– Все… Ведь я люблю тебя!

– Ты хочешь, чтобы я поверила тебе? Любишь, одалживая меня другим?

– Да, я люблю тебя!

– И тебе этого мало?

– Чего? Любить?

– Чтобы хотеть меня?

– Да, мало!

– Тем не менее, знаешь ли, есть мужья, которые любят и хотят своих жен! Даже после долгих лет совместной жизни!

– Тем лучше для них. Но позволь мне в этом усомниться: они, может быть, и любят своих жен но наверняка изменяют им!

– Измена это не единственный выход!

– Потому-то я и предлагаю тебе Бриса и Кзавье!

– Я не могу заниматься сексом с тем, кого не люблю.

– Врешь! Мы все через это прошли… Ты можешь сделать это для меня!

– Я не могу заниматься любовью втроем. Или вчетвером. Называй это как хочешь. – Она покачала головой. – Не могу! Понимаешь ты это или нет?

– А я уверен, что можешь! Я буду рядом… Ты только представь… Представь себе, любовь моя, как это было бы здорово!

Он пощекотал ей грудь. Она резко убрала его руку и продолжила:

– Это противоречит моим моральным принципам!

– Что это еще значит – «моим моральным принципам»? Ты боишься?

– Ничего подобного! Это значит то, что значит! Это ненормально!

– Я не вижу здесь ничего ненормального!

– Вот именно! Стоит только послушать всех этих придурков на телевидении, как поверишь, что весь Париж занимается свингом, что это последний крик… Заниматься сексом вдвоем – это устарело! – Она перешла на крик – У этих типов настолько убогое воображение! Они, видите ли, решили, что одна и та же женщина их уже не возбуждает! Как и тебя! Ее глаза сверкали.

– Но я же не с телевидения! Ты несешь черт знает что! Ты сама идиотка! Сотни женщин мечтали бы о таком: три красавца для нее одной… А мадам отказывается!

– Да, отказываюсь! Оставь меня в покое…

Он немного помолчал и снова начал:

– Подумай, любовь моя. Ты ведь знаешь, как для меня важен секс.

– Но я же здесь! Ты всегда делал со мной все что хотел! Я моложе тебя на двадцать лет, и у меня есть все, что нужно: влагалище, грудь! Далеко не всем так везет!

– Возможно, но ты меня больше не возбуждаешь!

– Но почему?

Она заплакала…

– Другие на твоем месте пошли бы по женщинам, а ты…

– Ты этого хочешь?

– Нет, но это было бы более нормальным! Более моральным… почти…

– У нас с тобой разные системы ценностей!

– Это уж точно!

– Послушай меня хорошенько! Если хочешь, я могу отправиться на сторону! Но с тобой спать перестану. Навсегда. А если так, то мы расстанемся!

Его голос зазвучал угрожающе.

– Это шантаж!

– Нет, любовь моя, это жизнь!

– …

– Подумай!

– …

– Попробуй хотя бы один раз! Если тебе не понравится, то мы прекратим!

– …

Она тихо плакала.

– Тебе даже не придется самой их трогать! Ты просто отдашься им, и все! Я понаблюдаю за вами, а потом… я так захочу тебя, что буду любить как богиню. Знаешь, что ты в результате выиграешь? Оргазмы, которым не будет конца.

– А потом… Тебе захочется чего-нибудь еще!

Она перешла на шепот.

– Нет! Обещаю тебе!

Франсуа понял, что успех близок Он продолжил:

– Я никогда не обманывал тебя! Ты не можешь упрекнуть меня во лжи!

– А если об этом узнают?

Исход битвы был предрешен! Франсуа, ты гений!

– Никто ни о чем не узнает. Это будет наш секрет.

– Нас четверых?

Она сказала это с бесконечной горечью…

– Наш с тобой секрет, любовь моя… Итак, ты согласна?

– Нет! Я ничего не знаю!

– Подумай еще, дорогая!

– Оставь меня!

Она грубо оттолкнула его.

The last chance, the last dance![6] Все поставить на карту. Как в покере. Франсуа встал и надел свою кожаную куртку.

– Ты куда?

– Пойду поищу проститутку.

– Проститутку?

– Я пошутил! Пойду к кому-нибудь из бывших… Не волнуйся! Я надену презерватив! Don't worry, be happy…[7] – пропел он, выходя из спальни.

– Постой, Франсуа, подожди!

Она вышла вслед за ним в прихожую.

– Да, любовь моя?

– Подожди!

От рыданий ей даже не удавалось перевести дыхание. Он выжидал. Потом с огорчением заметил безобразные носки, сползшие на щиколотки. «Бедная девочка», – подумал он. Счастье, что он любит ее. Иначе бы вышвырнул ее пинком под зад! Да, именно так поступил бы он с телкой, которая перестала его возбуждать!

Всхлипывания жены становились все реже. Он ласково произнес:

– Ты хотела мне что-то сказать?

Его голос прозвучал так нежно, так любяще. Что ей оставалось делать? Она так сильно любила его.

– Я… согласна…

Победа. And the winner is!..[8] Она так любит меня моя покорная…

Он постарался скрыть свою радость.

– Ты не пожалеешь, дорогая!

– Но я хочу предупредить тебя, Франсуа…

– Да, я слушаю…

– Только один раз. – Она снова заплакала. – И никогда больше!

– Обещаю… Я люблю тебя!

Он снял куртку, стянул с жены футболку, бормоча про себя: never again,[9] эти позорные носки, они занялись любовью прямо на полу в прихожей! Временами перед ним возникали образы Бриса и Кзавье, и это усиливало наслаждение.

– Вот увидишь, дорогая, когда-нибудь ты будешь благодарить меня…

* * *

Сразу после пиццерии Барбара поднялась к Франсуа. По его поведению невозможно было сказать, что накануне он похоронил свою жену. Включив телевизор, он улегся на кровать. Он вдруг стал неразговорчив. Наверное, все-таки переживает. Барбара подумала, что заниматься сексом в постели молодой жены, которая только что умерла, как-то не очень… Но в конце концов! Если это могло утешить Франсуа! Это оправдание так успокоило ее совесть, что она свела в одно и покойную, и своего мужа.

Она весело направилась на кухню и приготовила две чашки травяного чая с вербеной и мятой. Затем посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. До полуночи она может остаться. Если задержаться, Франк начнет приставать с расспросами. «Нужно ускорить ход событий», – подумала она, возвращаясь в спальню.

Франсуа был, судя по всему, поглощен какой-то телеигрой. Минут десять она делала вид, что интересуется происходящим на экране, потом сказала:

– Я не могу остаться на всю ночь!

– Тебе везет.

– Ты хочешь, чтобы я тебя приласкала?

– Как, это разве не грех?

– Франсуа, не зли меня! Так хочешь или нет?

– Ты же знаешь, я всегда готов, – ответил он, не сводя глаз с экрана.

– Тогда давай, чего ты ждешь?

– Ты всегда такая авторитарная? Даже в постели?

– Это потому, что ты ничего не делаешь! А у меня всего лишь час времени!

Звуковой фон, создаваемый идиотской игрой, раздражал Барбару.

– Телевизор, это не слишком романтично, а?

Он не ответил. Барбара чуть было не ушла, но ее охватило такое вожделение, что она разделась и приняла пикантную позу, загородив собой экран.

«Твой отец стекольщик?» – подумал он, продолжая пялиться в телевизор, как если бы мог видеть сквозь тело Барбары. Она взорвалась.

– Ты смотришь на меня или… черт подери?!

– Черт подери!

Лицо Барбары исказилось.

– Ты не видишь, что я разделась?

Говоря это, она принялась трясти его.

– Тебя никто не просил! Ты уже большая девочка!

– Но ты всегда хотел секса со мной! Признайся…

– Возможно, но не сегодня вечером!

И поскольку Барбара не сдвинулась с места, он пояснил:

– Ты ведь сама сказала, что мертвым не изменяют… И кстати, ты не выдерживаешь сравнения… Давай! Избавь меня от этого жалкого зрелища, ты провалила экзамен!

Барбара подняла валявшийся у ее ног журнал и зло швырнула им в Франсуа. Тот с безразличным видом щелкал кнопками дистанционного управления.

Страшно униженная, она с трудом натянула колготки, на которых пошла стрелка, и вдруг услышала сзади глумливый смех Франсуа. Она повернулась к экрану и увидела блестящую розовую задницу бабуина. Смертельно побледнев, она вышла, хлопнув дверью.


Франсуа был рад остаться один. Он встал и тщательно запер входную дверь. Надо начинать двойную жизнь! Прежде всего отгородиться и не наделать глупостей! Он выключил телевизор, издававший адский шум, а затем и свет в спальне. Темнота подействовала на него успокаивающе. Он начал разговаривать со своей женой, как если бы та лежала рядом. Любимая, мне тебя так не хватает… Прости меня. Прости за все зло, которое я тебе причинил. Эти запоздалые сожаления вызвали в глубине горла горечь, которая исчезла только с наступлением утра, когда он, совсем без сил, наконец-то смог сомкнуть глаза.

* * *

Она закрыла глаза. Медленно-медленно. Как будто хотела уснуть. Или умереть. Она улавливала шум снимаемой Брисом и Кзавье одежды. Они делали это аккуратно. Словно боялись ее разбудить. Ее нагое тело лежало на постели. Бесстыдно предлагая себя.

Ткань, накинутая на абажур, приглушала свет, но не могла ослабить ее стыд. Она позволила отдать себя. Как вещь. Как коробку конфет. Каждая клеточка ее тела была горьковато-сладкой конфетой, таявшей в их жадных ртах. Ртах, охочих до лакомств. Ртах, которые хватали ее. Всасывали, втягивали, впитывали. Она была ничто. Пустеющая коробка конфет. Тающий на солнце снег. Капля воды в океане. Пустота после смерти.

К ее коже прикасались ладони и рты. Она ждала, когда все это закончится. Ее тело цепенело от горячего мужского дыхания. Она ничего не чувствовала. Ни отвращения. Ни боли. Ни удовольствия. Ничего. Ею овладела апатия. Она слышала только звуки. Звук скальпеля в руках у хирурга. Который расчленял ее тело. Копался внутри, исследовал. Ее тело. Как будто это всего лишь оболочка. Лишенная эмоций. Лишенная души. Которую невозможно унизить.

Ослепнув от темноты, она вдруг открыла глаза. И перехватила взгляд Франсуа – непроницаемый и одновременно горделивый. Оттого, что он отдал ее. Чтобы полнее ею обладать.