Эмаль на медальоне была потрескавшаяся, изображение довольно мелкое, хотя и четкое, мундир на офицере французской армии – достаточно яркий, что тоже отвлекало...

– Не похож... – решительно сказала я. – То есть похож, но ни за что не догадаться. Все мужчины с длинными волосами похожи... Кстати, как этот Франсуа оказался в России?

– Я же тебе рассказывала... – рассеянно пробормотала Инесса, тоже пристально разглядывая медальон. – Война восемьсот двенадцатого года... был пленен, да так и остался.

– А сам он откуда? Его историю ты знаешь?

– Нет, – с огорчением ответила Инесса. – Не помню, чтобы Николай Александрович рассказывал о своей французской ветви...

– Это юг... юг Франции. Похоже?

– Да, пожалуй, что так... Гаскония, Д'Артаньян и все такое... Глеб совсем французик.

– Да и Борис тоже, но Борис стрижется коротко...

– Еще бы он не стригся! – сердито заметила Инесса. – Я и до Глеба скоро доберусь...

– Но как причудливо мешается кровь... – мечтательно протянула я.

– Она не мешается, она сохраняется, любительница цитат...

Инесса отложила медальон в сторону и улыбнулась – светло и задумчиво. Теперь я точно видела – она ни о чем не жалеет. Как я хотела быть такой же, как я хотела, чтобы и в моей истории было нечто подобное – загадочное и романтическое, с медальонами и дворянскими предками, но – увы! От воспоминания о Вадиме Петровиче я пришла в себя.

– Почему ты не хочешь рассказать мальчикам об их отце? – вдруг спросила я. – Ну хоть когда-нибудь ты им расскажешь?

– Когда-нибудь...

– Ты уверена? А вдруг не успеешь? В жизни всякое бывает... будешь тянуть до глубокой старости, а там и забудешь все, в приступе старческого маразма!

– Да ну тебя! – расхохоталась Инесса. – Какой еще маразм? – но потом внезапно стала серьезной. – От Николая Александровича осталось еще письмо. Письмо Глебу... о Борисе он так и не узнал. Когда Глебу исполнится восемнадцать, я отдам ему.

– Ты хорошо спрятала письмо? А что, если кто-нибудь найдет его раньше?

– Не найдет... Тебе я, пожалуй, скажу, где оно, – в среднем ящике моего стола, там все документы. – Она указала рукой на стоявший у окна дубовый секретер, бывший одновременно и подставкой компьютеру.

– Где все документы?! – ужаснулась я. – Нет, ты сумасшедшая... Ты бы хоть сейф какой-нибудь завела.

– У нас никто по столам не лазит, – надулась Инесса. – И стол закрыт на ключик...

– На ключик!

– Оленька, голубушка, ты все так близко к сердцу принимаешь... Письмо никто не найдет, потому что оно хоть и в ящике с документами, но не лежит с ними вперемешку, я приклеила его скотчем к обратной поверхности стола. Чтобы найти письмо, надо быть Штирлицем... Поверь – если нужно что-то скрыть от людских глаз, вовсе не обязательно прятать это в сейф, за семь замков...

– Сама ты любительница цитат...

– Шерлок Холмс был прав!

– А тебе... а тебе понравился Ник? – вдруг спросила я.

– Ник? Я не знаю... Что за девчоночий разговор! – нахмурилась Инесса. – Понравился, не понравился... Я слишком рациональный человек, чтобы верить в капитана Грея под алыми парусами!

– И ты... ты не отдашь ему медальон?

– Нет. Показать – покажу, я думаю, все, у кого остались какие-то вещи Николая Сергеевича, покажут их Нику, но отдавать... Медальон и все остальное принадлежит моим детям. Когда они узнают... а когда-нибудь дети узнают об этом точно, они не простят мне, что я так легко рассталась с вещами их отца.

– Да, дети важнее... – глубокомысленно пробормотала я. – Глебу тоже нужен портрет его предка.

– И Борису, – напомнила Инесса.

– Да, и Борису.

* * *

...Знаменательная встреча Америки с Россией была назначена на вечер следующего дня, а все утро и весь день были потрачены на то, чтобы привести дом в порядок. Соседи, вначале воспринявшие приезд Ника довольно спокойно, вернее – спокойно-сочувственно, вошли в раж – мыли полы, вытряхивали половики, начищали до блеска дверные ручки... все это напоминало анекдоты об армии, когда к приезду генерала красилась трава и зубной щеткой драился клозет. К сожалению, наш старый дом, чудо барачной архитектуры, уже ничем нельзя было освежить.

Тетушка и меня попыталась привлечь к общественным работам, но я под каким-то благовидным предлогом сумела скрыться из дома. Впрочем, я не права – в маленьком городке так мало событий, что приезд заморского гостя становится сенсацией, и нельзя не поддаться всеобщему ажиотажу... Инесса самоотверженно пылесосила портьеры.

Час я слушала службу в Успенском соборе Тишинска, потом зашла в библиотеку, а потом моя прогулка приобрела неожиданно драматичный характер. Когда на одной из улиц я увидела Вадима Петровича, то неприятно поразилась. Со дня его приезда все в моей жизни пошло наперекосяк, но я успела немного забыть о нем – тайна Инессы, явление Ника из Америки...

«Он не уехал в Москву, он не наложил на себя руки, – подумала я. – Чего ему здесь надо? Ах, если б земля могла разверзнуться под его ногами, и адский пламень...» (Я все еще была под впечатлением службы.)

– Девушка! – услышала я рядом чей-то голос. – Я вас знаю.

– А я вас – нет, – нетерпеливо ответила я человеку в черной «Волге», который притормозил рядом со мной. Впрочем, где-то я видела это синее от щетины лицо, но сейчас я была сосредоточена только на одном – по противоположной стороне улицы шел Вадим Петрович, и знакомая улыбка начинала искривлять его губы. Да, он меня заметил, и было уже поздно куда-то прятаться...

– Я – Автандил, – сказал человек в «Волге». – Я вас в Доме моды видел, на показе.

– Ах, Автандил... – вдруг вспомнила я, не отрывая взгляда от Вадима Петровича. – Вы жених дочки мэра? Но нас никто не знакомил...

– Да какая разница! – с досадой воскликнул жених Машеньки Соболевой и вылез из машины. На нем были черные брюки, черная рубашка и черная бейсболка – я повернулась к нему, и сердце мое сжалось от какого-то предчувствия – я вдруг подумала, что Автандил так просто от меня не отстанет. – Вы – Оля? Я точно знаю, что вы Оля, я о вас наводил справки...

Он говорил совершенно без акцента, и только его пристальный, тяжелый взгляд напоминал о том, что в его жилах течет южная кровь.

– Да, Оля, – с тоской подтвердила я. – А вам что надо?

Я некстати вспомнила о том, что он поссорился со своей невестой.

– Я хотел увидеть вас ближе, – мрачно произнес Автандил. – Вы очень похожи на Машку... просто шоу двойников какое-то. Это кто? Ваш знакомый?

Вадим Петрович перешел дорогу и теперь стоял рядом с Автандилом. Он улыбался, и уголки его губ страдальчески подрагивали.

– Оленька! – воскликнул мой отчим. – Я так рад, что встретил тебя! А это кто?

И покосился на жениха Маши Соболевой с таким подозрением, с таким недоверием, что у меня опять сжалось сердце от нехорошего предчувствия.

– Конь в пальто, – не вынеся столь оскорбительного взгляда, мрачно ответил Автандил. – Вали отсюда, мужик, у нас с Олей разговор.

Уголки губ Вадима Петровича искривились еще сильнее, и он как будто даже обрадовался, что ему так грубо ответили.

– Бедная девочка, – дрожащим голосом произнес он с явным намерением обнять меня, – к тебе пристает этот нахал? Ну ничего, мы сейчас...

Я не знаю, что он собирался сделать с крупным, внушительным Автандилом, который явно не один раз в год посещал тренажерный зал, – в данный момент меня испугало совсем другое – то, что он тянет ко мне руки, собираясь обнять, а для меня это было совершенно невыносимо, невозможно...

– Нет! – вскрикнула я, отклоняясь, и в этот момент Автандил, что называется, схватил за грудки Вадима Петровича и потащил к кустам, растущим у дороги.

– Ах ты, гад! – с негодованием воскликнул жених Маши Соболевой. – Что ж ты мне с человеком не даешь поговорить... Ты ей кто?..

Он произнес еще несколько сердитых выражений, которые я постаралась не услышать, и легко закинул моего отчима за кусты, так что ветки затрещали.

– Он тебе кто? – возбужденно спросил Автандил, поворачиваясь ко мне и отряхивая руки.

– Конь в пальто, – прошептала я машинально. Но, как ни странно, этот ответ вполне удовлетворил моего нового знакомого.

– Я вот что... – Он в раздумье повернул бейсболку вокруг головы. – Ну да, я о том, что ты на Машку очень похожа. Внешне.

– Я слышала, вы с ней поссорились, – так же машинально прошептала я.

– А ты откуда знаешь? Впрочем, в этом городишке... – Он сердито махнул рукой. – Ну да, мы с ней поссорились. Из-за тебя.

– Из-за меня?..

Я покосилась на густые заросли кустов – кажется, они слегка зашевелились.

– Ну да, из-за тебя, в натуре... я знаю, что «в натуре» – некультурное слово и тебя, как столичную штучку... – Он подошел еще ближе и вгляделся в меня еще пристальнее, еще страшнее. – Но плевать, это все гнилой базар... А теперь я замечаю, что ты другая. Совсем другая. Очень похожа – и рост, и комплекция, и волосы – волосы твои даже лучше! – и ямочки эти на щеках... похожа, но не та! Глаза, глаза совсем другие!

– А вам какую надо? – спросила я, с беспокойством наблюдая за шевелящимися кустами.

– Да по мне лучше никакой... От вас, женщин, один геморрой...

– Ну, так я пойду? – попятилась я.

– Она из меня всю душу вынула, – с ненавистью произнес Автандил. – «Люблю – не люблю...» – передразнил он. – Уже и свадьбу назначили. Пошли на показ этот, платье смотреть, а там – ты... прямо наваждение! Я говорю... ну, не важно, что я тогда ей сказал, а она обиделась, стала ревновать – «Катись, говорит, к этой, из зазеркалья...» Слово-то какое выдумала! Она любит книжки читать...

– Я тоже люблю, – решительно заявила я, проявляя женскую солидарность. – Вот видите, что в сумочке у меня? Только что из библиотеки! «Дыша духами и туманами, она садится у окна»...

Цитата из Серебряного века произвела на Автандила самое благоприятное, самое отрезвляющее действие.