К сожалению, я раскусил Камиллу довольно поздно: недели через полторы знакомства. Включаться в отношения с кем-то другим в этом городе уже не оставалось времени. И это меня подбешивало вдвойне. Я очень эмоционально изливал на нее потоки желчи. Как водится у меня в последнее время, ввернул что-то насчет духовности, морали, нравственности и души. В том смысле, что ей, очевидно, совершенно незнакомы эти понятия.

Неожиданно тирада оказала прямо противоположное действие, чем я ожидал. Камилла не оправдывалась. Не огрызалась в ответ. Наоборот, когда словесный запас яда у меня иссяк, она прошептала, глядя на меня завороженно распахнутыми глазенками: «Какой ты! Какой тыыы! Вот именно такого человека мне и надо». «Да иди ты…» — сплюнул я и пошел прочь, оставив ее сидеть на лавочке под фонарем.


Этот неприятный прокол, конечно, недостаточное происшествие, чтобы я сказал, что в июне начались неприятности.

Расплевавшись с Камиллой, я решил, что раз в оставшиеся полторы недели в Казани я не могу заниматься вербовкой неофиток, то неплохо бы поддержать старые связи. Например, выписать сюда на недельку Олесю. Тем более что от Самары до Казани довольно близко. Только когда мне в голову пришла эта замечательная мысль, я вдруг осознал, что как-то слишком давно не слышал Олесю. Кажется, больше недели. И вообще в последнее время она стала звонить гораздо реже. Я заподозрил неладное. Подозрения усилились после телефонного разговора. Да, она сразу сняла трубку, но приехать отказалась. «Тогда я приеду к тебе на выходные», — предложил я. «Приезжай. Нам, наверное, действительно пора встретиться и поговорить», — ответила она, но без радостного энтузиазма, на который я в глубине души надеялся.

Я дождался выходных и первым же речным трамваем рванул в Самару. Остановился в той же гостинице, что и зимой. Даже расстарался и выбил тот же самый номер, в котором жил в январе. Я осознал, что связь без эмоционально-энергетической подкормки стремительно хиреет. Нужно срочно освежить ее впечатления, разбудить воспоминания, чтобы она снова чувствовала ко мне то же, что прежде. Признаться, у меня даже мелькала мысль о том, что было бы круто, если бы она призналась мне в любви. Не то чтобы я нуждался в ее любви. Просто это было бы круто. Оптимист.

Олеся назначила встречу в кафе. Я пришел раньше. Она вошла минут через десять после меня. Села напротив. И сразу, без какой-либо «предвариловки» заявила:

— В общем, Денис, нам не имеет смысла больше общаться. Я поняла, что ничего серьезного с твоей стороны нет. Что для тебя это все как-то не по-настоящему. А зачем тогда? Я знала, конечно, что я для тебя — не смысл жизни. Не обольщалась, что с твоей стороны какая-нибудь сумасшедшая любовь. Но когда ты уезжал в феврале, я все-таки надеялась, что все сложится иначе. Теперь уже можно говорить: я практически влюбилась. Ты стал мне очень дорог. И я думала, что и я для тебя значу чуть больше, чем «провинциальное приключение». Не сложилось. Бывает. Давай не будем затягивать и изображать то, чего между нами нет. Прекратим эту комедию.

— Нет, — серьезно ответил я. — Это не комедия. И я не хочу ничего прекращать. Давай ты объяснишь, что конкретно тебя не устраивает в наших отношениях, и я постараюсь это изменить. Ты хочешь, чтобы я приезжал чаще?

— Дело не в формальных каких-то вещах. Дело в отношении друг к другу. А его договоренностями о «правилах игры» не изменишь.

— Это как договориться, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

— Да как ни договаривайся! Ну пожалуюсь я тебе сейчас на то, что ты редко звонишь. Если я не позвоню — ты и не вспомнишь. О’кей — ты услышишь это, забьешь «напоминалки» в мобильник и будешь звонить мне по расписанию раз в два дня. Что от этого изменится в отношениях? Да ничего. Потому что как тебе не хотелось мне позвонить, как не было такой потребности, так и не будет.

— Олеся, я на самом деле помню про тебя постоянно. — Я пытался угадать, что она хочет услышать. — Наверное, я действительно недостаточно часто звоню, но у меня правда очень много работы. Я просто зашиваюсь.

— Денис, хватит слов. Это бессмысленно. Я пришла не ссориться с тобой, не выяснять отношения, канючить о чем-то или торговаться. Я пришла сообщить тебе о своем решении. Я это сделала. Мне пора.

— А ты не хочешь выслушать мое мнение?

— Нет. Мне и так все ясно. К тому же меня ждут. До свидания, Денис. Желаю тебе встретить девушку, в которую ты по-настоящему влюбишься.

Она подхватила свою беленькую сумочку, висевшую на спинке стула, отодвинула чашку с кофе, к которой даже не притронулась, встала и пошла к двери. Я бросился за ней. За мной тут же кинулся официант: «Вы не оплатили счет!» Олеся вопросительно оглянулась от дверей на меня и на халдея: «Денис, ты же заплатишь, правда?» Я вытащил из кармана какие-то деньги, сунул ему. За это время Олеся смылась из кафешки. Я выскочил на улицу. Она не успела далеко уйти. Я быстро нашел ее глазами. Но не стал догонять: она шла с каким-то типом, которого обнимала за талию, а он плотоядно щупал своей лапищей ее задницу. Вот и настоящая причина! Так бы сразу и сказала: «Я запала на другого мужика». А то какой-то бред, обвинения, как будто бы проблема — во мне. Дело опять не во мне.

Меня как будто слегка оглушило. Я развернулся и вошел назад в бар. Сел за тот же столик, где мы только что разговаривали. Ко мне подплыл официант.

— Может быть, водочки? — флегматично спросил он.

Почему-то я так же флегматично кивнул ему в ответ. Хрен его знает, как так получилось, но я нажрался до «вертолетов». Я просто пил. И пил. Что-то жевал. И снова пил. Не задумываясь. Не помню, чтобы я о чем-то думал или чтобы у меня шел какой-то внутренний монолог. Нет, только пустота. Я бы соврал, если бы сказал, что мне был по фигу уход Олеси. Разумеется, я не был влюблен в нее. Но тихой сапой она все-таки слегка просочилась мне в мозг. Черт! Заводишь себе хомячка для научного опыта, а и он норовит в душе прописаться! Всякая тварь заходит к тебе внутрь без тапочек и гадит! Конечно, виноват во всем был я сам: нельзя привязываться к подопытному материалу. Первая заповедь естествоиспытателя. Помню, что я мучительно пытался придумать вторую и третью заповеди естествоиспытателя, но, хотя водка еще и оставалась, мысль на этом остановилась.

Так что на следующий день, когда я сдавал в гостинице в срочную стирку вчерашние джинсы, все в масляных пятнах и следах от кетчупа, я вытащил из кармана салфетку всего лишь с этой одной записью: «Заповедь № 1. Не привязываться к подопытному материалу». Меня еще изрядно поднакрывало после вчерашнего. Я спустился в гостиничный бар, заказал пиво и, уже не задумываясь, настрочил продолжение:

«Вторая заповедь естествоиспытателя: гуманность — не научное понятие. Жалость — это не вакцина. Первая уже никому не помогает, а вторая, возможно, еще сможет кого-то спасти».

«Третья заповедь: подопытные хомячки не должны голодать, иначе они исхудают и просочатся сквозь прутья клетки. Кормите своих маленьких питомцев!»

Кодекс исследователя был составлен. Тут я вспомнил кое-что еще про вчерашний вечер. Видимо, я был уже совсем невменько, потому что звонил маме и требовал у нее номер Танькиного мобильника. Она говорила, что не знает ее номер. «Так пойди к дяде Мурату и возьми!» — командовал я. «Иди проспись, сынок», — советовала мама. Чччерт! Вот это уже совсем лишнее.

Официант забрал пустую кружку и спросил, не стоит ли повторить. Я излишне резко отказался и попросил кофе. Не хватало мне только опять уйти в запой. Хватит. Такой опыт у меня уже был, когда я сидел один в Твери в пустой квартире, бухал и, ужравшись, звонил Таньке. Трезвым я не позволял себе такого. Наверное, я для того и напивался, чтобы разрешить себе позвонить ей несмотря ни на что. Кажется, каждый раз я говорил ей одно и то же: «Знаешь, когда мне плохо, мне почему-то хочется позвонить тебе. Только тебе». А плохо мне было почти постоянно. Так продолжалось месяца два. Пока у меня не хватило мозга позвонить ей трезвым и попросить (очень попросить) поменять номер телефона. И никогда мне его не давать. Даже если я буду умолять. Она выполнила эту причуду. Похоже, даже обрадовалась — к тому времени я, должно быть, изрядно поднадоел ей со своими ночными соплями из прошлого. Конечно, я еще пару недель заливался до макушки и пытался дозвониться до нее по старому номеру, который я до сих пор помню наизусть. А тогда он у меня вообще не выходил из башки. Потом я собрался. Через несколько месяцев уехал в Москву. И совсем прекратил пить — мне неприятно вспоминать то мое двухмесячное состояние.

Поэтому мне особенно не понравилось то, что я вчера так легко поддался на такую ничтожную провокацию, как объявление Олесей манифеста о независимости. Не надо мне таких флэш-бэков.

Сегодня я уже смотрел на ситуацию трезво. В сущности, не произошло ничего страшного. Очень типичная ситуация: у девки другой мужик. Довольно стандартный бизнес-кейс, хорошо описанный в специальной литературе. Взять хоть того же «Евгения Онегина»: Оля Ларина+Ленский+Онегин. Правда, описанный там выход из кризисной ситуации мне не подходит. И вот еще подходящий пример: «Горе от ума». Соня Фамусова и два ее мужика: Чацкий, который, прямо как я, шлялся где-то по командировкам. И Молчалин — карманный вариант поклонника. Как там у классика? «Душа здесь у меня каким-то горем сжата, // И в многолюдстве я потерян, сам не свой». Грибоедов, впрочем, так же как и Пушкин, не написал ничего дельного на тему «как вернуть бабу». И у Чацкого, и у Ленского не выгорело. Но и из отрицательного чужого опыта можно делать выводы.

Во-первых, мне точно не стоит уходить в запой и скулить Олесе в трубку, как мне без нее херово и как мне ее не хватает, как это было с Танькой. Это не работает.

Во-вторых, мне не стоит изображать Ленского и вызывать на дуэль этого другого мужика и пытаться набить ему харю. И девку не верну, и фейс товарный вид потеряет.