— Да, послушай… Я знаю, что Лори, наверное, упоминала что-то о работе в риэлтерском агентстве.

Он смеется и встает.

— Да, предоставила мне полноценную речь.

— Уф, как раздражает, когда риелтор портит первую встречу.

Он пожимает плечами, и я продолжаю, пока еще не утратила смелость:

— Но поскольку это, не знаю, наша пятая или шестая встреча, я подумала, что стоит дать тебе знать, что мы с Лори работаем в одном и том же агентстве.

Он кивает медленно, наверное, складывая картину воедино, но я не могу ничего предполагать. Мне нужно изложить все кристально понятно.

— И если бы ты искал дом, чтобы купить, я бы охотно представляла твои интересы. То есть, Лори прекрасна, но уфффф, такая нетактичная, правда ведь?

Затем я смеюсь, но он не присоединяется ко мне.

— Так ты об этом хотела поговорить? — Он наклоняет голову, изучая меня. — Чтобы продать мне дом?

— О, эммм… да, — заикаюсь я. — Собственно, я просто хотела, чтобы ты знал, что я бы с удовольствием с тобой поработала.

Он проводит рукой по волосам и отходит.

— Боже, люди, вы неугомонны. По крайней мере, у нее была визитка.

Отмена. ОТМЕНА!

— Нет! Я всего лишь не хотела упустить возможность без….

Он смеется и отходит.

— Ну, ты точно не упустила возможность. Теперь твое поведение на вечеринке в честь новоселья Лукаса обретает больше смысла. Я на секунду подумал, что ты биполярна, но теперь понимаю, что ты была милой со мной только потому, что хотела поработать со мной.

Типа… да.

— Нет! — лгу я. — Конечно, нет. Я не такая. Я милая.

— Когда перед тобой виднеется выгода, — добавляет он, и я чувствую, как у меня горят щеки.

Это не правда. Не совсем.

Я поднимаю руку в свою оборону.

— Послушай, давай забудем, что я вообще что-то говорила. Ясно ведь, что ты не ищешь риелтора, и даже если бы искал, это явно была бы не я.

Моя самокритика абсолютно его не трогает. Его губы стиснуты в тугую линию, а мне просто надо уйти. Нет ни единого способа, которым я могла бы спасти ситуацию.

— Ладно, тогда мне лучше отвезти Мышонка домой. Ему нужно поужинать.

Мне тоже нужно было, пока разговор не украл мой аппетит. Он не отвечает мне ничего кроме короткого прощания, и я ухожу с болезненным ощущением дыры в желудке, пока еду домой. Мышонок высунулся из окна, счастливый, каким только может быть, но меня это не ободряет. Я приезжаю в свою одинокую квартиру, игнорирую мелодраматичное предупреждение «АРЕНДА ПРОСРОЧЕНА», что приклеено на моей входной двери, и включаю свет.

Игрушки Мышонка разбросаны по дешевому коричневому ковру. Моя перекупленная попользованная мебель отчаянно нуждается в замене, и грустно, но куча посуды в раковине, которую я оставила там с прошлого вечера, только смеется надо мной. Я со скрипом открываю холодильник, всматриваюсь в жалкие остатки провизии, и с хлопком закрываю его. Отрицать нет смысла: моя жизнь катиться в прорву. Через несколько дней меня выселят, и я вернусь к родителям. Или это, или просто прыгну в реку Рио-Гранде и позволю течению отнести меня в Мексику.

Привет, я лузер.

Скольжу на пол, и даже не понимаю, что плачу, пока Мышонок не подбегает и не начинает слизывать слезы с моих щек. Это самый грустный, и самый милый момент моего сегодняшнего дня, и я даже не борюсь с его выражением привязанности. Обнимаю руками этот огромный комок шерсти и притягиваю ближе к себе.

Он облизывает и облизывает, и я даже не против его щенячьего дыхания. Он успокаивает меня, до тех пор, пока я не смотрю вниз и вижу два наколенника, торчащих из моей сумки. Они заставляют меня плакать сильнее.

Глава 7

Адам

На следующее утро у меня паршивое настроение, и хоть мне хочется свалить это на свой загруженный график, в глубине души я знаю, что меня гложет. Я слишком грубо повел себя с Мэделин вчера вечером в конце урока дрессуры. В тот момент я был зол, и, может… сбит с толку. Я поступил не стандартно для себя, пригласив ее на урок и предложив ей мир, и хоть у меня прекрасно получается отрицать это, но она привлекает меня. При этом все равно, каждый раз, когда она меня видит, она показывает, что не испытывает ко мне того же. Для нее я — потенциальный клиент, и не более.

Это должно сделать меня счастливым. В конце концов, я не ищу каких-либо отношений, привязанностей или чего-то там еще, но в момент ярости, когда она провела грань, я ничего не мог поделать с тем, что почувствовал, словно мне подорвало эго. Конечно, я не хочу встречаться, но она не знает этого.

Самое меньшее, что могло быть между нами — это дружба, но теперь и она кажется под вопросом, учитывая, как я повел себя прошлым вечером. Выражение обиды на ее лице, когда я отчитывал ее (во второй раз), навсегда будет выжжено у меня в мозгу.

Может, мы просто не подходим друг другу.

Но я отказываюсь в это верить.

Я не мог оторвать от нее своего взгляда вчера. Она так прилежно работала с Мышонком, занимаясь сама по себе в углу спортзала, и в течение часа я ловил себя около десятка раз за тем, что пялюсь на нее. Я говорил себе сосредоточиться на другом ученике, и все равно мое внимание возвращалось к ней.

Она хорошо работала с Мышонком, была терпеливой в обучении, и быстро вознаграждала его, когда у него получалось выполнить новую команду. Я увидел другу сторону ее, ту, которую хотел узнать…. Пока она не спросила меня, не ищу ли я риелтора. Это весьма быстро взорвало мой пузырь хороших впечатлений.

— Доктор Фокс, — зовет Дерек, один из помощников, стоя снаружи моего офиса. — Ваш следующий пациент готов и ждет в смотровой номер два.

Я говорю ему, что сейчас буду, но на двери смотровой папки пациента нет. Стучу в дверь, предполагая, что он случайно оставил ее внутри, но как только вижу маму, устроившуюся на одном из стульев, тут же понимаю, что меня подставили. Даже сейчас я слышу, как смеется мой персонал.

Она поднимает на меня взгляд. Ее седые волосы коротко подстрижены, и сегодня на ней пара голубых сережек в цвет ее платья. На ее коленях лежит мягкая, набитая игрушечная птица, и хоть у меня дерьмовое настроение, это немного разряжает обстановку.

— Мам, чем обязан такому удовольствию? — спрашиваю я, закрывая за собой дверь. — Ты, правда, записалась на прием? У меня занято все утро.

Она поднимает птицу.

— Вообще-то, записалась. У Пташки ушная инфекция.

— Смешно.

Она вздыхает и кладет игрушку назад на колени.

— Это единственный способ, когда мы можем увидеться с тобой в последние дни! Ты переехал из Чикаго месяц назад, а мы виделись только дважды!

— Это больше, чем ты привыкла меня видеть.

Она предоставляет мне классический материнский взгляд.

— Ну, этого недостаточно.

— Как Сэмюэль и дети?

— Хорошо. Планируют барбекю на выходных, и я хочу, чтобы ты приехал.

На барбекю можно согласиться. А вот на то, что тебя будет пилить каждый в семье по поводу твоей жизни, не очень.

— Нужно посмотреть расписание, — отвечаю я, не в силах встретиться с ней взглядом.

Может, я и жил через полстраны от нее последние десять лет, но она все еще моя мама, и может видеть меня насквозь.

— К счастью, твое расписание висит прямо в приемной, и я уже посмотрела. Ты свободен в субботу в полдень.

— Они не вписывают туда мою личную жизнь, — указал я, хотя лучше всего было бы, если бы я не открывал свой рот.

Ее зеленые глаза — такого же цвета, как и моя футболка — загораются.

— Так у тебя есть светские планы в эту субботу?

Если под планами они имеют в виду поездку в город за продуктами, то да, они у меня есть.

— Ничего, стоящего внимания, — отвечаю я, что кажется весьма расплывчатым. Я мог говорить о свидании, а мог и об оргии с наркотиками. Она сама может заполнить пробелы.

Мама вздыхает, раздражаясь тем, что я не рассказываю больше. Вот что получаешь, когда у тебя два сына. Если она хочет поговорить по душам, у нее есть жена Сэмюэля. Кэти не перестает болтать со дня, когда стала частью нашей семьи.

— Я просто хочу, чтобы ты забыл и был счастлив. Знаю, что прошло всего несколько месяцев, но…

— Я счастлив, — настаиваю я. — И я пережил это.

— О, неужели? Ты с кем-то встречаешься?

— Конечно.

— Ладно, значит, как ее зовут?

Я забыл, что она раскрывала мой блеф с тех пор, как я бегал в подгузниках. Мне нужно выдать ей первое имя, которое придет в голову.

— Мэделин.

Она вскрикивает, а мне приходится закрыть глаза. Дать ей имя, даже не настоящее, было плохой идеей.

— Идеально, приводи ее на барбекю в субботу.

— Не могу, — отвечаю я, обходя маленький столик и приближаясь в двери. У меня есть другие пациенты, работа есть работа.

— Она что, преступница, или кто-то в этом роде? Знаешь что, Адам, в один день у тебя не станет матери, которая будет пилить и баловать тебя.

— Я не очень в этом уверен, — я качаю головой, отбивая чувство вины перед мамой невидимым щитом. — У тебя прекрасное здоровье. Ты проходишь пешком по две мили каждый день и делала это на своей последней тренировке, твой врач сказал, что у тебя сердце тридцатилетней.

Она отмахивается от моих фактов.

— Да, но нас может не стать, — он щелкает пальцами для ударения, — вот так. А что если поезд или удар молнии?

— О, господи…

— Да, милосердный Боженька может призвать меня домой в любой момент.

Я массирую виски, пытаясь подавить нарастающую головную боль, которая, кажется, преследует каждый наш с ней разговор.

— Давай проясним. Я должен прийти на барбекю в субботу, потому что иначе ты погибнешь жестоким образом?

Она кивает, улыбаясь.

— Да, Адам, это именно то, что я говорю.