Вот почему я рисую пузырь возле рта героя и пишу слова: «Я — любовник, а не боец».

Я продолжаю рисовать, переходя к другим образам, которые кружатся в уголках моего сознания. Случайные образы — ниндзя-банан; собака, идущая на передних лапах; трио героинь, показывающих неприличное представление. Может быть, я смогу втиснуть это в эпизод. Всем нравятся пошлые героини. Карандашом я набрасываю историю, показанную в их маленьком шоу, о сексуальной девушке-механике, которая моет свою машину под солнцем, прижимаясь потной грудью в обтягивающей майке к старому автомобилю. Нагнувшись, она смахивает рыжие волосы с лица и отводит их назад.

Черт. Черт. Черт.

Краешком глаза я мельком замечаю открывающуюся дверь. Харпер пересекает расстояние между нами, и я спешу сложить бумаги в четыре раза, или в восемь, или в шестьдесят четыре раза, чтобы она не узнала, что я ее нарисовал.

И нарисовал ее такой. Потому что она безумно сексуальна даже на эскизе.

Засовывая листок в карман, я мысленно проклинаю себя. От этой девушки я становлюсь сумасшедшим, хотя отчетливо помню, как вчера вечером выставил ее из своих мыслей. Какого черта она снова вторгается в мои рисунки?

Харпер выгибает бровь, когда подходит ко мне, и я вовремя сдергиваю наушники, чтобы услышать:

— Государственные тайны?

Я качаю головой.

— Не-а. Просто сюжет для шоу, — говорю я своим практичным, спокойным и непринужденным тоном.

— Ах, хорошо, но лучше держать это подальше от меня, так как я могу раскрыть все секреты Мистера Оргазм, если запущу в них свои маленькие жадные ручонки, — она выбрасывает вперед руки, делая вид, что хватает меня за плечо, а затем за предплечье.

Черт возьми, у нее ловкие руки.

Ну, понятное дело. Она зарабатывает ими на жизнь.

Мои глаза округляются, когда она подносит руку к карману моих джинсов. Но это просто спектакль. Она смеется и поднимает ладони вверх в знак капитуляции.

— Я просто пошутила. Я бы никогда не попыталась заглянуть в твои идеи для шоу, — говорит она, усаживаясь стул, стоящий напротив меня, в местечке, которое мы выбрали для сбора информации о ее свидании. — Но я хочу посмотреть его, когда он будет в эфире. Я видела каждый эпизод.

Я наклоняю голову.

— Правда?

Она кивает и причмокивает губами.

— Видела каждый эпизод и полюбила каждый эпизод.

Тепло разливается в моей груди и, на этот раз это не связано с тем, что я хочу ее, это все от гордости за хорошо выполненную работу.

— Это потрясающе. Мне нравится это слышать.

Она пододвигает свой стул ближе, и я готовлюсь к тому, что услышу все подробности того, как Джейсон за ней ухаживал. Вместо этого, она указывает на блокнот.

— Какой первый комикс ты полюбил?

Я немедленно отвечаю.

— «Стань Пушистым». Мне нравится этот комикс. Этот кот сразил меня наповал.

— Я тоже его люблю, — Харпер улыбается. — Что еще? — спрашивает она, поставив локоть на стол, положив подбородок на свою ладонь и просто улыбаясь, пока мы болтаем. — За все годы, что я тебя знаю, я ни разу не видела, чтобы ты читал такие комиксы, как «Супермен» или «Человек-паук». Вместо этого ты весь в своих мультфильмах и комиксах, не так ли?

Я киваю.

— Супергерои не моя тема. Но я всегда интересовался рисованием и комедией. Сейчас это «Гриффины» и «Американский папаша», чтобы посмеяться. А когда был моложе, с жадностью поглощал ежедневные комиксы «Дальняя сторона» и «Кельвин и Хоббс».

— Так вот почему у тебя тигр на груди? Из-за Хоббса?

Я склоняю голову набок.

— Как ты узнала о тигре?

— Возможно, я случайно заметила его, — говорит она и мило пожимает плечом. Харпер хватает свой телефон, щелкает на иконку галереи и прокручивает несколько фотографий. Она поворачивает телефон экраном ко мне и показывает одну фотографию с того дня в Центральном парке. Я помню, как в тот день она фотографировала меня, пока мы разыгрывали ее брата.

— Я увеличила ее в тот вечер, — говорит она, а затем замолкает, качает головой и пытается отшутиться. — Это звучит очень развратно, не так ли?

Мне так чертовски сильно хочется сказать: «Ты не узнаешь, что такое развратно до тех пор, пока ты не услышишь о том, что делаешь в моем душе. Ты даже не представляешь, насколько гибкой можешь быть. Ты понятия не имеешь, какой развратной ты становишься в моих фантазиях, когда наклоняешься к краю моей кровати и манишь меня своим идеальным телом».

Тем не менее, я не могу устоять перед искушением.

— Это звучит развратно в самом лучшем из смыслов.

Яркий румянец проскальзывает на ее щеках, но она не прячет своего лица и не отводит взгляда. Вместо этого, она говорит:

— Мне было любопытно, поэтому я присмотрелась. Вот тогда я и заметила татуировку на твоей груди.

Еще никогда за всю мою жизнь сдерживать улыбку не было настолько сложно. Харпер сохранила мою фотографию. Ее признание щелкает переключателем во мне, и лампочка возможностей теперь снова мигает.

— Хоббс — мое вдохновение, в каком-то смысле, — говорю я, но теперь мне самому любопытно. У нее нет видимых татуировок, но что, если татуировка где-нибудь спрятана? Где-нибудь в интимном месте? — У тебя есть татуировки?

Она качает головой, и ее глаза округляются от беспокойства.

— Я бы хотела одну, но это невозможно.

— Почему ты так говоришь?

— Ты будешь смеяться, но я полная слабачка, когда дело доходит до игл, — она содрогается. — Я в ужасе от них. Я ненавидела уколы, когда была ребенком, и мне действительно приходится улыбаться и терпеть это, когда сдаю кровь каждые восемь недель.

— Ты ненавидишь иглы и по-прежнему сдаешь кровь?

— Пока они не найдут другой способ достать ее из меня, я буду сидеть и думать об «Орео», которое получу в конце, — говорит она. Я впечатлен, что она делает это регулярно, особенно, когда боится этого. — Но знаешь, чего я не боюсь?

Я заглатываю приманку.

— Чего?

— Ручек. Хочешь нарисовать кота Баки на мне?

Я вздергиваю бровь.

— На груди? Прямо сейчас? Да, снимай свою рубашку.

Она сверкает дерзкой улыбкой.

— Как насчет руки?

— Тоже сойдет.

Я придвигаю ее стул ближе, она закатывает вверх рукав мягкой красно-синей рубашки и протягивает мне руку. Наши колени почти соприкасаются, пока я держу ее руку, используя как холст. Эспрессо-машина шипит на стойке и «No One’s Gonna Love You» группы Band of Horses[18] играет над головой.

— Люблю эту песню, — тихо говорит Харпер.

— Я тоже.

Опускаю взгляд на ее руку и начинаю рисовать тело кошки. Харпер заговаривает первая, задавая вопрос:

— Что ты будешь делать, если не сможешь рисовать?

Вздрагивая, я останавливаюсь и встречаюсь с ней взглядом.

— Ш-ш-ш. Никогда не говори нечто такое ужасное снова.

— Нет, я мне действительно хочется знать, — настойчиво говорит Харпер, когда я возвращаюсь к ее руке.

— Я не знаю, Харпер. Это звучит ужасно. Я лучше умру, — я начинаю рисовать хвост. — Как насчет тебя? Что бы ты делала, если бы не могла больше показывать фокусы?

Я смотрю на нее мельком. Она сжимает губы.

— То же самое, — говорит она, кивая. Мне нравится, что нам не нужно больше объяснений о том, почему мы так чувствуем. Мы синхронны, когда дело доходит до неуемной энергии, которая движет нами обоими.

— Как ты узнала, что хочешь быть фокусником? — говорю я, пока добавляю беспорядочные волоски на животе кошки.

А Харпер отвечает:

— Я просто знала, с тех пор, как в пять лет получила волшебный набор на Рождество. Я изучила каждый фокус в каждой книге, которую могла достать в библиотеке или книжном магазине, — говорит она, и я перехожу к лицу кошки. — Я заставила маму и папу водить меня на каждое шоу, которое проходило в городе. В колледже я училась актерскому мастерству и публичным выступлениям, поэтому чувствую себя комфортно на сцене. Честно, не могу себе представить, что не занимаюсь фокусами. Это звучит глупо, потому что это одна из самых странных профессий. Ты не представляешь, сколько людей мне говорят: «Ты действительно фокусник?»

— Никто не верит, что ты зарабатываешь этим на жизнь? — спрашиваю я, рисуя усы.

— Любой, кого я встречаю в первый раз, сомневается в этом. Я постоянно должна это доказывать, и, как я уже говорила, люди всегда просят меня показать им фокусы. Как Джейсон, — говорит она почти машинально.

Я останавливаюсь на секунду. Чуть не забыл, что она была на свидании, и что я должен помочь ей проанализировать это или что-то в этом роде. Из-за этого все и началось.

— Ты показала ему карточный фокус?

— Да. И он хотел знать, как я это сделала, и я, конечно же, не могла сказать ему.

— Из-за правила? Правило 563 Секретных Записок Волшебника, полагаю, — дразню я, вспоминая то, что она говорила в книжном магазине.

Она смеется и ерзает на своем стуле, теперь ее колени касаются моих.

— Да. Это правило. Я имею в виду, что официального правила нет, но есть негласное, — она изображает серьезный учительский голос. — Секрет фокуса или иллюзии никогда не должен быть раскрыт, если только магическому ученику, который принимает ту же клятву, — ее голос снова становится нормальным, но по-прежнему серьезным. — Я просто не могу этого сделать. В сообществе фокусников это совершенно запрещено. Это противоречит всему, что мы делаем — ведь мы заставляем людей отбросить свое недоверие.