— Так ты и Лобо..?

— Да!

Маре стало досадно и вместе с тем обидно.

— Но зачем же надо было скрывать это от меня? Неужели я не поняла бы тебя?

— Во-первых, это была не только моя тайна… А во-вторых…

— Во-вторых, ты стеснялась, что связалась с немым?

— Нет, черт меня возьми! Я слишком переживала из-за того, что могут подумать обо мне окружающие. Мне было стыдно признаться, что я всего лишь человек со всеми человеческими слабостями. И Лобо боялся — он боготворил тебя, а меня… меня он просто любил, как любят женщину.

Кланки зарыдала, и Мара погладила ее руку.

— Я рада, что ты мне обо всем рассказала, — успокоила она, хотя и не была уверена, правду ли она говорит сейчас.

— Наверное, это нехорошо, что я что-то скрывала от тебя, в то время как ты делилась со мной абсолютно всем…

— С чего ты взяла, что я делилась с тобой всем? — спросила Мара. — У меня тоже были свои секреты.

Кланки перестала плакать и с прежним неуемным любопытством уставилась на подругу.

— Что за секреты? А ну раскалывайся! — потребовала она.

Мара расхохоталась, а через секунду смеялась и Кланки. Вскоре она уснула, и когда Мара нагнулась, чтобы Поцеловать подругу, щека Кланки была холодной, словно жизнь уже начала уходить из ее тела.

Утром чуть свет, не приходя в сознание, Кланки скончалась.

Мара отвезла ее тело в Калифорнию и похоронила старую подругу на кладбище Санта-Розы рядом с Лобо.


Одной из самых неприятных обязанностей Мишель в ее новом качестве была необходимость при случае копаться в старых папках мистера Сэма. Эти пыльные бумаги, и в особенности журналы гастролей, которые мистер Сэм скрупулезно, с почти религиозным благоговением вел все пять десятков лет, слишком очевидно напоминали ей о собственной молодости и о том, что она еще очень многого не умеет в таком тонком деле, как руководство цирком.

Обычно она поручала просмотр архива помощнику, но сегодня ее секретарша слегла с температурой, а Мишель нужно было во что бы то ни стало найти погашенный чек трехлетней давности.

Они приехали на гастроли в Луисвилл после большого перерыва, и сегодня утром пожаловал некий поставщик со счетом в руке. Он заявил, что если они немедленно не оплатят использование грузовика, который наняли три года назад, то он через суд наложит арест на все имущество цирка.

Такие случаи бывали и раньше: иногда партнеры что-то путали или о чем-то забывали, чаще же — просто пытались поудить рыбку в мутной воде, а потому Мишель должна была в течение ближайшего часа во что бы то ни стало отыскать чек, в существовании которого не сомневалась ни минуты, После недолгих поисков она и в самом деле отыскала квитанцию об оплате со штампом в бухгалтерских книгах отца, но нужно было найти еще и погашенный чек. Именно поэтому она уже полчаса копалась в старых бумагах, хотя ее ждали и другие неотложные дела.

Чек наконец нашелся, но Мишель вдруг наткнулась на папку с надписью «Цирк Лэски» на обложке. Мишель стало любопытно, она сдула с нее пыль и раскрыла. В папке обнаружилась пестрая коллекция программок, переписка между дедом и цирком Лэски, а еще маленький блокнот, в который мистер Сэм тщательно заносил все свои обиды на семейство Лэски за последние полвека.

Мишель быстро просмотрела содержимое папки, задержавшись только на особенно ядовитых письмах, адресованных ее деду Джо Лэски. «Боже, какая бессмысленная трата времени и сил! — подумала она. — И вся эта возня — из-за женщины, о женитьбе на которой сам дед имел возможность тысячу раз пожалеть».

Если верить слухам, бабушка Мишель по линии Брадфордов была сущей мегерой, превратившей жизнь мистера Сэма в настоящий ад. Если бы Джо Лэски знал, какую услугу оказал ему мистер Сэм, отбив у него эту женщину!.. А впрочем, кто знает, быть может, бабушка Белль с другим мужем вела бы себя по-иному? Быть может, она сожалела об уходе от Джо Лэски и пользовалась любым удобным случаем, чтобы выплеснуть свою досаду на бедного мужа? Они так долго прожили вместе, что могли бы полюбить друг друга, но этого не случилось… Почему же они никак не решались развестись? Может, самолюбие не позволяло им публично признаться в ошибке, которую они однажды совершили на глазах у всех?

А в результате этот казавшийся Мишель незначительным эпизод вылился в годы вражды, что выходило за рамки всякого здравого смысла. Эффект цепной реакции: старая обида порождает ответный выпад, и так без конца. Что касается стариков, то для них этот раздрай стал как бы смыслом жизни и стимулом конкуренции, и мистер Сэм никогда не был таким воодушевленным и бодрым, как в те минуты, когда поносил соперника и всю его семью.

Мишель уже собиралась захлопнуть папку, как вдруг взгляд ее упал на листок, исписанный рукой отца. Развернув сложенную вчетверо бумагу, она прочитала ее и нахмурилась. Это был черновик письма, адресованного Стиву Лэски. Отец благодарил старшего из братьев Лэски за предложение о слиянии двух цирков и сообщал, что после долгих раздумий склонен дать положительный ответ — разумеется, если ему удастся склонить к этой идее мистера Сэма и если условия соглашения будут приемлемыми. Далее он просил о встрече — и здесь письмо обрывалось на полуслове, словно кто-то или что-то помешало ему.

Мишель потерла виски, стараясь все хорошенько обдумать. Что же могло произойти? Что помешало отцу закончить письмо? Она посмотрела на дату — за месяц до смерти родителей. Что ж, по-видимому, она так никогда и не узнает, почему Майкл Брадфорд так резко передумал. Ясно одно — отец вполне благожелательно воспринимал идею партнерства со своим закоренелым врагом.

Мишель убрала письмо в папку, но настроение у нее почему-то испортилось. По большому счету, все это дела давно минувших дней: письмо не дописано и не отправлено — в противном случае она имела бы сейчас дело с цирком Брадфорда и Лэски.

Что до нее, то она только рада тому, что сделка не состоялась. От одной мысли, что ей пришлось бы сотрудничать со Стивом Лэски, у нее кровь стыла в жилах. Хотя, с другой стороны, если бы сделка была заключена и оформлена, ей после смерти родителей и деда не пришлось бы в одиночку тащить этот неподъемный груз…

Ну ничего! Может быть, в следующем году дела пойдут получше. А как же иначе? Если не пойдут, то на что же ей вообще надеяться в этой жизни?

10

На дворе стоял 1970 год. Сезон был в разгаре, но ощущение неблагополучия разъедало цирк изнутри. Чувство это захватило всех — от привилегированной элиты дрессировщиков до последнего чернорабочего. Когда Мишель заходила в походную кухню или палатку для отдыха, она замечала уклончивые взгляды, преувеличенно громкие приветствия, улыбки, за которыми скрывались ожесточение и озабоченность.

При этом отношение труппы к Мишель не изменилось — и это особенно угнетало ее. Для них она по-прежнему оставалась дочкой Майкла, их любимицей, которую следует ограждать от всяческих напастей, и потому она подозревала, что не о всех неприятностях ей сообщают.

Намерения у них были самые благие, а результат оказался прямо противоположным. Мишель теперь непрерывно мучило чувство вины за людей, которые ей доверились. Все это отравляло ей жизнь, и вскоре появились нехорошие симптомы — учащенное сердцебиение и одышка. Врач назвал это приступами тревоги. В сто раз сложнее стало принимать решения, потому что теперь она панически боялась совершить неверный, а может быть — даже роковой шаг.

Но больше всего ее приводила в отчаяние собственная неспособность твердо держать бразды правления. Иногда она даже мечтала о том, чтобы Дэнни вновь занял ее место, но тот работал с бригадой, которая выезжала раньше всех на новое место гастролей и подготавливала все необходимое к приезду основной труппы, и вроде бы неплохо вписался в эту работу. Когда после смерти деда Мишель попросила брата занять место помощника директора по кадрам, Дэнни искренне поблагодарил ее, но сказал, что полностью доволен своим нынешним положением.

— Эта работенка как раз по мне, — сказал он со все той же беспечной улыбкой, что и в школьные годы. — Во-первых, цирк оплачивает мое пребывание в отеле, а во-вторых — если я иногда переберу, мне есть где проспаться.

К счастью, начав сезон ни шатко ни валко, они теперь срывали аншлаг за аншлагом. Погода была ясная и прохладная, необычная для Среднего Запада — погода, о которой циркачи могут только мечтать. Банк предоставил очередную полугодовую отсрочку по выплате займа, а поскольку живые деньги так и шли в руки, оплачивать текущие расходы и проценты в банк не составляло большого труда. Цирк имел обшарпанный вид, палатки выцвели и облиняли, костюмы давно уже не сверкали, но цирк держался на плаву, и предстоящее погашение займа не было таким уж страшным.

Как вдруг, словно гром среди ясного неба, к ним нагрянул седовласый мужчина в угольно-черном костюме, как и подобает дьяволу. Когда он появился на пороге Серебряного фургона с кожаной папкой в руках и зонтиком под мышкой, Мишель поняла, что это не человек, а посланец Судьбы и ничего хорошего этот визит не сулит.

Выпив предложенную ему чашечку кофе, гость объявил, что послан банком для того, чтобы либо немедленно закрыть Брадфорд-цирк, либо добиться в ближайшие дни оплаты всех займов.

— Приношу свои самые искренние извинения, мисс. Новое правление банка весьма сочувствует вашим проблемам, но оно несет ответственность перед своими вкладчиками. Между тем вы просрочили выплату долга уже на целых полгода.

— Но мы исправно выплачиваем ежемесячные проценты по долгу! — возразила Мишель.

— Если бы дело зависело от меня, я бы предоставил вам еще полгода отсрочки, — признался вдруг аудитор. — К сожалению, я здесь всего лишь как представитель банка, и от моего решения ничего не зависит.

— Но ведь вы действуете в ущерб собственным интересам! По окончании сезона вы получили бы основную сумму, а все шесть месяцев дополнительно получали бы проценты.