полюбила бы вас! Из-за гигиены! Какое совершенство! Мама, теперь другие будут наводить чистоту. Неужели смерть не знает порядка, неужели это так? — Клод подошел ближе к медсестре, словно хотел сказать что-то важное для нее. — Да, — сказал он громко, — смерть не знает порядка, но позвольте сказать вам, мадемуазель, что жизнь еще более беспорядочна.

— Месье, мы должны перевезти тело.

— Прежде, чем вы сдвинете ее с места, вам придется передвинуть меня! — Сказав это, он положил обе руки на спинку кровати, стараясь не смотреть на мертвую мать.

Медсестра сделала шаг назад и нажала на красную кнопку, расположенную в изголовье. В дверях появился человек в белом жакете, его сросшиеся брови были похожи на одну толстую линию на лбу. Он произнес:

— Месье, пожалуйста, отойдите от кровати.

Клод изо всех сил толкнул кровать по направлению к нему. Тот потерял равновесие и упал. Медсестра начала оказывать ему первую помощь. Другая попыталась оторвать руки Клода от металлической спинки кровати.

Поражаясь собственной силе, Клод быстро покатил кровать по коридору к лифту, кабина которого словно ожидала его, и нажал на кнопку первого этажа. Когда открылись двери, три человека в зеленой больничной униформе загородили ему дорогу. Он не мог сказать, кем были эти люди — доктора или охранники. Он направил кровать на мешавших ему людей и выкрикнул:

— Моя мать должна увидеть священника!

Люди в униформе уступили дорогу.

Он бежал, толкая кровать по глянцевому белому полу госпиталя.

— Она не принадлежит вам! — прокричал ему вслед один из людей в зеленом халате.

Клод развернулся и прокричал в ответ:

— Вы так думаете? Моя мать не принадлежит мне?

Наконец почти у выхода четверо госпитальных служащих остановили его. Он увидел, что появилась Жюльетт, ее большие широко открытые глаза. Он услышал, как она кого-то успокаивает, и с облегчением заметил, что навстречу ему идет Анатоль.

— Анатоль, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты благословил нашу мать до того, как они заберут ее. Теперь ты здесь. Пожалуйста, будь так любезен? Только сделай это быстро, а то меня сейчас вырвет.

Он поднялся и побежал к расположенному рядом туалету. До него доносился голос Жюльетт, обращавшейся к служащим:

— Да, он тяжело перенес это… так, как и должен был перенести!

Ее голос заглушал все другие больничные звуки.

— Благодарю Господа Бога за умение шить, — сказал Клод Анатолю в конце этой трудной недели, которую он провел в его доме. Швея, которую он нанял в Сенлисе, и портной в Париже были полностью загружены. В этот день Клод планировал съездить в Париж, чтобы доставить портному восемь новых уже раскроенных платьев и костюмов. Ткани, швейная машинка, чертежная доска, голубой карандаш, ножницы, выкройки и булавки — все, в чем он нуждался, чтобы чувствовать себя более-менее защищенным в окружающем мире.

Он размышлял: «У меня есть номер в парижском отеле, дом, в котором я не могу жить, жена, с которой хочу развестись, двое помощников и работа в самом известном дизайнерском доме во Франции, а может быть, и во всей Европе, к которой нужно приступить на следующей неделе. Но я могу думать только об одном, только об одном человеке. Валентина. Валентина, Валентина. Это имя созвучно биению моего сердца».

Слышала ли она о смерти его матери? Пришлет ли она соболезнование? Получит ли он от нее предложение посетить вместе с ним ее могилу? Конечно нет. Валентина и он имели общих знакомых, но их миры разделяло гораздо больше, чем тридцать миль от Сенлиса до Парижа. Он не станет обсуждать смерть матери с парижскими заказчиками. О его личной жизни Валентина сможет узнать, только если сама спросит об этом или если он почувствует, что она мысленно с ним.

Возможно, она позвонит ему в этот момент. И тогда он расскажет о матери…

Почему он убеждает себя, что Валентина любит его? Ведь она сказала лишь, что сожалеет о своем решении. Может, это связано с тем, что еще не настал день свадьбы? Еще не истекло время в песочных часах? Он слышал, что иногда невесту или жениха охватывало чувство откровения уже по дороге в церковь или невеста меняла свое решение, когда волосы были уложены, а жених отменял свадьбу, порезавшись бритвой, собираясь на церемонию, или когда невеста уже шла по длинному церковному проходу.

Случалось, что великие модельеры, современники его отца, делали последние стежки на подвенечном платье невесты за несколько минут до удара колокола, означавшего начало брачной церемонии. Если бы можно было принести иголку и нитку, чтобы пришить ленту на платье, а затем незаметно поцеловать ее спину и нежно прошептать на ухо: «А ты уверена, Валентина? Нет ли у тебя хоть малейшего сомнения? Пожалуйста, прислушайся к биению моего сердца и измени решение».

Или, может, незаметно проникнуть в ее квартиру и испортить платье. Обе семьи тогда уж точно отложат свадебную церемонию, пока все не будет приведено в порядок.

Другой сценарий: Клод, неопытный портной, коим он и является, делает последние стежки и, какая ужасная ошибка, пришивает себя к роскошному белому платью. Вот неразбериха! Нитки настолько прочные, что портной не может ничего сделать. О да, тысячи нитей должны быть разрезаны, но при этом платье будет безнадежно испорчено. Свадьба отменяется! Невеста и портной оказались пришиты друг к другу навсегда.

Даже если его не будет рядом, Валентина может изменить свое решение за минуту до начала церемонии или даже за секунду до поцелуя жениха. Она может объявить своему суженому и гостям: «Я не хочу продолжать лгать. Я люблю другого человека!» Но нет, Клод сделал печальный вывод, она выйдет замуж за Виктора.

Зачем ты выходишь замуж, если не испытываешь настоящей любви? Может быть, так думают только простые провинциалы? Конечно, существует много причин, по которым заключаются браки без любви, но так поступают полные глупцы. Он подумал о своем собственном браке.

Он схватил пиджак. По пути из дома Анатоля он чуть не сбил с ног свою жену. Может быть, она выжидала нужного момента, чтобы заманить обратно в брак без любви?

— Извини меня. Добрый день.

— Клод! Мы должны поговорить. Многое изменилось.

— Да, может быть, завтра.

— Завтра! — прокричала она ему вслед.

Он побежал, не обращая внимания на то, как это выглядит со стороны. Он чувствовал себя ребенком на морском берегу, подпрыгивал, размахивал руками, глотал встречный ветер. Он сел в «пежо» и помчался прочь из городка, не обращая внимания на знаки ограничения скорости до тридцати километров в час — знак, который он так хорошо знал.