Руфь Уолкер - Мишель

— Дэвид тут ни при чем, можешь выбросить это из головы… Скажи лучше, как он здесь объявился?

Стив вздрогнул, вспомнив, как полтора года назад, купившись на усердие и преданность брата, перевел-таки на него оговоренную в завещании отца часть капитала. Боже, что ему наговорил сразу после этого родной брат!

— Я его не видел больше года. Он уехал в Европу, затребовав свою долю из дела, чем основательно меня подкосил. Мистер Сэм, помнится, в те дни просил о займе — а у меня было хоть шаром покати.

— Откуда он взялся?

— Я сегодня навел справки. Он умудрился спустить почти все свои деньги…

— Ага, и вспомнил про невесту с приданым? Как это на него похоже! Стив, я хочу, чтобы ты знал: вчера Мишель мне звонила. Она ничего не говорила про вашу ссору, зато сказала, что ждет ребенка.

Теперь уже молчал Стив.

— Стив, я совершила в жизни много глупых поступков, в том числе, возможно, и в отношении Мишель. Но мои карты и мое сердце говорят, что ваш брак не был ошибкой.

— Знаешь, Роза, — признался вдруг Стив, — я всегда считал себя человеком дела, трезвым и прагматичным. Я полагал, что в жизни у меня нет задачи важнее, чем продолжить наше семейное дело… А сейчас мне вдруг все стало безразлично — потому что если рядом нет Мишель, то зачем все остальное?

— Будет и Мишель, и все остальное. Если она зайдет или позвонит, передать ей что-нибудь?

Стив снова помолчал.

— Скажи, — заговорил он глухо и с усилием, — что я ее люблю и буду любить несмотря ни на что.

— Ты?..

— Да, я ни разу до сих пор не сказал ей этого. Спесь, гонор, боязнь услышать в ответ: «Ну и что?..» И вообще…

Стив бросил трубку и упал на диван, схватившись за голову…

Сделав аборт, Мишель никуда не поехала, а заперлась в придорожном мотеле Тампы, где ее никто не мог найти. Она почти все время лежала на диване, заказывала обеды и ужины в номер, но, так и не притронувшись, отсылала их обратно уже остывшими. Мишель часами глядела в потолок, пока случайно не нашла в чемодане давным-давно купленный томик «Крестного отца». И странное дело: чувствуя себя бесконечно оскорбленной тем, что делали с ней врачи, ощущая себя в минуты особенно острого отчаяния едва ли не убийцей, она вдруг увлеклась и с головой ушла в чтение. С того времени, как она возглавила цирк, ей не приходилось держать в руках книгу. Неожиданно сильное впечатление на нее произвели эротические сцены. Задумавшись над этим обстоятельством, она вдруг открыла для себя, что всегда при этом вспоминает о Стиве, а Дэвид… Дэвид словно перестал существовать в ее памяти, превратившись в кадр из какого-то увиденного в юности кинофильма.

«Как же так получается? — подумала Мишель. — Я только что совершила несколько ужасных поступков в отношении этого человека, оскорбила его на глазах у соперника, бросила слова о разводе — и тем не менее не могу отделаться от мыслей о нем!»

Мишель встала, походила, затем, поколебавшись, набрала номер домашнего телефона Розы.

— А я ждала твоего звонка, — сразу же сказала Роза. — Ты все-таки это сделала?

— Да.

— И что дальше?

— Не знаю. Я совсем запуталась и не понимаю, как мне жить дальше. И жить ли вообще.

— Стив звонил, — после короткой паузы сообщила Роза. — С ума сходит, боится, что с тобой что-то случилось.

— Можешь сказать, что ничего не случилось. Пока ничего не случилось…

Снова короткая пауза.

— Он тоже просил кое-что передать тебе.

— Представляю себе, что именно.

— Что он тебя любит и будет любить несмотря ни на что.

— Шутишь, Роза! — засмеялась Мишель.

— Когда это я шутила?

«И в самом деле, когда?» — подумала Мишель.

— Ты не могла бы позвонить ему и сказать, что со мной все в порядке? — запинаясь, попросила она.

— Это точно, ты в порядке?

— Да… — неуверенно подтвердила она, но тут же, гораздо тверже, повторила: — Да.

Повесив трубку, Мишель включила телевизор, чтобы хоть как-то заполнить пустоту, но мерцающий экран выводил ее из себя, и она его выключила.

И тогда она сосредоточилась на одном: день за днем она вспоминала все события последних месяцев.

По сути, она вела себя со Стивом как четырнадцатилетняя девчонка. Все шло наперекосяк, неспособность справиться с обстоятельствами и оправдать доверие труппы отравляли жизнь и били по самолюбию, а потому всю свою обиду она перенесла на Стива, возводя каждую, даже самую мелкую обиду в ранг трагедии и тем самым исподволь разрушая их брак.

Она не желала видеть достоинств Стива: его умения работать с людьми, его ума и терпения. А ведь именно Стив помог ее брату, с которым вечно были проблемы и у деда, и у родителей. Стив посмотрел на Дэнни бесстрастными глазами профессионального администратора и решил, что оптимальный выход из ситуации — назначить Дэнни помощником Скотти Дугласа, ответственного за размещение цирка на новых местах гастролей. Экспансивная натура Дэнни и его способность со всеми быть на короткой ноге в таком деле — только плюс, решил Стив, и судя по тому, что Скотти остался чрезвычайно удовлетворен планом гастролей, разработанным Дэнни, Стив не ошибся.

Не менее сообразительным Стив был и в других вопросах. По сути, пострадавших от слияния цирков не оказалось. Даже те, кто ушли — добровольно ли, нет ли, — не могли пожаловаться на плохое обращение: всем им выплачивалась весьма приличная пенсия из резервного фонда цирка. С теми же ее подчиненными, кто остался в новом цирке, Стив обращался с той же уважительностью, что и с собственными служащими. Более того, Мишель теперь уже подозревала, что большинство членов ее труппы мечтали о таком слиянии еще два года назад…

Что же касается его обращения с ней, то здесь, хотя он имел полное основание не раз и не два закатить ей скандал, он удерживался от того, чтобы расквитаться с ней за ее жестокие, а подчас и грубые выпады. Даже после того, как она лишила его единственного, что он имел в браке, он не стал прибегать к грубой силе и вообще не стал оказывать на нее давления… И это при том, что Стив, как она убедилась, должен был страдать от невольного воздержания в сексуальной жизни. Много ли мужчин смогли бы проявить подобное терпение?

Неужели она его любит и в этом источник ее непрекращающейся борьбы с самой собой? Неужели это чувство подкралось так незаметно, что она не смогла его распознать? До сих пор она предпочитала называть это влечением, вожделением, но теперь со всей очевидностью поняла, что ее притягивал он сам, а не одни только его сексуальные способности.

Впервые за последние двое суток Мишель уснула, а проснувшись, приняла душ, вымыла и высушила волосы. Надев новые джинсы и свитер с надписью «Цирки Брэдфорда и Лэски — снова вместе», она покинула мотель и направилась к месту зимней стоянки цирка.

Стив сидел в гостиной старого коттеджа и смотрел по телевизору футбольный матч.

Он не слышал, как она вошла, и Мишель, стоя у порога, пыталась совместить свои вчерашние воспоминания о Стиве с человеком, которого видела перед собой.

Был Стив, застреливший Конни, лишивший ее любви Дэвида, хитроумно втянувший ее в брачные отношения и спасший ее цирк от почти неминуемого банкротства, Стив, доводивший ее в постели до исступления.

И был Стив, сидевший сейчас перед ней: не ведая о ее присутствии, осунувшийся, с покрасневшими глазами, он сидел, опустив плечи и безжизненно сложив на коленях руки. Неужели из-за нее?

Стив поднял голову и увидел Мишель. У нее сжалось сердце — столько страдания было в его глазах.

— Пришла забрать вещи? — безразлично спросил он.

— Просто пришла. Домой.

Что-то шевельнулось в его лице. Слабо махнув рукой, он показал на кофейный столик.

— Лимонад, — сказал он. — Не Бог весть что, но пить можно. Выпьешь бокал?

— Я звонила Розе, — словно не слыша его, проговорила Мишель. — Она мне сказала…

— Что? — спросил Стив.

— Я хочу знать: ты правда будешь любить меня несмотря ни на что?

Лицо Стива исказилось от муки, и Мишель поняла: ему все стало ясно.

— Да, — ответил он глухо.

— Ты уверен в этом? Я много думала и поняла, что тоже люблю тебя… Но я так бесконечно виновата перед тобой, Стив…

— Да! — почти крикнул он, и когда в следующее мгновение она забилась в рыданиях на его плече, тихо лаская ее волосы, повторил: — Да. Я тебя люблю и буду любить всегда.

— Я преступница, — сквозь рыдания бормотала она. — И не может быть мне прощения…

— Мы оба виноваты, — глухо сказал Стив, — и я не меньше, чем ты. А может быть, и больше.

— Что будет дальше, Стив? — спросила она, утирая слезы и прижимаясь к его плечу.

— Дальше? Дальше — трудная и счастливая жизнь. У нас у каждого гонора на десятерых, и мы еще много дров наломаем. Но теперь мы твердо знаем: ты любишь меня, я люблю тебя… А еще…

— Что еще?

— Еще мы оба не можем жить без цирка. А значит, мы сделали правильный выбор.

Лимузин резко затормозил, и Мару бросило вперед. Только сейчас, ухватившись за спинку переднего сиденья, она поняла, что умудрилась заснуть. Увидев в зеркальце смущенное лицо молодого негра-шофера, она поняла, что тот выругался. Маре захотелось рассмеяться и сказать, что нет в мире ругательства, которого она бы не слышала, но сдержала себя.

«Достоинство, — подумала она. — Последнее, что нам остается в этой жизни, — достоинство».

— Ну и толпища, — заговорил шофер, увидев, что старая леди проснулась. — Не цирк, а вавилонское столпотворение.

Мара не ответила — она с интересом разглядывала праздничную толпу, устремившуюся к воротам города-парка. На стоянке, должно быть бесплатно, раздавали воздушные шарики, потому что в руках у каждого ребенка было по шару, и их цвета — красный, белый и голубой, цвета старого Брадфорд-цирка, — были ей как бальзам на душу. «Интересно, — думала она, — эти вот люди — чувствуют ли они непередаваемое, ни на что в мире не похожее сказочное обаяние цирка или просто погнались за очередным увеселением, чтобы убить несколько свободных часов, а потом все выкинуть из головы?»