Он написал ей вчера ночью, когда лежал в лагере без сна, и очень старался, подбирая слова. Он найдет способ отправить это письмо. Любой, кто прошел через ад, верит в рай. У них с Элизой будет райская жизнь. Вечно.

До него донесся приказ командира: перестроиться и штурмовать чертову дорогу, скрытую в низине. Он закрыл глаза, прижался губами к фотографии Элизы и аккуратно спрятал ее в нагрудном кармане. Там, у его сердца, она будет в безопасности.

Он поднялся на ноги. Вдохнул, выдохнул. Что ж, с Богом. Он выполнит свой долг перед страной и вернется к Лиззи. Он пошел в атаку сквозь смертоносный ливень пуль. Мертвые, изуродованные тела устилали когда-то мирную землю, а ему опять удалось выжить. Часы тянулись, как года, а иногда летели, точно минуты. Солнце катилось с востока на запад, и, глядя на него, он знал, что прожил еще день. Не дрогнув в бою, он шел плечом к плечу вместе с теми, кто, как и он, поклялся служить родине.

Он продвигался вперед, через заборы, через яблоневый сад, усыпанный падалицей, над которой вились хмельные от забродивших яблок пчелы. Стоя на возвышенности, он бросил взгляд вниз, на старую дорогу. Им удалось прорваться. Он стоял недалеко от того места, где дорога делала поворот, и сверху смотрел на этот ад.

Сколько же людей погибло... Нет, это немыслимо, просто абсурдно. Убитые свалены друг на друга, точно дрова в поленнице, а выжившие стреляют и стреляют, полные решимости удержать землю, залитую кровью.

«Зачем? Зачем?» — с горечью вопрошал он себя, но, услышав команду стрелять, подчинился. Вспомнил о Джордже и выполнил приказ, лишая еще одну мать — сына, еще одну девушку — возлюбленного; забирая жизнь у солдата, мечтавшего — как и он — вернуться домой. Он снова подумал о своей Лиззи в нагрудном кармане, у самого сердца, которая, вопреки всему, любит и ждет его. Вспомнил, как мать плакала над телом Джошуа, его брата, погибшего в битве при Шайло[8] .

Он понял, что больше не смеет стрелять, не смеет остановить чье-то сердце, причинить горе еще одной матери. Это не война, а бойня. Десятки сотен уже мертвы, и стольким же суждено погибнуть. Фермеры, каменщики, кузнецы и лавочники. Почему они не сдаются? Почему продолжают сражаться и умирать на этой изрытой снарядами земле в окружении трупов своих собратьев?

Он не почувствовал ни первую пулю, ни вторую. Просто ему неожиданно стало очень, очень холодно, и он обнаружил, что опять лежит на земле и смотрит вверх. Кажется, тучи закрыли солнце. Все стало серым и безликим, а грохот битвы почти полностью стих. Неужели все закончилось?

Он достал из нагрудного кармана фотокарточку Лиззи и глядел на нее, не отрывая глаз, хотя прекрасное лицо его любимой почему-то было испачкано кровью. А потом он понял.

Нестерпимая боль пронзила его, когда кровь хлынула из ран. Он закричал, закричал от этой боли и горя, которых не в силах был вынести. Он никогда не построит для нее красивый дом из камня на берегу звонко журчащей реки, как обещал, и у стен не будет пышно цвести жимолость. Они не наполнят этот дом любовью и детским смехом. Он выполнил свой долг и отдал жизнь. Он попытался в последний раз поцеловать фото, но карточка выпала из онемевших пальцев. Он принес присягу и потому был готов к смерти, однако дал и другую клятву — своей Лиззи. Его душа не хотела смириться с тем, что он больше не увидит любимую, не прикоснется к ней. Он умер с ее именем на устах. За миг до смерти ему показалось — и это была последняя мысль, — что она зовет его. Он увидел ее бледное лицо, влажный лоб в бусинах пота, глаза, блестящие, словно в лихорадке. Она позвала его. Он позвал ее.

Джозеф Уильям Райдер, а для всех, кто его любил, просто Билли, умер на холме у изгиба полузатопленной дороги, получившей название «Кровавая тропа».


* * *

Проснувшись, Райдер обнаружил, что промерз до костей, в горле першит, а сердце колотится, как сумасшедшее. Балбес, нервно поскуливая, просунул морду ему под руку.

—Все хорошо, — успокоил он пса. — Я в порядке.

На самом деле он не был в этом уверен. Всем снятся сны, убеждал себя Райдер, — хорошие, плохие, непонятные, эротические — в общем, всякие. А ему приснился сон про Билли Райдера. Вчера они нашли его могилу. Видимо, сон связан с этим свежим событием.

Солдат, погибший 17 сентября 1862 года, в самый кровавый день войны? Можно смело утверждать, что парень встретил смерть на поле боя. Райдер просто думал о нем, вот и все.

«Что за ерунда! — выругал он себя. — Нельзя вести себя как идиот». Он что-то почувствовал еще там, на кладбище, и странное ощущение не отпускало его до сих пор. Что-то смутное, неуловимое. Он решил выспаться, но теперь стало ясно, что это не помогло. Райдер бросил взгляд на часы — еще нет и пяти утра. Нет, спать он больше не будет, не рискнет. Сон, яркий, как сама жизнь — и смерть, — посеял в нем беспокойство. Он как будто стоял на кукурузном поле, шел по той самой затопленной дороге, которую окрестили «Кровавой тропой». Он всегда считал себя эмоционально стабильным прагматиком, но вчера не мог не ощутить странную силу этого места, его необъяснимое притяжение. Он читал о сражении при Энтитеме — как-никак он живет в этих краях, — проходил его в школе, не раз возил иногородних друзей и родственников на экскурсии, однако до сегодняшнего дня не представлял, точнее, не чувствовал историю так живо.

Запахи, звуки, едкий дым, кровь, горелая плоть, град картечи и снарядов, грохот взрывов, заглушающий стоны умирающих. Будь он более впечатлительным человеком, он бы сказал, что во сне пережил эту битву и погиб в ней. Как Билли Райдер.

Хватит, приказал он себе. Хоуп, лежащая рядом, зашевелилась, и ее тепло немного разогнало ледяной холод, который Райдер никак не мог стряхнуть. Ему захотелось повернуться на бок, прижаться к ней и забыть обо всем, наслаждаясь ее гибким, стройным телом. Он еще раз посмотрел на часы. Нет, не надо будить Хоуп в такую рань, даже если обоим будет приятно.

Райдер встал с постели, подошел к остекленным дверям, распахнул их и вышел на открытую террасу. Возможно, ему просто нужно подышать свежим воздухом.

Райдер любил тишину предрассветного часа, любил смотреть, как рожок месяца, еще не растаявший в утреннем небе, выглядывает из-за деревьев. Он пожалел, что не взял с собой воды, но быстро отогнал эту мысль и просто стоял, наслаждаясь покоем. Напряженная работа, стрессы, разочарования, досада — все это отступало в такие моменты, как сейчас. Драгоценные минуты тишины и спокойствия на границе ночи и дня. Скоро солнце окрасит небо на востоке розовым, птицы начнут щебетать, и все пойдет своим чередом.

Ему нравится этот постоянный круг, думал Райдер, рассеянно поглаживая Балбеса, прислонившегося к его бедру. У него есть все, о чем можно мечтать. Хорошая работа, дом, родные, которые не только заботятся о нем, но и понимают его и, если уж быть сентиментальным, любят, несмотря на все недостатки. Вроде бы больше нечего желать. Тогда почему у него такое чувство, будто что-то не так, что-то выбивается из общего ряда?.. Кажется, надо лишь подправить это «что-то», и тогда шестеренки зацепятся друг за друга и все заработает.

—Что случилось?

Райдер обернулся, увидел Хоуп. «Что-то» определенно стремилось на свое место.

—Райдер? — Она встала рядом с ним, запахивая короткий халатик, который, по его мнению, могла бы вообще не надевать.

—Ничего, просто проснулся.

—Еще рано, даже для тебя. — Она положила руки на перила, как и он. — Прислушайся, как тихо вокруг. Темно и тихо. Крутясь в делах и заботах, мы забываем, что бывают такие места и мгновения, когда царит полный покой.

Райдер посмотрел на Хоуп, озвучившую его собственные мысли. Черт возьми, можно ли быть столь совершенной? Непостижимая женщина.

Она улыбнулась ему, и при виде этого милого лица, еще чуть припухшего и порозовевшего ото сна, Райдера пронзило острое чувство желания.

—Хочешь, я приготовлю кофе? Сядем здесь, на террасе, будем пить утренний кофе и любоваться восходом.

—У меня есть идея получше. — Он хочет ее слишком сильно и слишком часто, но к чему бороться с собой? Только не в кровати, решил Райдер, где ему снился сон про кровь и смерть. Он взял Хоуп за руку и повел к ступенькам, ведущим в сад.

—Эй, ты что делаешь? Райдер, нельзя же разгуливать в таком виде. Ты же голый!

—Точно. — Он быстро и ловко снял с Хоуп тонкий халатик и бросил его в сторону шезлонга. — Ты тоже. — Несмотря на протесты, Райдер тащил ее за собой. — Сама же сказала: темно, тихо, безлюдно. Тебя никто не увидит. Ну, кроме, Балбеса — но он уже знает, как ты выглядишь в костюме Евы. Я, кстати, тоже.

—Ну нет, не собираюсь я разгуливать без одежды.

—Вообще-то, я не планировал прогулку. — Райдер осторожно опустил Хоуп на траву, влажную и прохладную от росы.

—Боже, это еще безумнее, чем прогулки нагишом! Мы можем...

Он закрыл ей рот медленным, нежным поцелуем.

—Я хочу ласкать тебя на восходе солнца, любоваться тобой, быть в тебе, когда занимается день. Я хочу тебя, — прошептал Райдер и вновь поцеловал ее.

Он соблазнил ее словами, которые проникли в самое сердце. Его руки, крепкие и искусные, вызвали в ней огонь. Она отдалась ему, счастливая от того, что желанна, и благодарная за то, что желает сама. Она раскрылась навстречу ему на усыпанной росой траве, под звездами, мерцающими, точно пламя свечей, при луне, тающей над горизонтом, при первых проблесках алых с золотом лучей, коснувшихся верхушек темного леса.

Они отдались друг другу с радостью. Вместе проводили ночь и встретили день. Пелена тяжелого сна о крови и смерти рассеялась. Что-то внутри Райдера неуловимо изменилось, щелкнуло и встало на место. У него есть надежда. У него есть Хоуп, и она — совершенство. Когда он почувствовал, что она дошла до пика, запели утренние птицы, а небо озарил рассвет.