Кармен Рид - Мир перевернулся

– Да, грубиян. Да, плохой. – С этими словами он переместился ниже и пропал там надолго, пока не привел Еву к финишу, после которого у нее, казалось, не осталось уже никаких желаний.

На следующее утро – точнее, ближе к полудню – они позавтракали и снова занялись любовью. Потом ванна и снова секс. Ленч и снова секс. У них кончились продукты, и пришлось идти в магазин. Закуски, вино… Джозеф купил что-то в аптеке, но отказался показать, и тайна раскрылась только вечером, когда Ева, изрядно захмелев и выкурив первый косячок, разлеглась рядом с ним на смятой кровати.

И вот тогда он вынул маникюрные ножницы и принялся подстригать «лужайку» у нее между ног, отпуская при этом совершенно идиотские шуточки, вроде: «О, дорогая, думаю, мы поправим это с помощью геля… Скажи откровенно, ты часто пользуешься шампунем? Слишком часто, на мой взгляд. Ты смыла все натуральные масла». Она захлебывалась от хохота и желания, а он подрезал, разглаживал, взбивал… Когда все закончилось и ей было разрешено оценить результат, Ева увидела аккуратное нечто в форме сердечка.

В воскресенье он убедил ее обесцветить прядь волос, а все остальное покрасить золотистой с медным отливом краской.

– Ну вот, теперь ты вправе утверждать, что оторвалась по полной программе, – сказал Джозеф, когда они снова, наверное, уже в последний раз занялись любовью в то воскресенье.

Солнце клонилось к закату, и до возвращения мальчиков оставался час.

Все ее тело, от подбородка до лодыжек, было истерто почти до крови. Оседлав лежавшего на софе Джозефа, она двигалась медленно, в заданном им ритме, не уверенная в том, что сможет когда-нибудь прийти к финишу.

– Я хочу жить с тобой, – внезапно признался он. – Пожалуйста, скажи «да». Думаю, тебе бы стоило купить другую квартиру, побольше, с двумя спальнями. Одна для мальчиков, а другая для нас, звуконепроницаемая. Ну? – Он слегка изменил позицию. – Я буду твоим жильцом, так что хватит денег взять что-нибудь с садом. Чтобы было где погонять мяч. Письменный стол поставим в спальне, и тогда приятное можно будет сочетать с полезным. Ну же, Ева, пожалуйста, скажи «да». Мы отлично подходим друг другу.

Он долго ждал ее ответа, замедлив темп до такой степени, что она ощутила биение его пульса внутри себя.

– Я еще не познакомилась с твоими родителями, – нерешительно улыбнулась Ева.

– Как старомодно! Не ожидал…

– То есть… я хотела сказать, что с удовольствием познакомилась бы с ними.

– Ладно, пусть так, но ты уклоняешься от ответа. Мы можем съехаться и жить вместе?

– Ну…

– Пожалуйста.

– Мне надо обо всем подумать и поговорить с мальчиками. Купить квартиру? – То, что Джозеф предлагал, казалось невероятным, но у него все получалось так легко, так просто.

– Подумай, конечно, подумай. О, черт, во мне уже ничего не осталось.

«Поговорю с ними сегодня, – решила она, поглаживая движущуюся между ее грудей голову. – Дети теперь такие продвинутые, что иногда даже страшно становится».

– Тебе понравится моя мама, – добавил Джозеф. – Стон… теперь уже ты меня пугаешь!

В конце концов Ева нашла обшарпанную полуподвальную квартиру с двумя спальнями и унылым садовым участком за домом. Тем не менее она знала, что сумеет превратить это в дом, и, когда переехала туда с сыновьями, вместе с ними поселился Джозеф.

Они купили кровать, однако на этом общие покупки и закончились. Большего Ева ему не позволила. Она слишком долго прожила с сыновьями, чтобы вот так сразу впустить в свою жизнь постороннего. Джозеф платил за квартиру, Ева же покупала мебель, занавески, краску, комнатные растения, кухонную посуду и прочие мелочи, которые, накапливаясь постепенно, и создают настоящий дом. Дом, который ей всегда так хотелось обустроить для своих сыновей.

Но Джозеф не собирался оставаться в стороне от ее хлопот и забот. Он любил ее безмерно, бескорыстно и хотел быть рядом с ней и вместе с ней. Постепенно Ева подпустила его ближе. А стоило ей только начать отвечать на его «я тебя люблю», как его понесло дальше и он заговорил об обязательствах, браке и… детях!

– Притормози, – просила его Ева. – Не торопись.

– Почему? – искренне удивлялся он.

Надо ли было удивляться и делать большие глаза, когда уже через несколько месяцев после переезда она узнала, что беременна? Можно ли было всерьез рассчитывать на то, что какая-то диафрагма выдержит такой напор решительности и целеустремленности?

Первые месяцы беременности стали для Евы месяцами страха. Дело было не только в том, что ее пугала их неготовность иметь ребенка. В конце предыдущего замужества у нее случился выкидыш, и она просто приходила в ужас оттого, что несчастье может повториться. Ева плакала, уставала, плохо себя чувствовала и все время о чем-то беспокоилась, из-за чего-то волновалась. Она могла подолгу лежать в постели, положив руку на живот, убедив себя в том, что каждое движение ребенка служит предвестием еще одного выкидыша. В конце концов малышка, здоровенькая и пухленькая, все же появилась на свет, и хотя Джозеф и Анна полюбили друг друга мгновенно, первой реакцией Евы был эмоциональный коктейль из любви, облегчения и нового беспокойства. Страхи и тревоги покинули ее лишь по прошествии нескольких месяцев, а до трех она не только не выпускала девочку из виду, но и редко из рук.

Все то время, пока Анна подрастала, Джозеф проводил, по большей части дома и поэтому легко и естественно принял на себя роль главной няньки. Более того, эта роль даже пришлась ему по вкусу. Он разгуливал по квартире с малышкой, когда та капризничала, кормил ее из бутылочки и часами носил на руках, напевая бесконечные колыбельные, когда ей не спалось. Для Евы было чем-то вроде откровения то, что мужчина проявлял такой интерес не только к ней, но и к девочке и ее сыновьям. Деннис, ее первый муж, понятия не имел о том, как ухаживать за детьми, и даже не старался научиться.

– Ты только посмотри, посмотри, – приговаривал Джозеф, – у нее мои глаза, твои волосы и твой нос. Верхняя губа, по-моему, моя, а вот нижняя – твоя. Разве не изумительно? Идеальный ребенок, самая красивая девочка во всем мире!

– Хочешь сказать, она даже лучше, чем я? – спрашивала Ева.

– Лучше, потому что она – это ты и я.

Ева прожила без Джозефа уже три года, но так и не привыкла к этому. Ей не на что было жаловаться, ее почти все устраивало, однако было бы неправдой сказать, что она по нему не скучает. Прежнюю кровать пришлось выбросить, заменив ее на другую, поменьше, – пустота гам, где когда-то был он, пугала и нервировала. Порой какие-то мелочи безжалостно вырывали ее из состояния благодушия и напоминали о нем, вызывая тоску по безвозвратно утерянному.

Когда Анна возвращалась после проведенного с ним уик-энда, Ева ловила его запах, проникший в ткань дочкиного джемпера. Иногда она замечала что-то такое, что наверняка рассмешило бы Джозефа, хотя чаще всего – и это было самое тяжелое – воспоминания о нем трансформировались в воспоминания о сексе.

Как удивительно просто, без малейших усилий у них все получалось! Секс был для них естественным ритмом жизни, они будто улавливали исходившие друг от друга импульсы, меняя позы и положения и даже достигая пика наслаждения всегда одновременно или в крайнем случае с разницей в несколько секунд. После секса они почти мгновенно засыпали, ведь разговоры не требовались. Именно когда они стали жить вместе, Ева поняла смысл выражений «быть единым целым», «познать друг друга».

Теперь, по прошествии трех лет, было трудно вспомнить, когда и что пошло не так. Может, Джозеф чересчур активно требовал от нее того, к чему она не была готова; может, ей не очень нравились происходившие с ним перемены. Ева влюбилась в романтичного, мечтательного студента, однако, закончив учебу, Джозеф получил работу, потом понял, что она ему нравится, а потом в нем проросли амбиции и желание зарабатывать деньги. Ева, уже побывавшая женой трудоголика, сразу запаниковала, испугавшись, что ее новая, тщательно отстроенная жизнь вот-вот свернет в сторону и пойдет в нежелательном направлении.

– Я совершила самую серьезную из возможных ошибок: сошлась с полным придурком, – сказала она Джен после одной особенно бурной сцены, в результате которой Джозеф был около полуночи изгнан из квартиры.

Подруга прибыла на место происшествия в течение часа после поступления сигнала бедствия и притащила с собой бутылку дешевого польского джина и упаковку яблочного сока – то, что успела схватить, перед тем как вылететь из дому.

Смесь джина с соком они и пили из высоких стаканов.

– В Голландии все так пьют… или это бельгийцы? – бормотала Джен, бросая в мутноватую жидкость кубики льда, обнаруженные ею в углу морозилки.

После двух стаканов они перебрались в кухню, где к выпивке добавилась травка; вскоре обе довели себя до состояния, в котором даже драма Евы воспринималась как нечто преходящее.

– Он был такой милый, – призналась она Джен, попыхивая самокруткой. – Такой отличный парень. Такой чудесный отец для Анны.

– И такой замечательный трахалыцик, – добавила Джен и тут же поспешила с разъяснениями: – Я это говорю с твоих же слов, дура ты чертова. Все видели, что вы счастливы, прямо-таки насмотреться друг на друга не могли.

– И как только мне удалось превратить его в Ричарда Бренсона? Или в слегка улучшенного двойника Денниса?

Ева искала и не могла найти ответ на этот вопрос. Что она сделала? Что пошло не так?

Окончив университет, Джозеф удивил ее тем, что принял первое предложение по работе и занялся телепродажами. Еще большим сюрпризом стало для нее то, что он быстро добился успеха и стал зарабатывать приличные деньги.

И не только зарабатывать, но и тратить. В доме появились новейшая стереосистема, дорогой видеомагнитофон, полки, быстро заполнявшиеся компакт-дисками. Гардероб Джозефа заметно расширился, причем на этикетках значились такие названия, как «Хьюго Босс», «Дживс и Хоукс», «Кензо», «Эмпорио Армани»… На нее саму и детей обрушился водопад подарков: одежда от «ДКНИ» и Калвина Клайна, кроссовки и спортивные костюмы «Найк».