Бережно положив ее в постель, Юрген сел рядом и нежно погладил ее лицо, потом его руки скользнули вниз, дотронулись до маленькой упругой груди. Она лежала неподвижно, не отталкивала его, не отвергала его ласки, и в то же время во всем ее облике чувствовалась какая-то странная обреченность, словно она приносила себя в жертву. Это было странно и непривычно, ведь она сама пришла к нему, она лежала в его постели!

— Что с тобой? Ты не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь? — тихо спросил Юрген.

— Ты мне безумно нравишься… — прошептала Лера, протянула руки и обвила его шею.

— Ты боишься?

— Нет! — Она прижалась к нему, и все поплыло и закружилось, исчезли оцепенение и скованность, была только любовь… Потом они молча лежали рядом, словно боясь нарушить тишину, и их стройные тела были прекрасны в слабом вечернем свете. Юрген снова обнял ее и стал целовать ее губы, глаза и вдруг почувствовал солоноватый вкус слез.

— Почему? — спросил он.

— Не знаю… Мне так хорошо с тобой…

— Тогда почему ты плачешь?

— Мы расстанемся, ты уедешь и забудешь меня, — прошептала Лера и подумала: «Господи, что же я говорю, какая я дура! Где моя гордость? Разве можно говорить мужчине то, что думаешь! Я пришла к нему потому, что не могла не прийти. На что я надеялась? Мы никогда не будем вместе, для него это случайный эпизод, очередное любовное приключение… У нас нет и не может быть будущего. Он действительно забудет меня, но зачем же я сказала об этом вслух! Теперь он, наверное, презирает меня…»

Юрген нежно погладил ее мокрые от слез щеки и, старательно подбирая слова, сказал:

— Если мужчина и женщина хотят быть вместе, им нельзя помешать. Ты хочешь быть со мной?

— Хочу… Но все это так сложно… — И опять Лера разозлилась на себя за сказанные слова.

— Почему? — спросил Юрген. — Ты замужем?

— Нет.

— У тебя есть кто-то?

— Нет…

— Значит, ты можешь уехать со мной?

Лера не могла поверить тому, что услышала. Ей показалось, что она летит с обрыва в пропасть и ничто не может удержать ее. Не было страха, а был невыносимый, безумный восторг свободного полета в бездну…

— С тобой? Куда?

— Ко мне домой. В Германию.

Неужели все может быть так просто? Так не бывает… Она засмеялась и сказала:

— Это правда?

— Правда, если ты любишь меня.

— Я поеду с тобой куда захочешь. Я всегда буду любить тебя, я не хочу никогда расставаться с тобой! — говорила Лера, целуя его глаза, волосы, губы. И ничто в мире не существовало больше для них обоих, кроме любви, и так продолжалось до тех пор, пока за окном не начало светать…


В зале было установлено несколько кинокамер, Клаус водрузил свой штатив прямо на сцену. Срочно протрезвленные осветители возились с приборами, протягивали по проходу кабель.

Лера, впервые в жизни оказавшаяся в роли ведущей, при виде направленных на нее кинокамер и осветительных приборов от волнения чуть не лишилась дара речи. В сознании мгновенно проносились ужасные мысли: — «Зачем я согласилась, теперь я опозорюсь перед огромной толпой, а главное — перед Юргеном. Но у меня не было выбора! Судьба послала мне серьезное испытание, и я должна справиться!.. Я должна…» И, глубоко вздохнув, она поднесла ко рту микрофон.

— Спасибо всем, что пришли на наш вечер! Мы очень рады, что проведем его все вместе, — сказала она первое, что пришло ей в голову, совершенно забыв приготовленный текст.

Представитель райкома подозрительно покосился на нее, сверяя ее слова с напечатанным и утвержденным текстом. Красовский одобрительно улыбнулся из зала, стараясь поддержать свою подопечную. Наташа озабоченно говорила что-то оператору, потом запорхала по залу подобно летней бабочке, делая какие-то указания то звукооператору, то осветителям. Но все это было как в тумане, как во сне. Лера не видела ничего, кроме яркого света, а собственный голос казался ей чужим, непослушным и звучал откуда-то издалека. Она прошла по сцене, почти не чувствуя ног, и взгляд ее остановился на спокойном, улыбающемся лице Юргена. Туман рассеялся, сцена обрела форму, пол под ногами перестал ускользать, слова зазвучали вдруг сами собой.

— Я долго думала, с чего начать наш разговор. — Лера смотрела в зал, отделенный от нее световым барьером и постепенно обретавший очертания. Как много людей! Какие разные лица… Молодые работяги, приодевшиеся как на праздник, длинноволосые хиппи, накрашенные девицы… Лера искала взглядом среди них кого-то одного, кого можно было бы выбрать в собеседники и, обращаясь к нему, чувствовать себя увереннее. Она знала этот давно испытанный прием, к которому прибегали многие артисты. Вдруг ее взгляд остановился на двух парнях из общежития — чернявом и рыжем, они смотрели на нее, и Лера, улыбнувшись, как добрым знакомым, продолжала:

— Знаете, мне, конечно, очень повезло, что именно меня выбрали ведущей этого вечера. Мне очень приятно познакомить вас с нашими немецкими друзьями, которые приехали сюда, потому что любят нашу страну и хотят узнать о ней как можно больше. Они хотят, чтобы у них на родине тоже знали правду о том, как мы живем, они снимают фильм о Советском Союзе. — Лера подошла к Юргену, взяла его за руку и подвела к микрофону. — Юрген Грасс — будущий режиссер, еще он замечательно поет и, главное, знает русский язык. Поэтому вы сможете разговаривать с ним без переводчика, задавать ему вопросы. А сейчас я передам ему микрофон и попрошу представить его друзей — студентов киношколы, расположенной в немецком городе Гамбурге.

В зале вдруг заулыбались, зашумели, захлопали… И Лера, оправившись от недавнего испуга, заметила наконец Красовского, который одобрительно кивал ей из первого ряда.

— Дорогие друзья! — сказал Юрген. — Мой русский не очень хороший. Я имел мало практики. Я могу ошибиться.

— Ничего! Давай, Юрген! — крикнул чернявый парень. — Мы не обидимся.

Пока Юрген рассказывал о Зигфриде, Хайнце, Вернере, Клаусе, бегавшем с кинокамерой по залу, Лера незаметно ушла со сцены, надеясь, что ее миссия выполнена, и отправилась искать Наташу.

Посыпались вопросы из зала, на которые Юрген едва успевал отвечать. Он вызвал на помощь Вернера и Зигфрида, оставив себе скромную роль переводчика.

Их спрашивали обо всем — нравятся ли им русские девушки, какая зарплата у немецких рабочих, сколько стоит водка в Германии, как они относятся к войне.

— Мы пацифисты. Мы против войны, — спокойно ответил Юрген.

— А твой батя небось убивал наших солдат? — прозвучал чей-то злой голос.

— Мой отец антифашист. Он всегда ненавидел Гитлера.

— А если у вас будет новый Гитлер, вы опять пойдете убивать нас?

— Нет.

— А если вас заставят?

— Это нельзя. У нас такой закон. Я иду в армию, если хочу. Заставить никого нельзя.

— Вот бы у нас такой закон ввели! — громко сказал какой-то парень.

И тут же представитель райкома что-то зашептал Красовскому, а тот молча кивнул.

Молодые немцы, которые держались с достоинством и не боялись отвечать на провокационные или просто глупые вопросы, явно нравились публике. А уж когда Юрген взял гитару и запел, в зале повскакивали с мест. Он был в ударе, пел на немецком, на английском и даже на русском.

Вдруг рыжий парень с наколкой на руке поднялся с места и выкрикнул:

— Эй, ведущая, ну-ка спой! Чего стесняешься? Помнишь, как в общаге…

Он явно привлек к себе внимание, зал зашумел. Лера испуганно посмотрела на Наташу.

И тут Юрген, оборвав песню, заявил на весь зал:

— Это очень правильно. Она поет лучше всех! Прошу на сцену.

— Я не буду петь, я не могу, — вспыхнув, прошептала Лера Наташе.

— Иди, — Наташа легонько подтолкнула подругу.

А Юрген с такой нежностью поглядел на нее и так обворожительно улыбнулся, что она не смогла устоять. Когда она пела свои романсы, он, быстро схватывая мелодию, подыгрывал ей на гитаре.

Красовский, все это время контролировавший ситуацию, то отвлекая райкомовского деятеля, то помогая Наташе проводить съемки, настолько был потрясен пением Леры, что стремительно вышел из зала и закурил прямо в дверях.

Потом, в полутемном фойе, в отсветах мигающих разноцветных прожекторов, Лера и Юрген танцевали, прижавшись друг к другу и забыв обо всем на свете. «Какая красивая пара!» — прозвучал неподалеку чей-то восхищенный голос. Они услышали, улыбнулись друг другу.

Рядом Наташа танцевала с Зигфридом, то и дело выискивая взглядом Красовского, но того нигде не было видно.

Неожиданно появились чернявый и рыжий и пригласили танцевать Наташу и Леру.

— Знаешь, мы тебя тут в телевизоре видели, — сказал рыжий Лере. — Здорово ты этого прокурора зацепила. Молоток. Моя бы воля — пришил бы гада!

— А что он тебе сделал?

— Одного кореша посадил.

— За что же?

— Да ни за что! Ладно, твой кавалер скучает. А мы к вам заглянем вечерком, споем, о том о сем покалякаем.

— Конечно, заходите.

Не дожидаясь окончания вечера, Юрген и Лера незаметно вышли из здания… Улица встретила их приятной свежестью, легкий ветерок обдувал их разгоряченные лица… Юрген остановил такси…

Громко разговаривая по-английски, они на этот раз беспрепятственно проникли в гостиницу. Лера держалась непринужденно, ее вполне можно было принять за иностранку. Они поднялись на этаж, вошли в номер, и Юрген, усмехнувшись, сразу запер дверь на ключ. Было тихо, только откуда-то доносилась приятная музыка… В этот день все получалось легко и просто, никто не мешал влюбленным, словно какие-то высшие силы решили оберегать их покой и счастье.

Быстро раздевшись, они вместе забрались под душ, смеялись, брызгали друг в друга водой и прямо под душем стали заниматься любовью.

Потом они лежали рядом в постели и долго разговаривали полушепотом, стараясь поделиться друг с другом всем, что касалось их прошлого и что было важным для них обоих. Юрген узнал, что Лера с детства мечтала стать певицей, еще совсем девчонкой выступала вместе с цыганским ансамблем, это были друзья ее матери. С ними было так весело и хорошо, она до сих пор не может их забыть. Потом они исчезли из ее жизни так же внезапно, как появились… Лера долго тосковала, оставаясь одна, вспоминала их песни, но однажды мать услышала, как Лера поет. Она почему-то ужасно рассердилась и заявила, что, если Лера не выкинет из головы эту цыганскую дурь, она покончит с собой.