Попадалово случилось, когда вечером Ленка приперлась ко мне в гостиницу и барабанила в дверь. Пока я наматывал на себя полотенце и вылезал из душа, из соседнего номера на ее стук выскочил вездесущий Вася. Они успели содержательно пообщаться, и Ленка что-то ему наболтала о моих идеях. Я открыл дверь и решительно пресек общение. Хотя Вася и рвался «познакомиться с девушкой поближе» и пытался вломиться ко мне в номер.

На следующий день он начал изображать мне чуть ли не отца родного. Хлопать по плечу (ненавижу эту дурацкую привычку, так и хочется отбить руки тому, кто это делает). Одобрительно подмигивать: «Молодец! Времени даром не терял. Правильно — здоровый секс нам, командировочным, очень показан. Главное в этом деле — правильно „слить“ девчонку, когда уезжаешь. А то эти провинциалки такие цепкие — каждая одноразовая кошелка норовит в загс затащить.

Я придумал такой метод…» — «Вася, прости, но мне это неинтересно. Я не хочу обсуждать эту тему и не собираюсь никого „сливать“». — «Да ты че? Серьезно влип, что ли? — Вася страшно развеселился. — Ну ничего, ничего, бывает. Приедешь в Москву, отпустит. Помню, у меня в Воронеже тоже был случай».

Отвертеться было совершенно невозможно. Мне пришлось выслушать, как он отбивался от какой-то воронежской козы, которая норовила за его счет поживиться московской пропиской. Даже прикатила в столицу и заявилась к нашему офису. «Стоит такая, ножки как спички. Я, говорит, моделью устроюсь. Я думаю: ты себя в зеркало видела? Можно, говорит, поживу у тебя, пока не устроюсь. Устроишься ты, щаз! А маму свою не хочешь сразу у меня на антресолях где-нибудь расположить? Еле сбагрил. У меня же Алена. Мы с ней пять лет вместе. Она мне родная. Я думаю ей предложить, чтобы она ко мне переехала. Алена — моя женщина. А это — так. Ты не прикипай главное. Не забывай, что это секс, и ничего больше. Все наши так делают».

Дался ему этот секс. И я — не все. Сомневаюсь, что Вася на самом деле знает, как там у всех. Ему просто хотелось бы думать, что все — такие же долбоебы, как он.

Мало того что Вася присел со своей «жизненной мудростью» мне на уши. Он оказался еще и стукачом. Вице-президент, который тоже приезжал на рекламный семинар, в самолете аккуратно поинтересовался у меня, что это за идеи я развиваю и правда ли, что я организовал в Екатеринбурге какое-то философское общество или что-то вроде революционного кружка? «Нет, конечно, — почти честно ответил я. — Так, с девушкой немножко о современном искусстве пообщался. Надо же о чем-то и с девушками разговаривать». Я заговорщически прищурился ему, постаравшись намекнуть взглядом на мужскую солидарность. Что-то вроде «ну вы понимаете». «О’кей, — кивнул вице. — Но ты будь поаккуратней. Помни, что ты представляешь компанию. Ты ее лицо. Не надо позволять слишком много себя, собственных проявлений. Вот выйдешь на пенсию — чудачь на здоровье. А с девушками, конечно, поговорить можно. Но лучше все-таки с ними не разговаривать, а заниматься совсем другими вещами». Он состроил улыбочку и тоже со значением прищурился мне в ответ. Вице-президенту сорок четыре. У него отдельный кабинет. Он женат. У него есть сын. И откуда-то все в конторе знают, что в нижнем ящике стола у него хранятся диски с жестким поревом, которое он в гомеопатических дозах «принимает» по вечерам, прежде чем отправиться домой.

Я надеялся, что история о «революционном кружке» и «философском обществе» покажется Васе не такой уж увлекательной, чтобы порадовать ею всю контору. Наверное, мне стоило предупредить его, чтобы он поумерил трепливость. Но я этого не сделал. Решил не акцентировать.


Наверное, стоило бы иначе повести себя и во время разговора с Тамарой, который случился в самом конце мая, по возвращении из Ебурга и накануне моего отъезда в Казань. В марте, когда я узнал их историю с Вадимом, я говорил себе, что если к лету этой парочке все еще будет не наплевать друг на друга, но при этом они еще не будут вместе, то я поспособствую их встрече. И вот в мае я убедился, что Томе все еще не наплевать на Вадима. Когда я вернулся из Ебурга, то обнаружил в своем почтовом ящике письмо от нее. Она просила позвонить. Я выполнил ее просьбу. Она спрашивала, не приходил ли ко мне кто-нибудь искать ее. А я почему-то вдруг решил, что прошло слишком мало времени, чтобы тест на прочность межчеловеческих связей можно было бы считать пройденным. И изобразил недоумение, почему это, мол, кто-то должен был искать ее у меня. «Нет, нет, кажется, тобой никто не интересовался, ничего такого», — заверил я ее. «Значит, ему таки совершенно на меня наплевать. Он совсем про меня не вспоминает», — обреченно вздохнула она. «Не знаю, кого ты имеешь в виду, но здесь про тебя вспоминаю только я. Очень вспоминаю. Все так славно начиналось, и вдруг ты внезапно сбежала. Неправильно это. Между прочим, как насчет сходить на какой-нибудь концерт? Я на неделю в городе и, кажется, совершенно оторвался от столичной жизни. Покажи, что тут у вас, москвичей, сегодня модно?»

И все это при том, что в тот же день я получил очередное сообщение на «Мамбе» от Вадима: он знал, что я возвращаюсь из командировки, и интересовался, не пришло ли какой-нибудь весточки от Тамары. Ему я тоже ответил, что его никто не искал.

Я решил, что это очень легко — сохранять любовь и привязанность к тому, кто в тебе заинтересован. Любить того, кто любит — это слишком просто. Проще только быть любимым. А вот хватит ли у них широты души продолжать любить того, кому тебя не надо? Того, от кого ты уже ничего не ждешь. А если тебя еще при этом искушают другим теплом и участием?

Мы съездили с Тамарой на концерт Triangle Sun в Архангельском — там как раз шел джазовый фестиваль. Она выглядела печальненькой. Без кокетства, а даже с какой-то самоиронией рассказала мне ту же самую историю, что и Вадим. Похоже, она реально попалась. Никогда бы не подумал, что по Интернету можно на самом деле так сильно запасть на человека. Я ей сочувствовал и жалел. «Хорошая моя, — гладил я ее по голове. — Бедняжка. Наверное, он не так уж и хорош. Ты его просто придумала себе. Забудь. Ты необыкновенная». И очень человечно обнимал за плечи. Она даже всплакнула. Как раз когда она тихонько пускала слезу, я ее и поцеловал. Она ответила на мой поцелуй. После концерта мы поехали ко мне. На этот раз ее не смутили мои простыни. Проснулись мы вместе.

«Ага-ага! — думал я про себя во время утренней зарядки, поглядывая на спящую в позе эмбриона Тамару. — Расскажите мне после этого что-нибудь про настоящие чувства. Все-таки я настолько объективен и прав в своих оценках современного человека, что самому отвратительно, насколько все предсказуемо».

Да! И еще: Тома наконец объяснила мне, почему оставила этому типу мой, а не свой адрес. «Если бы я знала, что он может прийти ко мне домой, то я бы все время, постоянно этого ждала. Я бы не смогла выйти из дома. Это было бы уже полное сумасшествие и паралич. А так я хотя бы могла продолжать жить в своем доме. Жить, не превратив свою жизнь в одно сплошное ожидание. И очень хорошо, что ты уезжаешь в командировки, есть точно отмеренные периоды, когда ждать бесполезно и ждать нечего. Поэтому я оставила твой адрес».

* * *

В июне начались неприятности.

Девчонка из Казани оказалась еще более запущенным вариантом лицемерия, чем «влюбленная Тамара». Чистая подстава. В анкете Камилла написала, что ей 25. В принципе она и выглядела на эти годы. Но, как выяснилось, ей уже стукнул тридцатник. Я легко это вычислил, когда она принялась рассказывать про свое славное пионерское прошлое. Я-то красного галстука поносить не успел, как и большинство моих ровесников, не говоря о тех, кто младше. А Камилка прокололась, что аж несколько лет была председателем совета отряда. Но мухлеж с возрастом — это полбеды. Камилла открыла собой для меня новый типаж — «занятая девушка в поиске». Она оказалась не свободной. Выяснилось, что она уже года четыре жила гражданским браком с каким-то гражданином, что не мешало ей пребывать в перманентном поиске. Я довольно быстро вычислил, что у нее кто-то есть, по странным телефонным звонкам, на которые она отвечала в худших традициях шпионских фильмов («да», «нет», «постараюсь») либо вовсе не брала трубку. Кроме того, в ее поведении было что-то неуловимое, что отличало ее от девчонок, у которых, может, и есть какие-то ухажеры или симпатии, но нет серьезных отношений. Когда мы вместе заходили в магазин за какой-нибудь газировкой и парой бананов, она набирала еще пакет всякой фигни («Домой тоже надо чего-нибудь купить»). И я весь вечер таскал за ней этот дурацкий пакет с колбасой, гречкой и пачкой стирального порошка. Ни одна другая девушка на моей памяти так не поступала. Она как-то очень по-хозяйски привычно брала меня под руку. Она уже держалась со мной так, как будто бы я тоже уже был ее гражданским мужем. Наконец, она знала расписание футбольных матчей!

В конце концов, я спросил у нее прямо. И она, не смутившись ни на секунду, подтвердила: да, у нее кое-кто есть и они даже живут вместе. «Но это не то, — деловито, по-менеджерски моргнула она, как будто убеждала меня в перспективности сделки. — Мне нужны другие отношения и другой человек». Нормальная такая тема. Неприятная.

Я довольно жестко отчитал ее, хотя все предыдущие полторы недели был запредельно понимающим, доброжелательным, веселым и нежным. Но тут я назвал вещи своими именами. А именно, что ее «поиски идеала» — это банальное блядство, скудоумие, непорядочность и инфантилизм. Я не стеснялся в выражениях, потому что не нуждался в продолжении этой связи. Мне было абсолютно наплевать, насколько сильно она обидится — я не видел никакого смысла поддерживать с ней отношения, когда просек ситуацию. Определенно, этот ее «молодой человек» справляется с задачей удерживать девицу в состоянии «как бы занятой» даже лучше, чем смог бы я. Еще пару пятилеток — лет до сорока — она по-прежнему будет «занятой девушкой в поиске, не обремененной детьми» (ведь дети сильно снизят ее шансы, так что можно быть спокойным — этот цветок не образует завязи). А потом фертильный возраст естественным образом закончится.