Зинаида все еще стояла, не шевелясь и смотрела на Эрвальда, точно стараясь прочесть на его лице имя, которое он не говорил; вдруг ей все стало ясно.

— Эльза! — вскрикнула она. — Это Эльза!

Рейнгард молчал, опустив глаза.

— Говори, я хочу знать! Ты любишь Эльзу?

— Да… жену моего друга! Одна мечта о счастье уже представляет измену ему. Я должен уехать навсегда.

Зинаида собрала все свои силы; она не хотела давать волю своему отчаянию в его присутствии.

— Уйди, — сказала она едва слышно. — Оставь меня одну!

Рейнгард сделал к ней шаг в порыве жгучего раскаяния.

— Неужели я должен был молчать? Моя судьба приносит тебе всегда только горе! Это какой-то рок!

— Уйди! — повторила Зинаида с внезапно прорвавшейся горячностью. — Оставь меня! Я больше не в силах это выносить! Будь милосерден, оставь меня одну!

Рейнгард понимал, что должен уйти, и повернулся к двери.

— Прости. Я не мог иначе. Прощай!

Дверь за ним закрылась; Зинаида осталась одна. На этот раз страстного взрыва горя не было; последний и притом самый тяжелый удар сломил все силы, которые еще у нее оставались.

Она хранила в сердце, как святыню, свою девичью любовь и, как ни горько жаловалась на гордость Рейнгарда, разлучившую их, никогда не сомневалась в его любви; она верила в нее твердо, непоколебимо. Теперь и эта вера была разбита; Зинаида чувствовала в эту минуту, что он никогда не любил ее.

Итак, значит, Эльза заставила Эрвальда узнать страсть. Да, он бессознательно любил прелестную, необузданную девочку, потому что натолкнулся на сопротивление с ее стороны, а теперь любит красивую, суровую жену друга, выказывавшую по отношению к нему ледяную холодность. Она была недоступна для него, и все-таки он жертвовал ради нее женщиной, беззаветно отдававшейся ему; он не хотел счастья с другой.

Буря рванула плохо запертое окно, обе половинки его со звоном распахнулись, и в комнату хлынул поток дождя. Зинаида оглянулась, медленно встала и подошла к окну. Ее большие темные глаза горели на мертвенно-бледном лице; она прислонилась к косяку окна и устремила взгляд на бушующее озеро. Как дико метались и пенились волны!.. Но под ними в глубине был покой.

Не первый раз Зинаида прислушивалась к этому манящему и в то же время пугающему голосу; его шепот часто раздавался в ее душе, увлекая ее в заколдованный круг, из которого уже нет выхода. Но каждый раз этот шепот умолкал при одном воспоминании, никогда не покидавшем ее. Когда-то она, молодая девушка, мечтала о великом, беспредельном счастье; это счастье появилось перед ней, как светлый мираж, и исчезло; но жажда счастья осталась и продолжала нашептывать ей, что не все еще потеряно, что счастье вернется вместе с тем, кто унес его с собой. Теперь человек, которого она любила, вернулся, и среди горя и муки снова всплыла ее мечта, золотая, все озаряющая. Она простерла к ней руки, хотела удержаться за нее, но обманчивый образ насмешливо растаял в воздухе, и она осталась одна, одна среди пустыни, в которой нет дороги.

Зинаида выпрямилась со спокойствием, которое дается человеку, твердо принявшему решение. Она уже не чувствовала муки последних минут, в ее душе было пусто и мертво; только на мгновение в ней шевельнулась тупая боль, когда она взглянула в сторону Мальсбурга, где ее сын так бурно вырвался из ее объятий и поднял на нее руку. Перси не будет больше ненавидеть свою мать — ему скоро скажут, что она умерла.

Зинаида пошла в соседнюю комнату за дождевым плащом, надела его, низко надвинула на лоб капюшон, чтобы по возможности не быть узнанной, и отправилась в свой последний путь.

На веранде гостиницы стояли Зоннек, Эльза и человек в костюме лодочника. Видно, случилось нечто особенное, чтобы оставаться в таком месте, куда захлестывал дождь. Набросив на плечи плед, Эльза стояла рядом с мужем, неотрывно смотревшим в подзорную трубу.

Озеро представляло картину необузданной стихии; буря всколыхнула его до самого дна. Горы на противоположном берегу исчезли, а ближние виллы едва можно было различить сквозь серую завесу дождя. Волны захлестывали на высокую террасу и с шипением разливались по каменным плитам.

— Должно быть, они вовремя не заметили опасности или понадеялись, что успеют вернуться, — сказал Зоннек. — Вы уверены, что это лодка мистера Гартлея?

Лодочник утвердительно кивнул головой.

— Это бот из Мальсбурга. Он прошел мимо гостиницы часа два назад, еще до начала грозы.

— Он прав, — сказал Лотарь, передавая трубу жене, — на мачте английский флаг. Они пытаются подойти к берегу, но их отбрасывает.

— Они не доберутся до берега, так как находятся слишком далеко от него, — решительно заявил лодочник. — Должно быть, у них сломался руль, потому что они уже не держатся никакого направления.

— Неужели им нельзя помочь? — спросила Эльза, наблюдая за лодкой в трубу. — Должна же быть какая-нибудь возможность.

— Никакой возможности. Видите, пароход и тот не решается идти, а маленькая лодка… Хотел бы я посмотреть на того, кто станет рисковать жизнью!

— Да это ничего бы и не дало, — сказал Зоннек. — Английский бот наверняка построен прочнее и выдержит больше, чем здешние маленькие лодчонки. Вы видели его, когда он плыл мимо; кто в нем был?

— Владелец Мальсбурга и английский лорд, гостящий у них. Я знаю их; они каждый день бывают на озере и хорошие гребцы; только в такую погоду это им не поможет.

Опасность, которой подвергалась лодка, не осталась незамеченной на берегу. На палубе парохода стояли капитан и вся команда. На берегу, несмотря на проливной дождь, толпился народ — большей частью лодочники, вытащившие свои лодки далеко на сушу, чтобы предохранить их от бурного прибоя. Они кричали, переговариваясь друг с другом, смотрели на погибающий бот, но никто и не думал о помощи, считая ее невозможной.

На веранду вышел Эрвальд. Он искал друга в его комнате и очень удивился, найдя его здесь. Зоннек быстро обернулся.

— Ты от Зинаиды? Узнал ты, наконец, что произошло в Мальсбурге?

— Да, я потом тебе расскажу, — уклончиво ответил Рейнгард, медленно подходя.

— Как чувствует себя Зинаида? — озабоченно спросила Эльза. — Можно мне, наконец, пройти к ней? Я сейчас…

— Не ходите, прошу вас, — остановил ее Рейнгард, — леди Марвуд очень взволнована; и я думаю, что при ее настроении ей приятнее быть одной.

Он подумал о признании, которое только что сделал Зинаиде; по крайней мере, в настоящую минуту следовало избавить ее от присутствия Эльзы. Молодая женщина посмотрела на него разочарованно, но муж поддержал его.

— Не ходи, Эльза! Подождем, что принесет нам следующий час; он может все переменить. Видишь там лодку, Рейнгард? Это бот из Мальсбурга; в нем Марвуд с Гартлеем.

Рейнгард взял подзорную трубу и через несколько минут молча возвратил ее. Их глаза встретились, и в них мелькнула одна и та же мысль. Действительно, это могло все переменить; казалось, судьба хотела вмешаться в дело. Эльза боязливо смотрела на озеро; мужчины вполголоса обменивались замечаниями, а лодочник время от времени вставлял свои пояснения.

— Должна же буря когда-нибудь кончиться, — сказал Зоннек. — Может быть, они продержатся до тех пор.

— Может быть, но я не думаю, — пробурчал лодочник. — Наше озеро что раз захватит, того уже не вернет.

— Наверно, оба англичанина, как спортсмены, хорошие пловцы, — заметил Эрвальд. — Это единственное спасение для них, если лодка перевернется, а этого надо ждать каждую минуту.

Лодочник пожал плечами.

— Не особенно-то это поможет им при таком волнении, если поблизости не окажется помощи. Да, наконец, у них еще ребенок.

Все трое одновременно обернулись с восклицанием испуга.

— Ребенок? Господи! Неужели и мальчик в лодке?

— Да, я ясно видел маленького лорда, когда они плыли мимо; он сидел рядом с отцом у руля. — Лодочник вдруг замолчал и, защитив глаза рукой от дождя, стал зорко всматриваться. — Мачта сломалась, и весь такелаж полетел, хорошо еще, если через борт, иначе бот ляжет на бок, и все пропало.

Эльза взглянула вверх на окна и промолвила;

— Если бы Зинаида знала, какой опасности подвергается ее ребенок!

— Пусть не знает, — ответил Зоннек, — избавим ее хоть от тревоги. К счастью, она заперлась и ничего не видит и не слышит. Пойдем, Эльза, ты промокнешь насквозь, ветер гонит дождь прямо сюда. Там, дальше, сухо, а видеть ты будешь и оттуда так же хорошо.

Он отвел жену на другой, более защищенный конец веранды, а сам вернулся к Эрвальду. Тот до сих пор не сказал ни слова, а теперь тихо переговаривался о чем-то с лодочником, глядевшим на него с явным испугом.

— Нет, — ответил он вполголоса, — давайте мне, что хотите, я не соглашусь! Это называется искушением Бога.

— В чем дело? Что ты затеваешь? — спросил Лотарь, услышав последние слова.

— Хочу ехать, — коротко сказал Рейнгард, движением головы указывая в сторону озера.

— В такую-то бурю? Бог с тобой! Это безумие.

— Я это и сказал барину, — вмешался лодочник, — но барин не хочет слушать.

— Будь благоразумен, Рейнгард! Это невозможно. Уж если большой, крепкий бот не выдержал, то буря и подавно разобьет те ореховые скорлупки, а твоя жизнь нужнее, чем жизнь какого-нибудь Марвуда.

— Марвуд пусть сам спасается, если может, но ты ведь слышал, в лодке ребенок, единственный сын Зинаиды; его необходимо спасти, по крайней мере, необходимо попытаться. Так вы не едете? — обратился он к лодочнику. — В таком случае найдите мне охотника среди ваших товарищей. Пусть требует, сколько хочет, я заплачу.

По лицу лодочника видно было, что он сомневается в его здравом рассудке.

— Верю, — ответил он, — только никто не пойдет, нечего и спрашивать. Предложите хоть бочку золота, жизнь им дороже.