Мужчина перебежал плоский луг, где стояла его хижина, и углубился в сосновый бор, спотыкаясь о корни и опавшие ветки и надеясь, что выбрал верное направление. Крики стихли. Его тяжелое дыхание громом отдавалось в ушах. Он остановился. Сквозь густые кроны почти не проникали солнечные лучи. Солнце уже клонилось к западу, и здесь царил полумрак. И тишина.

Абсолютная тишина. Ни единого звука.

Немного отдышавшись, он прислушался. Ничего.

Нет, какой-то едва слышный шорох. Обернувшись, он заметил маленькую степную гремучую змею, извивавшуюся на поросшем мхом валуне. Странно, змеи обычно сюда не заползают.

Мужчина, притаившись, выжидал. Правую руку отчего-то свело судорогой, и он бросил топор на землю.

И тут снова услышал это. Совсем рядом, где-то слева.., тихий плач, точно эхо предыдущего вопля, расколовшего молчание несколько минут назад.

Теперь он двигался медленно, широкими шагами, обшаривая глазами каждый клочок земли. Впереди показалась небольшая полянка, еще залитая солнечным светом. Высокая трава слабо покачивалась на ветру.

Приветствуя весну, повсюду цвели голубые аквилегии, нежные и хрупкие, – эмблема штата Колорадо. Чудесное местечко. Странно, что в своих ежедневных прогулках по горам он ни разу на него не наткнулся.

Здесь понадобилось снова остановиться. Подняв лицо навстречу солнцу, он закрыл глаза и весь обратился в слух. На ближайшее дерево взобралась белка, задрав пушистый хвост, как маленькое знамя. Зверек негодующе трещал: характерный звук, который он быстро научился различать. Белка спланировала на тонкую ветку, немного покачалась, шурша листьями, и исчезла.

И вновь тишина.

Вот-вот совсем стемнеет – по земле уже протянулись длинные тени, поглощая свет. Скоро в лесу будет царить мрак. Такой же непроницаемый, как покрывало волос Сьюзен. Нет, он не будет думать? Сьюзен. Собственно говоря, он давно выбросил ее из головы. Пора возвращаться домой, в хижину, где в печи уже сложены дрова. Остается только поднести спичку. Последнее время он стал настоящим чемпионом по разведению огня, как в печи, так и в камине. Можно нарезать салат из помидоров и латука, купленных у Климента, и разогреть овощной суп.

Мужчина направился к лесу.

Но что же он все-таки слышал?

Еще две минуты назад здесь было гораздо светлее.

Надо быть осторожнее, иначе недалеко до беды.

Ах, дьявол! Рукав зацепился за сосновый сучок. Пришлось остановиться и отложить топор. И в этот миг он заметил проблеск чего-то желтого. И сначала даже не понял, что это. Стоял как вкопанный, тупо уставясь на канареечный лоскут.

Он стиснул в ладони топорище и пошел к этому странному бугорку, поминутно напрягая зрение, чтобы разглядеть, что там валяется на земле. Похоже на куклу…

Нет, ребенок! Лежит на животе, раскинув ноги, темно-каштановые спутанные волосы разметались по спине и закрывают щеки.

Мужчина упал на колени перед малышкой, почему-то боясь прикоснуться к ней, и наконец осторожно положил руку ей на плечо и легонько тряхнул. Но девочка не шевельнулась. Он прижал палец к ее шее. Пульс слабый, но ровный. Слава Богу, жива, просто без сознания.

Он по очереди согнул ее руки и ноги. Ничего не сломано, но возможны внутренние повреждения. Если и так, он ничем не в силах помочь.

Он бережно перевернул свою находку. Две длинные царапины через всю щеку, пятна засохшей крови. Он снова пощупал ее пульс. Бьется. Нужно немедленно унести ее отсюда.

Он подхватил девочку и, не забыв взять топор, понес в хижину, прижимая ее к груди, чтобы уберечь от низко нависших ветвей и острых сучьев. Какая она невесомая и маленькая! Не старше пяти-шести лет. И почти раздета – всего-навсего тонкая желтая майка и грязные желтые джинсы. На ногах белые кроссовки, шнурок развязался и болтается. Ни носков, ни куртки, ни перчаток. Что она здесь делает совсем одна? И что с ней случилось?

Мужчина замер. Он мог бы поклясться, что слышал топот тяжелых кованых сапог, под которыми трещал хворост. Нет, это ему чудится!

Но на всякий случай прижал к себе девочку еще крепче и заторопился. В ушах отдавались эхом шаги чужака.

К тому времени как он добрался до хижины, уже сгустились сумерки Он положил малышку на диван и прикрыл древним, возможно, старше его самого и очень теплым пледом в красно-голубую клетку. Затем зажег свет и, вдруг что-то вспомнив, подошел к двери, повернул ключ в скважине и задвинул засов. И нерешительно покосился на цепочку. Пожалуй, излишняя предосторожность не повредит.

Он накинул цепочку, развел огонь в камине, и через десять минут в комнате стало тепло.

Девочка все еще не приходила в себя. Он осторожно похлопал ее по щеке и уселся рядом. День, так хорошо начавшийся, казался непоправимо испорченным.

– Кто ты? – спросил он у малышки.

Та не ответила. Царапины уродовали маленькое личико, неестественно ярко выделяясь в беспощадном свете.

Тяжело вздохнув, он принес миску с теплой водой, весь день простоявшей на плите, пару чистых белых носков и кусок мыла. Из носка вышла неплохая мочалка, и вскоре ему удалось оттереть кровь. Теперь не мешает переодеть «находку». Он вынул теплую нижнюю рубашку, ставшую мягкой от частых стирок, и стащил с малышки одежду. Увиденное сначала потрясло, а потом возмутило его до глубины души. Она была покрыта синяками и ссадинами, на которых запеклась кровь. И внутреннюю поверхность бедер тоже пятнали бурые мазки.

О Господи!

Он па секунду прикрыл глаза, но, стиснув зубы, тщательно вымыл ее. Ни одной глубокой раны. Только порезы и ушибы. Он снова перевернул девочку на живот.

Длинные тонкие рубцы алели на коже от плеч до щиколоток. Аккуратно, полоска к полоске, они нигде не пересекались, словно гот, кто избил бедняжку, старался достичь некоего зрительного эффекта, заклеймив каждый дюйм этого маленького тельца.

Тоненькие ребра выпирали наружу, щеки были белее надетой на нее рубашки. Хорошо еще, что рубашка доходила ей до пят!

Он тщательно подоткнул плед и расправил волосы, стараясь осторожно распутать тонкие пряди. Жаль, что она так и не пришла в себя Наконец он присел на край кровати, глядя на бесчувственного ребенка, и не сразу осознал, что его трясет от бешенства. Какое гнусное чудовище могло так надругаться над беззащитной малышкой? Конечно, по собственному опыту он знал, как много на свете подобных тварей, но своими глазами убедиться, на что способны люди…

К горлу подкатила тошнота. Знай он, кто это сотворил, не задумываясь прикончил бы ублюдка!

Остается ждать, пока она очнется, а уж потом попытаться расспросить. Но девочка была недвижима. Может, лучше отвезти ее в больницу? Здесь нет даже телефона, а сотовый он оставил дома. На улице темно, и к тому же он не знает, где больница. И понятия не имеет, кто так поглумился над ней: издевался, насиловал, избивал Пожалуй, утро вечера мудренее. Завтра он отвезет ее и все время будет рядом. Нельзя оставлять ее одну. Однако сначала обратится к шерифу. Должен же быть в Дилинджере шериф! Ну а сегодня он сам о ней позаботится! Если девочка проснется, если пожалуется на боль, тогда придется все-таки везти ее в больницу, пусть и среди ночи. Но только не сейчас.

Возможно, ей удалось каким-то образом спастись, убежать в лес? Вдруг она споткнулась о корень или камень и ударилась головой? А может, тот мерзавец, что похитил ее, просто бросил умирать в лесу?

Мужчина наклонился и нежно провел пальцами по головке девочки. Ни одной шишки. Пульс по-прежнему ровный.

Если она скрылась от похитителя, это означает, что он все еще где-то поблизости и разыскивает свою жертву. Ну разумеется, он подсознательно все время это чувствовал и именно потому запер двери.

Он проверил охотничье ружье, уже заряженное медвежьим жаканом. На столе лежал его надежный «смит-вессон». Он любил этот револьвер, подаренный отцом в день четырнадцатилетия. Тогда же отец научил сына стрелять.

Мужчина взял револьвер. Обойма, как всегда, полная. Он глянул на дверь и взвесил оружие на руке, определяя на глаз расстояние.

Какой же подонок сделал это?

Немного погодя он порезал салат и поел, не отводя взгляда от ребенка. Потом согрел суп. Пахнет вкусно.

Он поднес ложку к носу девочки.

– Ну же, крошка, не хочешь попробовать? Горячий и совсем свежий, прямо с доброй старой печки. Конечно, пока нагреешь, сто лет пройдет, зато потом можно хоть весь вечер наслаждаться. Просыпайся скорее, детка.

Губы девочки шевельнулись. Мужчина взял чайную ложку, набрал немного бульона и приблизил к ее рту. К его удивлению и облегчению, губы чуть приоткрылись.

Он сумел влить в нее суп, и она судорожно сглотнула.

За первой ложкой последовала вторая, третья… Девочка съела почти полтарелки и только тогда открыла глаза и ошеломленно огляделась. Потом медленно повернула лицо к своему спасителю. Мужчина улыбнулся и постарался ее успокоить.

– Привет! Не бойся! Меня зовут Рамзи. Это я тебя нашел. Не волнуйся, ты в безопасности, и все будет хорошо.

Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь тот странный звук, что он слышал раньше: беспомощное испуганное мяуканье.

– Все в порядке, маленькая. Никто не обидит тебя.

Здесь тебе нечего бояться.

Девочка, очевидно, силилась заговорить, но слова не шли с языка. С трудом высвободив руки из-под пледа, она отчаянно замахала и снова издала этот ужасный полуплач-полустон, который вызывал в нем страстное желание притянуть к себе это крохотное созданьице и защитить, хотя бы и ценой собственной жизни.

Почти бросив на стол тарелку с супом, он схватил ее ладошки. Ресницы девочки, затрепетав, опустились, но не прежде, чем он заметил боль, мелькнувшую в ее глазах. Оба запястья были стерты до крови: по всей видимости, малышку связывали.

– Какая беда, детка. Мне ужасно жаль. Правда жаль.

Не вырывайся, хорошо? Я не причиню тебе зла.

Она свернулась клубочком, спиной к нему, закинула руки за голову и больше не двигалась. Рамзи рухнул на стул, мучительно размышляя, что теперь делать. Она безумно его боится. Вряд ли можно ее за это осуждать.