Я встала и осторожно подошла к окну. Напротив, в соседнем доме, Люся кормила с ложки крошечную девочку, наверное, свою дочь Милку. Именно эта девочка была той дрянью, которая решительно отказывалась от еды.

Все тело Люси тряслось, как желе, ходило равномерными волнами – от двойного подбородка до круглых икр. Не без любопытства я посмотрела вниз – у меня верхняя часть ног в обхвате была того же размера, что у нее – нижняя. Настоящая Брунгильда. Не Люся, а какая-то Люсинда.

Чувствовала я себя прекрасно, и новый день тоже обещал хорошую погоду, а больше мне ничего и не надо было. Спрятавшись за занавеску, я наблюдала, как почтенная матрона исходит гневом и возмущением, пытаясь впихнуть в свою дочку что-то густое, белое и тягучее, вроде манной каши. На веранде, за обеденным столом, сидела еще какая-то старушка, неподвижная и безучастная к воплям Люсинды. На Люсинде был элегантный пеньюар бледно-лилового цвета, весь в рюшечках и кружевных цветах, и опять она показалась мне чуть ли не сумасшедшей. Знаете ли, иногда можно встретить таких чрезмерно расфуфыренных теток, от которых шарахаются все прохожие, ибо количество кружев и оборочек перехлестывает все нормы. Вот у нас в Москве была, например, женщина в соседнем дворе, которая сама шила себе платья а-ля маркиза Помпадур и гордо вышагивала в них по городу...

Сначала я боялась, что наша соседка прибьет девочку, на ее фоне выглядевшую совсем дюймовочкой, но мои опасения были напрасны – Люсинда и пальцем к ней не прикоснулась, только орала да пыхтела, как лошадь (даже через улицу было слышно).

Девочка была прехорошенькая – как куколка, про нее можно было сказать, что она тоже являлась копией Мэрилин Монро, только сильно уменьшенной. Лицо у маленькой Мэрилин выражало крайнюю степень невозмутимости, она, как и старушка рядом, никак не реагировала на вопли Люсинды, словно однозарядный магнит, кукольная мордашка отворачивалась от протянутой ложки. Ложка туда – девочка сюда, ложка сюда – девочка туда, и так до бесконечности...

– Ешь, дрянь такая, ты мать в гроб вгонишь! Ешь немедленно!

Несколько минут, словно завороженная, я смотрела на эту сцену. Удивительно, как у таких обширных женщин вроде Люсинды рождаются такие крошечные, миниатюрные девочки! Наверное, она и не заметила, как носила ее. Удивительно славная малютка! Было бы печально, если с течением времени она превратилась в копию своей мамаши. Правильно, миленькая, не ешь...

Мимо, скрестив руки на груди, прошмыгнула вдова Чернова, с выражением набожности и терпения на лице, скользнула взглядом по нашим окнам. Обычно я редко выхожу из дома одна, только по необходимости, но здесь, в Тишинске, у меня не было таких приступов агорафобии[2], как Москве. Я быстро оделась и вышла из дома с твердым намерением совершить культурно-познавательную прогулку. Конечно, можно дождаться тети Зины, но она в последнее время задерживается в своей школе надолго, под предлогом грядущих выпускных.

Внизу, возле лестницы, сидел Филипыч и читал газету.

Мне стало вдруг смешно, когда я вспомнила свои вчерашние подозрения.

– Добрый день! – сердечно поздоровалась я.

Он сглотнул и тихо ответил:

– Добрый день.

Ровной походкой человека, который хорошо знает, что он делает, я дошла до конца улицы – ровно до того поворота, где мы были вчера с Инессой. Именно со вчерашнего дня я дала себе слово походить на Инессу, которую никакие жизненные трудности не могли сломить.

– Ладно, – сказала я себе. – Что такого ужасного в том, что я решилась прогуляться одна, почему я так нервничаю?

Было тихо, и пахло зацветающей черемухой.

Потом я увидела Глеба, одного, – он стремительно катился вслед за мной. «Здесь каждый день похож на другой, – благоговейно подумала я. – Все повторяется».

– Привет, – сказал он, когда нагнал меня. – Гуляете?

Одет он был просто, как и любой другой подросток, – джинсы да майка, но его волосы, его лицо, весь он с головы до ног... Он был нереально красив, словно прилетел с другой планеты. «Его отец – инопланетянин, – вдруг мелькнуло у меня, перекормленной «Секретными материалами», в голове. – Ну да, говорят, подобное случается – женщину похищают, оплодотворяют на инопланетном корабле, на тарелке то есть... потом с миром отпускают, а она ничего не помнит. И так два раза».

– Привет, – сглотнув, тихо ответила я.

– Как вам город? – Глаза у него были светло-карие, с золотыми блестками, как у матери.

– Ничего... – бодренько ответила я и тут же спохватилась: – А ты почему не в школе?

– У нас три урока только. Потом отпустили, боятся, наверное, что не все шпоры успеем написать. А у Борьки по полной программе – шесть уроков. Мучают салажат!

Он напоминал мне одного то ли французского, то ли итальянского актера, только вот фамилия вылетела из головы...

– Понятненько...

– Вы такая растерянная, – мужественно сказал мне он. – Хотите, я вас провожу?

– Нет! – испугалась я. – Я сама.

Он был столь красивым, что находиться рядом с ним казалось невозможно – хотелось плакать и молиться.

– Как знаете, – пожал Глеб плечами и покатил дальше.

Взбодренная этим разговором, я свернула на следующую улицу, обнаружила аптеку, купила там на всякий случай капли от насморка (старые уже почти кончились), а далее ноги понесли меня в центр города. То, что это центр, я определила по большой мощеной площади, на одном краю которой стоял гранитный бюст какого-то бородача.

Народу здесь было довольно много, у продуктового толпилась очередь, а когда я подошла поближе, то услышала возмущенные речи про только что привезенных живых карпов, которых якобы может и не хватить на всех желающих. Далее шла вереница других магазинов – одежды, обуви, промтоваров, алкогольных напитков, торговали семечками и собачьим кормом... Я прогуливалась и глазела на все подряд.

Возле огромной витрины шикарного ателье я стояла дольше всего – там много чего было вывешено, и довольно интересного, – в который раз я убеждалась, что провинция старается нагнать столицу, но особенно мне понравилось платье невесты – пожалуй, еще никогда я не видела такого красивого платья. Жемчужно-белое, с низким лифом и жестким на вид корсажем, который мог утянуть, наверное, любую талию, с пышной легкой юбкой, из-под которой выглядывали многослойные кружева. Оно было все усыпано голубоватым жемчугом разного размера – настоящим или нет, я так и не поняла...

Мне это платье понравилось именно тем, что оно навевало какие-то трогательные, пасторальные мысли... Если б я была в таком платье на своей свадьбе! А кто же рядом? Я вздрогнула, почему-то представив рядом с собой то лицо, лицо из моих снов, которое я мечтала забыть навсегда, которое я ненавидела и презирала.

«Думать о чем-нибудь приятном и хорошем!» – повторила я про себя установку Ян Яныча, которую мне было необходимо говорить в трудные моменты жизни, и тут глаза мои наткнулись на магазинчик сувениров, который находился в низеньком одноэтажном домике. «Сувениры! Ах, как прочищают мозги эти милые безделушки, надо непременно что-нибудь приобрести...»

Звякнул колокольчик у дверей, когда я впорхнула в маленький полутемный зал, где пахло индийскими благовониями и русским ладаном, словно в церкви. Ни одного посетителя. Пусто и пустынно.

– Очень приятно, чего желаете? – поднялся из-за прилавка мужчина средних лет в пестрой косыночке и с огромной серьгой в ухе.

– Я? Собственно, ничего конкретного... – промямлила я, оглядываясь по сторонам. – Я хотела бы сначала посмотреть.

– Все к вашим услугам, – продавец сделал широкий жест волосатой рукой. – Спрашивайте.

Это был типичный магазин сувениров, более рассчитанный на приезжих, чем на привычных обывателей. По стенам расставлены ряды матрешек, скопления гжели и хохломы, лежали и висели пестрые павловопосадские платки и жостовские подносы, резные фигурки из слоновой гости, китайские певучие трубки и колокольчики, подсвечники и веера, бронзовые бюстики известных деятелей и серебряные колечки... Я ходила вдоль стен, и ни на чем мой взгляд не мог остановиться.

– А что-нибудь этакое... – я пошевелила пальцами. – Местное?

– Ну конечно, – немного обиделся продавец. – Вы идите сюда, ближе, прямо передо мной целый стол тишинской глиняной игрушки!

В самом деле, туда я еще не решилась подойти.

– Какие миленькие! – восхитилась я, увидев смешного медвежонка с такой печальной и недоумевающей мордахой, что невольно хотелось улыбнуться. Далее был оторопелый взъерошенный котенок, хитрая лисица и прочие гуси-лебеди... Все они были сделаны из глины, разрисованы краской и очень забавны. Я никогда еще не видела таких игрушек – у каждой было свое настроение... ах нет, у тети Зины лежал на буфете глиняный тигр с тигрятами! Наверное, из той же оперы...

– Выбирайте любого, – милостиво предложил мне продавец. – Вторую фигурку даю бесплатно.

– Вот этого, – указала я на медвежонка. – Только, пожалуйста, дайте в пару что-нибудь соответствующее...

Из сувенирной лавки я выбралась с двумя славными зверятами – медвежонком и зайцем, и, признаюсь, довольно долгое время брела по городу, разглядывая только свои покупки. Опомнилась я тогда, когда поняла, что нахожусь в каком-то производственном квартале – гудели бетонные цеха, тянулись мрачные заборы...

– Батюшки! – спохватилась я. – Куда это я попала!

Я попыталась найти дорогу по памяти, но очутилась в совершенно незнакомом месте. Кроме того, в конце одной улицы я увидела шумную ватагу подростков, которые кричали что-то не вполне литературное, и бросилась в противоположную сторону. Тишинск оказался не таким уж маленьким городишком, я могла проискать тети-Зинин дом до самого вечера.

Самое неприятное заключалось в том, что я не помнила названия улицы, на которой мы жили. В самом деле, зачем мне было название, если я писем тете не писала, пользуясь лишь междугородной телефонной связью, до своего дома она довела меня сама, а по улице я гуляла, не обращая внимания на надписи.