В синем халате и красной косынке она была похожа на девиц с плакатов тридцатых сороковых годов. Как заведенная мела, мела…. Мела во все пределы. Майк перестал усмехаться и довольно мрачно спросил:

— Почему ты меня бросила?

— Джентльмен не задает подобных вопросов, — не переставая орудовать веником и совком, надменно ответила она.

— Почему даже не позвонила? Ни разу?

Кристина на секунду оторвалась от наведения чистоты и показала ему язык.

Майк только тихо посмеялся и покачал головой. Кристина с ведром исчезла.

Телефоны дружно молчали. Объявили забастовку. Оба. И городской, и «Нокия».

Если женщина уходит, виноват мужчина. Какого дьявола! Почему всегда во всем виноваты мы? Мы — слабые, закомплексованные, болезненные существа. Особый вырождающийся вид. Плодиться из пробирок гораздо продуктивнее. И безопаснее. Это уже последнему идиоту ясно. Не то, что женщинам. У них там, говорят, дикие очереди за этим делом. А мы? Живем мало. И по большей части скверно. Стараемся, лезем из кожи вон, а толку?

Чего они все от нас хотят? Постоянно что-то требуют, требуют. Эти темноглазые. Еще кто-то из великих сказал, берегите мужчин! Берегут они нас? Хотя бы щадят? Хрен с маслом. Так и норовят затолкать каблуками в какую-нибудь щель. Чтоб ниже плинтуса. Чтоб сидели, и не высовывались.

Впрочем, так нам и надо. Одна надежда на клонирование. Может, при помощи этих штучек удастся человечеству произвести на свет из самих себя нечто более совершенное. Без комплексов, без недостатков, без уродства.


Когда депрессия достигла апогея и лень потным удавом сдавила руки, ноги, шею, Майк нашел в себе силы, поднялся с дивана, сел в машину и поехал по шоссе. Решил проверить свой загородный дом. На все лето он зачем-то, зачем и сам не знал, за символическую плату сдал его малознакомому приятелю с семьей.

Майк заглушил двигатель, вышел из машины и подошел к воротам. Те были наглухо закрыты. Когда он бывал здесь, ворота всегда держал распахнутыми настежь. Заходи, друзья-приятели! Мой дом самый гостеприимный в поселке. Всегда и для всех.

Теперь же за закрытыми воротами слышались визгливые детские голоса. Майк несколько раз дернул за ручку колокольчика, голоса стихли. Когда-то своими руками он прилаживал этот колокольчик полтора дня. Никак не мог добиться безупречной работы.

Ворота со скрипом приоткрылись, в щели показалась физиономия подростка лет десяти.

— Тебе чего? — спросил он.

— Позови кого-нибудь из родителей, — распорядился Майк.

— А ты кто?

— Дед Пихто! Живо давай! — повысил голос Майк.

Ворота закрылись, за ними послышался топот убегающих ног.

«Здравствуй, племя молодое, незнакомое!» — подумал Майк. «Я в его возрасте взрослым не тыкал».

Майк не узнал собственный дом. Вроде, все то, и в то же время, совершенно другое. Рыжий здоровенный кот лениво лазил по его креслам и дивану. Драл когтями ножки его любимого письменного стола. При этом нагло поглядывал на Майка. Мол, чего приперся? Тебя только здесь не хватало.

А когда Майк увидел в любимом камине обертки от конфет и какую-то промасленную тряпку, настроение вконец испортилось. Он тут лишний, чужой. Вокруг по саду бегали и пронзительно визжали дети.

Майк отказался обедать и, сославшись на крайнюю занятость, покинул свой загородный особняк. Выезжая из поселка, у него почему-то возникло глупое чувство, будто он уезжает отсюда, из своего загородного насиженного гнезда навсегда.

Суть была в том, что Кристина не вписывалась в интерьер его особняка. Майк не раз представлял себе картинку. Кристина в саду. Задумчиво и сосредоточенно бродит среди цветов. Бережно и нежно ухаживает за ними. Вокруг порхают бабочки, гудят деловые шмели.

Нет, никак не вписывалась Кристина в нынешнее состояние его загородного дома.

«Может, продать его к чертовой матери?» — внезапно с тоской подумал Майк, «Купить избу в дальней деревне. Вести затворнический образ жизни. Как Левитан. Может, удастся написать что-то стоящее? Может, еще не все кончено?».

Майк внезапно разозлился и до упора вдавил в пол педаль газа. Джип обрадовано взревел, как «Боинг» при взлете и радостным урчанием, глотая все новые и новые порции вкусного высокооктанового бензина, помчался по прямому, как стрела шоссе.

«Приделать крылья и взлететь!» — подумал Майк.

И тут же на заднем сидении возникла Кристина. Она обеими руками придерживала свою знаменитую широкополую шляпу и недовольно морщилась.

— Вы не могли бы ехать потише? Голова кружится, — манерно попросила она.

— Голова не задница, не отвалится! — бросил через плечо Майк.

Он еще сильней вцепился руками в руль и давил, давил на педаль газа.

— Истинный джентльмен никогда не позволит себе подобного! — высокомерно ответила Кристина.

— А твой этот? Армян французского разлива! Он истинный джентльмен?

— Это,… — с ударением сказала Кристина, — совсем не то, в чем вы подумали.

— Я о тебе вообще не думаю! Выбросил из головы.

Кристина придвинулась чуть ближе к переднему сидению, протянула свою изящную ручку и начала… гладить Майка по щеке. Только этого не хватало!

— Майк! Милый! — вполголоса сказала она, — Не надо. Все не так плохо.

— Не называй меня «милый»! — рявкнул Майк. — Я тебе не «милый»!

Кристина со вздохом убрала руку, отодвинулась вглубь салона.

— У них в парижах так принято? — не унимался Майк, — Уводить чужих девушек! Конечно, ему все дозволено. Всемирная знаменитость. Что хочу, то и ворочу. Морду бы ему набить, твоему гению!

Кристина на пассажирском сидении только тяжко вздыхала.

— И ты, тоже хороша! — злился Майк, — Даже не позвонила! Ничего не объяснила. В конце концов, мы цивилизованные люди, могли бы объясниться. Спокойно и просто. Я не дебил, не кретин безмозглый, все могу понять. Почему, почему ты даже не позвонила?

— Ты для меня пройденный этап!

— Ах, ты… стерва-а!!! — ошарашено прошептал Майк.

— Ну, ты чо, в натуре, совсем оборзел!? — голосом вокзальной бомжихи ответила она.

Майк на секунду оцепенел. Потом в ярости повернул голову, уже открыл рот, чтоб бросить ей в лицо все обидные, злые, жестокие слова, какие только знал.

Но именно в это мгновение Кристина со вздохом приподнялась над сидением, стала почти прозрачной, и, как струйка дыма медленно вылетела в приоткрытое окно джипа. В салоне остался только запах ее духов. Потом и он выветрился.

Майк встряхнул головой и еще крепче вцепился в руль.


На следующий день он стоял на лестничной площадке второго этажа пятиэтажки и настырно звонил в дверь Кристины. За дверью не было ни звука. Но Майк с упорством, достойным лучшего применения, давил на кнопку звонка.

Давил и давил, будто хотел окончательно вдавить эту треклятую кнопку в стену.

Потом, спустившись на несколько ступенек, присел на них и, опустив голову на руки, сидел в неподвижности неизвестно сколько времени. Может, три минуты. Может, три часа. Дворовой пес, шлявшийся неизвестно где двое суток и теперь покорно ждущий милости хозяев. Алкаш, вернувшийся из вытрезвителя, которого склочная, вконец озверевшая жена не пускает на порог собственного дома. Мальчик Мишутка, потерявший ключи, и ждущий у запертой двери пустой квартиры, когда оперная мама вернется домой. А возвращалась она обычно далеко за полночь после спектакля или очередного банкета.

Майк сидел на ступеньках, понурив голову, и ждал.

Ждал, ждал, ждал, ждал.

Он сидел на ступеньках, понурив голову, как Иванушка.

Редкие соседи, снующие вверх-вниз по лестнице, не оставляли этого без внимания.

— Чего ждешь, парень? Криску, чтоль? Так уехала она. Навсегда, говорят.

— Не дождешься ты своей Жульеты! Иди ищи, какую другую.

Майк только недовольно морщился и отмахивался от соседей, как от надоедливых мух. На предложения мужиков отметить это дело, залить горе водкой, излить душу, (может, и полегчает?), только отрицательно мотал головой и отмалчивался.

Сколько дней он провел на ступеньках лестницы перед квартирой Кристины, он и сам не знал. Два, три, может, уже неделю? Майк не помнил.

Каждое утро он садился в джип и, как на работу, ехал во двор пятиэтажки Кристины. Иногда привозил с собой бутылку вина. Прятал ее на европейский манер в бумажный пакет и, время от времени глотал какое-то вино. Какое именно, тоже не помнил. Не все ли равно. Главное затуманить голову. И снять хотя бы на время какую-то непривычную тупую боль, где-то в самой середине груди. Кажется, там находится сердце? Или должно находиться, если оно вообще имеется в наличии.

Разумеется, не обошлось без визита местного участкового мента. В один из дней перед Майком возник, козырнул, и что-то строго спросил молоденький парень в форме. Майк не расслышал, был весь в себе, потому со вздохом достал бумажник и сунул участковому свой билет члена союза художников. Обычно этого было достаточно, чтоб отвязались.

— Ваша машина припаркована во дворе? — спросил участковый.

Майк молча кивнул. Участковый подозрительно осматривал его с ног до головы.

— Непорядок. В нашем дворе посторонним машинам парковаться нельзя!

— Есть такой закон? — вяло спросил Майк.

— Во избежании! — мрачно молвил участковый. И даже поднял вверх указательный палец.

Потом долго осматривал со всех сторон членский билет Майка. Сравнивал фотографию с оригиналом. Не найдя никаких несоответствий, с вздохом, вернул билет Майку.

— У нас контингент жильцов разнопестрый…. — продолжил участковый.

Он так и выразился, «разнопестрый». Разномастный, стало быть. Ненадежный, короче. В смысле, общественного порядка.

— Могут стекла разбить. Могут шины проколоть! — философски продолжал юный участковый мент.