Он внимательно посмотрел на нее и опустил глаза.

– Мне звонили из Шотландии, Франческа, от лорда Генри. – Он сделал паузу. – Он распорядился, чтобы ты покинула Мотком и… – Он опять помолчал. – Видишь ли, я вынужден спросить тебя, что же там случилось. Объясни, пожалуйста.

Франческа сидела не двигаясь и смотрела себе в колени. На запястье все еще сохранялись следы синяков, и она водила ногтем по контурам отметин. Ее прошлое. Она молчала, думая, с чего начать свой рассказ, и сгорала от смущения. Наконец она решилась.

– Знаете, я раньше понятия не имела, что значит – быть счастливой. Никто и никогда меня не любил, – просто сказала она. – Вот я и попалась, как дурочка. Это было сильнее меня, я не знала, как бывает, когда…

Она умолкла. Франческа не знала, что любовь может приносить такую же страшную боль, как ненависть или насилие. И даже более сильную – боль, которая исходит откуда-то изнутри тебя самой. Ей казалось, что недостижимое для нее счастье любить и быть любимой не может предать, не может обернуться ложью и стыдом.

– Я всегда была одинокой, – сказала она, приложив руку к сердцу. – Здесь, в душе.

И она сбивчиво начала рассказывать ему всю правду. Всю, до донышка. Теперь ей нечего было терять. Она потеряла все.


Потом Джон долго сидел в темноте, размышляя над тем, что рассказала ему Франческа. Тяжесть страданий, которую ей пришлось вынести, не укладывалась у него в голове, бедствия, обрушившиеся на эти хрупкие плечи, казались невероятными. Ну и негодяй этот ублюдок Девлин, соблазнил девушку, использовал и бросил, как ненужную тряпку. Попадись он ему как-нибудь на узкой дорожке, он из этого подонка вышибет дерьмо.

Он тихо выругался и собрался идти спать. Он сильно устал за этот день, пережил большое потрясение – решение лучше отложить до утра. Он сполоснул кофейную чашку под краном, поискал глазами полотенце и тут услышал, как скрипнула дверь. Фигуру в темноте было видно плохо.

– Франческа! – Он сделал несколько шагов навстречу и остановился на полпути. Девушка стояла по-дорожному одетая, с сумкой в руках. Она приготовилась к отъезду.

– Ты куда, Франческа? – тихо спросил он. Приблизившись к ней, он увидел, что она бледна как бумага. А глаза как два черных провала. – Не уходи, не поговорив со мной, – грустно сказал он, взял сумку и положил на стол. Франческа беззвучно заплакала. Никакие беды не могли ее сломать, а вот поди ж ты, любовь сломала.

– Ох, Франческа.

Второй раз за этот долгий день он обнял ее и прижал к груди. Сердце у него заныло от жалости к этому беззащитному существу. В этот момент он понял, что должен делать. Эта потерянная душа должна, наконец, обрести покой, должна обрести человека, который сумеет ее защитить.

Он принял решение раз и навсегда, зная, что ни за что не откажется от своего намерения. Гладя ее по волосам, слыша судорожные рыдания, сотрясавшие девушку, он думал, что отныне сам будет заботиться о ней. Эта девочка так перестрадала, без него она никогда не оправится. Непривычное для него чувство собственной необходимости для другого согрело его душу. Его не пугала ответственность, которую он на себя принимал; напротив, в нем засветилась надежда. Джон был настолько тверд в своем решении, что никаких колебаний в его правильности уже не возникало.


Дора возвращалась из трехдневного отпуска, который она провела у своей сестры в Хэррогейте. Джон встретил ее на станции в соседней деревне. Увидев его на платформе, Дора сразу поняла, что у него неприятности. Не в его правилах было встречать ее с поезда.

– Зря ты побеспокоился, Джон, – сказала она, когда они поздоровались. – Я бы отлично доехала на такси. – Она нарочно напустила на себя суровость. Его растерянный вид ей ужасно не понравился.

– Никакого беспокойства, Дора. – Он погрузил ее сумки в багажник и открыл дверцу.

Она залезла в машину, пристегнула ремень и сразу взяла быка за рога.

– Ну ладно, не будем ходить вокруг да около, Джон, выкладывай, что стряслось.

Она сложила руки на коленях и приготовилась слушать.

– Мудрая ты баба, Дора, – улыбнулся он.

– Не увиливай.

– Ну, раз ты настаиваешь… Я решил покинуть Мотком-парк. По собственному желанию.

– Понятно. – Она глядела прямо перед собой. Они слишком долго прослужили вместе в Моткоме, чтобы легко отнестись к такому сообщению. Она набрала воздуху и прямо спросила: – Это как-то связано с той девушкой, Франческой?

– Непосредственно.

Она по-прежнему не смотрела на него.

– Я так и думала.

Джон положил руку ей на ладонь.

– Поверь, Дора, мне непросто было на это решиться.

Она опустила глаза на колени.

– Да уж наверное.

Дора достала из кармана платок.

– Извини, Джон. – Она высморкалась, чтобы выиграть время. – Настолько неожиданно… Я… – Она умолкла.

Джон тоже молчал, не зная, что сказать.

Дора опять высморкалась. Наконец она справилась с собой и сказала:

– Прости, Джон, но ты ясно отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

Она наконец глянула ему в лицо.

– Да. Поверь, я не с бухты-барахты на такое решился.

Только об этом он и думал последние сутки, все двадцать четыре часа. Устал уже думать.

– Ну тогда, может, объяснишь, как это тебе пришло в голову.

– Да.

Он обернулся к ней, и она заметила, как он изменился за эти три дня. Он выглядит утомленным и… она не могла подобрать слова. Он выглядит человечным, вот что. Как будто внешний ненужный лоск слетел и под ним оказался очень простой и, пожалуй, очень счастливый человек. Вот именно – счастливый! Впервые за все время, что она знала его, Джон казался довольным. Дора даже позавидовала ему.

– Франческе велено убираться из Моткома, – сказал он. – И я решил уехать с ней вместе. – Там у них что-то произошло с братом леди Маргарет, ерунда какая-то, но они встали на дыбы. Я не могу допустить, чтобы она ушла одна-одинешенька. Решил расторгнуть договор и зажить своим домом.

– Ах, Джон! По-моему, ты поступаешь опрометчиво. Не погорячился ли? – В голосе Доры прорывалась досада. – Надо бы подумать хотя бы недельку.

– Решение принято, Дора. И лорда Генри я уже поставил в известность. В конце недели он приедет для расчета.

– И он тебя так запросто отпускает?

– А что ему? Я всего лишь обыкновенный слуга.

– Но Джон! – Дора дотронулась до его плеча. – Ты целую жизнь провел в Моткоме. И вдруг из-за какой-то девчонки…

Джон не сразу нашелся с ответом. Ему казалось, что Дора не понимает его серьезности, а раскрывать свои чувства он не умел. Джон откашлялся.

– Я нужен ей, Дора. Я всю жизнь жил ради других, собирал воедино их расклеивающиеся жизни, а теперь у меня появилась возможность создать собственную. Я не обманываюсь, я понимаю, что все может обернуться для меня гораздо хуже, чем я предполагаю, но, по крайней мере, я буду знать, что попробовал сам выстроить свою судьбу. Я уверен, что сделал правильный выбор. Франческа одна не выживет – она отчаянно нуждается в поддержке. Я впервые оказался кому-то действительно нужным, у меня появилась цель, я несу ответственность за другого человека. – Он пожал плечами. – Наверно, это звучит глупо, но для меня все это чрезвычайно серьезно. – Он посмотрел на Дору, и она увидела в его глазах надежду. – Она нуждается во мне, Дора, – повторил он. – Я не могу ее подвести. Теперь ты понимаешь?

А Дора думала о собственной жизни, о своем одиночестве и о том, как ей самой не хватало любви.

– Конечно, мой дорогой Джон, я поняла.

Она потянулась к нему и поцеловала в щеку. Она сделала это впервые за десять лет дружбы.

– Я рада за тебя, – сказала она. – И желаю тебе счастья в твоей новой жизни.

Больше ей нечего было добавить.

17

Много лет спустя, вспоминая то время, Франческа не могла восстановить в памяти ни одной детали ее последних дней в Мотком-парке. Припоминались лишь опустошающие душу горечь и боль, от которых не было сил жить. Она полюбила, она доверилась Патрику и верила в счастье, которым он осветил ее существование. Но он обманул ее, сбросил с высоты этого счастья в пучину беды. Он с самого начала считал ее недостойной себя и поручил сестре объясняться с ней.

Она не знала, что он пытался дозвониться до нее, смягчить удар. Но Джон был непреклонен. «Она не желает с вами разговаривать», – холодно отвечал он Патрику. «Оставьте ее в покое. Неужели вам мало того, что вы с ней сделали?» И Патрик клал трубку, сознавая огромность своей вины, своей слабости, которая сделала его игрушкой в руках сестры.

Так Франческа прилепилась к Джону. В те времена, когда ночи казались бесконечно длинными, беспросветно темными, ее преследовали призраки прошлого. А Джон был последним якорем надежды, человеком, на которого она могла положиться.

И Джон это понимал. Он видел, что она сломалась под гнетом своих бедствий. Ее погубила любовь, и он жаждал отомстить за нее. Он мог бы убить Патрика Девлина, если бы это утешило бедное дитя.

Его дитя. Он привык думать о ней, как о своем ребенке, близком и драгоценном существе, как будто она была частью его самого, его плотью и кровью. И теперь, строя планы на будущее, он истово хотел оградить ее от всех грозящих бед. Как зверь защищает своего детеныша.

Дни летели быстро. Джон часто ездил в Ньюкасл, где присматривал небольшой домик, в котором они могли бы поселиться. Он паковал вещи, отдавал распоряжения, делал финансовые расчеты и закончил свое пребывание в Моткоме коротким разговором с лордом Генри в его кабинете.

– Значит, ваше решение окончательно, Джон? – Лорд Генри не скрывал своего неудовольствия. – Вы полагаете, так вам будет лучше?

Джон пожал плечами.

– Мне кажется, сейчас это для меня наилучший выход, – ответил он.

– Ну что ж, не мне вас отговаривать. – Стоя у камина, лорд Генри в упор смотрел на Джона. Ему никак не хотелось расставаться с этим надежным человеком. – И все же: могу я как-нибудь повлиять на ваше решение?