И гримироваться умею, дай Бог каждому! Девчонка видела Клинтона!

– Но тогда на пляже ты был без грима! И Эмма прекрасно тебя описала! Ты не вчера родился! На тебя заведено целое досье, со снимками, отпечатками пальцев и тому подобным! Кстати, Рул Шейкер знал, что ты педофил, когда нанимал тебя украсть Эмму?

– Я в жизни его не видел! Со мной договаривался кто-то из его людей. Все твердил, чтобы я пальцем не касался девчонки, что она должна вернуться к матери, после того как ее отец договорится с Шейкером. Я, ясное дело, согласился. Бабки уж очень были нужны. Но когда увидел Эмму, понял, что она послана Господом и принадлежит мне. Всего одну неделю удалось нам побыть вместе, и это только начало! Но не сомневайся, пройдет немного времени, я снова ее заполучу.

– Это ты звонил после того, как она сбежала, и натравил на меня тех типов?

– Да. Я должен был ее вернуть, но тебе удалось смыться.

– Верно, и теперь ты у меня в руках!

Дикерсон негодующе взвыл и, подавшись вперед, стиснул перекладину деревянной лестницы, такой ветхой, что казалось, вот-вот обрушится. Но тут Рамзи схватил его за ногу и дернул что было сил.

– Отпусти! Она моя, слышишь? Больше у меня ничего не осталось! Я не смогу жить без нее! Эмма должна принести эту жертву! Мое спасение важнее всего на свете! И она нужна мне!

Рамзи снова потянул его за ногу, и Дикерсон выстрелил. Пуля просвистела над ухом Рамзи. И тут же прогремел второй выстрел. Что-то ударило Рамзи в плечо.

Он отшатнулся, едва не выпустив Дикерсона. И сгоряча не почувствовал боли. Только странное онемение. Ледяные струйки, куда холоднее воды, поползли по телу, заморозили грудь и руку так, что он не мог ею шевельнуть. Он смутно, как сквозь сон, слышал голоса Эммы и Молли. Кто-то истерически завопил:

– Он истекает кровью! Человека ранили! На помощь!

Дикерсон сумел освободиться и сильно пнул Рамзи в раненое плечо. Боль пронзила Рамзи, и он упал в воду. И увидел словно издалека белое лицо Молли. Дальше все происходило, будто в замедленной съемке. Вот Молли неторопливо поднимает обутую в кроссовку ногу и бьет в лицо Дикерсона, добравшегося до верха лестницы. Тот отчаянно взмахивает руками, пытаясь сохранить равновесие, но прогнившее дерево не выдерживает, и Дикерсон падает рядом с Рамзи, все еще цепляясь за торчащие, как обломанные зубы, перекладины. На этот раз Рамзи удалось стиснуть его шею. Дикерсон завопил, размахивая револьвером, но вода залила ему рот, и он начал захлебываться. Теперь победит тот, кто дольше протянет.

Боль временами становилась невыносимой. Рамзи бил озноб. Голова, казавшаяся легкой и пустой, отчаянно кружилась. Но он не отпускал Дикерсона, все сильнее стискивая руки. По воде плыли кровавые струйки, но Рамзи, сжав зубы, терпел. Почему Дикерсон не тонет? Наверное, течение слишком сильное, а Рамзи не на что опереться.

Дикерсон беспомощно взмахнул оружием, и Рамзи ничуть не удивился, когда Молли рыбкой нырнула в воду и, оказавшись рядом, выкрутила руку бывшему священнику.

Дикерсон орал и отбивался, однако Молли удалось завладеть револьвером. Рамзи даже зажмурился, узрев лютую ярость, полыхавшую в ее глазах, и несколько ослабил хватку, когда она прицелилась в маньяка. Она сейчас прикончит Дикерсона! Но Рамзи вовсе не хочет, чтобы руки Молли обагрились кровью! Потом она всю жизнь станет мучиться сознанием того, что стала убийцей!

– Не стреляй, Молли, – попросил Рамзи, – ты можешь попасть в меня. Смотри, я сдавливаю ему шею!

Он никуда не денется. Не стреляй!

Молли моргнула; очевидно, пелена злобы успела рассеяться. Дикерсон извернулся и ударил локтем в живот Рамзи. Набежавшая волна мгновенно разъединила их, и Дикерсон оказался на свободе. И сразу же бросился Молли, пытаясь отнять револьвер. Снова выстрел! Пуля ушла в небо. Молли брыкалась и отбивалась, как могла, но Дикерсон был сильнее. Рамзи рванулся вперед. Хоть бы успеть! Какого черта он не дал ей пристрелить подонка! Идиот! Не хватало еще, чтобы негодяй ушел!

На причале надрывалась Эмма, выкрикивая его имя.

В воде немедленно очутились еще двое мужчин. Теперь борьба за оружие разгорелась не на шутку. Когда раздался очередной выстрел, никто не понял, у кого оказался револьвер и кто спустил курок. Только в красной от крови воде вяло болтался лицом вниз человек в длинном пальто.

– Наконец-то, – приветствовал Рамзи избавителей. – Я уже думал, вы никогда не придете!

* * *

Лейтенант Макферсон из полицейского департамента Монтерея наклонился над Рамзи. Лицо молодого человека расплывалось, и Рамзи никак не мог сфокусировать на нем свой взгляд. Рамзи несколько раз моргнул, стараясь сосредоточиться.

– Не волнуйтесь, судья Хант, – тихо сказал Макферсон. – Вы в больнице Монтерея. Доктор и медсестра только что были здесь. Их вызвали к другому больному за минуту до того, как вы пришли в себя. У вас ничего страшного. Я задержался тут лишь затем, чтобы рассказать вам про Дикерсона. Он все еще в операционной.

Доктора не ручаются за его жизнь. Пуля попала ему в грудь, так что рано строить прогнозы.

– Хоть бы они зарезали этого ублюдка, – прохрипел Рамзи. Он по-прежнему не мог шевельнуть ни рукой, ни плечом. Только смутно припомнил, как его и Дикерсона везли на операцию. Молли и Эмма, бледные и молчаливые, бежали рядом с его каталкой. Эмма на ходу то и дело до него дотрагивалась, а Молли вообще цеплялась за его руку, как утопающий за соломинку.

Кажется, он ненадолго очнулся в реанимации… Значит, его уже перевели в отдельную палату.

– Ваша правда, – подтвердил лейтенант. – Пусть бы он сдох! По крайней мере сэкономил бы налогоплательщикам кучу денег за его содержание в тюрьме. Хорошо еще, что у вас все обошлось, судья Хант.

– Куда меня ранило?

– Хирург говорил с вами в реанимационной. Забыли?

– Совершенно. Над ухом трещал какой-то парень и никак не хотел заткнуться. Вы что-нибудь знаете?

– Разумеется. Они трудились над вами добрых два часа. Хирург сказал, что вам повезло. Пуля не задела жизненно важных органов, но раздробила ключицу, так что боль, должно быть, вы терпели адскую. Задето и ребро, но даже трещины нет, поэтому повязку не наложили. Через три-четыре месяца станете как новенький, и можно будет снова мочалить всяких проходимцев в зале суда. Доктор был страшно рад, что все в порядке и что такая знаменитость отделалась сущими пустяками. После чего он долго и утробно гоготал.

Рамзи неожиданно так ослабел, что даже ответить не смог. Хорошо еще, что плечо больше не ноет, – наверное, ему вкололи наркотик. Благословенное онемение сковало члены. Он желал лишь одного: смерти Дикерсона. Не такое уж это великое наказание за все, что сотворил этот гад. Если он выживет и его осудят за похищение и покушение на убийство, когда-нибудь он выйдет на свободу, и Эмма снова окажется в опасности.

Нет, он совсем спятил. Эмме больше ничто не грозит. К тому времени как Дикерсон выйдет из тюрьмы, Эмма будет уже взрослой! И навеки избавится от домогательств похотливой скотины.

– Судья Хант! Вы меня слышите? Позвать врача?

Рамзи только сейчас понял, что голова его неестественно откинута, а глаза закрыты. С трудом разлепив веки, он уставился во взволнованную физиономию Макферсона. Лейтенант что-то говорил, и хотя Рамзи сумел расслышать доброту, понимание и сочувствие в его голосе, все же не смог разобрать слова.

– Я в порядке, – наконец выдавил он. – Просто здесь очень удобные подушки.

– Это не больничные подушки, – пояснил лейтенант. – Их прислала миссис Хант. Сейчас она вместе с вашей дочерью переодевается в одной из свободных палат. Собственно говоря, подушки, а также одежду купила миссис Раллис, которая стала свидетельницей происшествия на пристани. Она заявила, что не желает видеть их в больничных обносках. Миссис Раллис – одна из самых уважаемых жительниц Монтерея. И если считает, что у вас должны быть мягкие подушки, никому в голову не придет возражать.

Рамзи хотел спросить насчет Молли и Эммы. Узнать, все ли с ними благополучно. Но язык не ворочался. Как странно – знать слова, понимать их смысл, но не иметь возможности ничего произнести.

Полицейский легонько дотронулся до его руки:

– Док вколол вам лошадиную дозу снотворного.

Клялся, что такому беспокойному человеку, как вы, необходимо хорошенько отдохнуть. Вы слышали, что я сказал про вашу жену и дочь? Они сейчас придут. Миссис Раллис настояла, чтобы они выпили кофе и горячего шоколада. Я попытался уломать дока не делать укол, но тот меня обругал. Вы можете говорить, судья Хант?

– Нет. Я онемел, – сообщил Рамзи, но, поскольку Макферсон ничего не ответил, справедливо предположил, что высказывается исключительно в собственном воображении.

* * *

На пороге показались Молли и Эмма. Рамзи слабо улыбнулся. На Эмме новый костюмчик. Молли в бледно-желтых шелковистых брючках и туфлях на высоких каблуках, словно сошла с кар! инки из модного журнала. Невиданное зрелище! Ее чудесные волосы были зачесаны назад и сколоты на затылке широкой золотой заколкой. Обе выглядели, по мнению Рамзи, просто потрясающе. Иного слова не найти. Ему хотелось победно кричать, что на этот раз они выиграли. Обругать Молли за то, что не задумываясь прыгнула в воду. И поблагодарить за спасение его шкуры. Признаться своим дамам, что любит их больше всего на свете.

Но проклятый язык по-прежнему скован параличом Интересно, вернется ли к нему дар речи? И выскажет ли он все, что у него на сердце?

– Нет, он в порядке, мэм, – заверил Макферсон. – Честное слово. Только постоянно отключается. Доктор прописал ему отдых. Вы с Эммой выглядите на миллион долларов. Как вы себя чувствуете, миссис Хант? Хотите дать показания?

Откуда-то донесся голос Вирджинии Тролли, приказывающий Макферсону оставить Молли в покое и заткнуться до тех пор, пока она не убедится, что Рамзи жив. Значит, Вирджи уже добралась сюда! Ну и прыть!