В дверь спальни деликатно постучали. Лана оторвалась от своих мыслей, выпрямилась в кресле и приказала себе встряхнуться. И только после этого разрешила стучавшему открыть дверь. В спальню заглянула домработница Маша.

– Светлана Юрьевна, уборку закончили. Я за всем проследила, и всех отпустила.

– Спасибо, Маша. Ты тоже отдыхай.

Дверь снова закрылась, Лана посидела в тишине несколько минут, после чего вышла из комнаты. В доме на самом деле стало очень тихо. И мрачно. За окном ещё не темно, но в доме полумрак. Лана спустилась вниз по широкой лестнице, постояла у окна в холле, затем прошла в гостиную. На комоде по-прежнему стоял портрет Марии Николаевны, с которого она смотрела на мир с присущей ей строгостью и оттенком надменности. Зачастую кажется, что люди на портретных снимках, преследуют тебя взглядом, где бы ты ни стоял, человек на фотографии смотрит на тебя. А вот поймать взгляд Марии Николаевны было невозможно. Даже когда Лана остановилась совсем рядом и глядела на неё в упор, свекровь, казалось, смотрела сквозь неё. На что-то достойное её внимания, Лана же достойна не была. Рядом с портретом цветы в вазах, лампадка и образ Марии Николаевны среди этого. В своём доме, в привычной атмосфере, по-прежнему царила и влияла на каждое решение, принятое в этих стенах. Слава вот сопротивляться начал, сбежал, а Лана, как и прежде, руководствовалась мнением свекрови. Как ни странно это звучит. Неужели муж прав? И она достойная продолжательница образа жизни его матери, переняла всё, что могла. При этом внутренне отталкивая и даже насмешничая. Но всё же превратилась в достойного имитатора.

Лана сжала руку в кулак, продолжая разглядывать лицо свекрови. Почему-то вспомнила сегодняшний разговор с родственниками мужа из Рязани. Как те рассказывали о своих делах и событиях в своей жизни, в своём городе. Ей было неинтересно и скучно. Рязань была лишь названием города, Лана понятия не имела, что за жизнь там. Ей не интересно было про провинциальные пробки и новый гипермаркет, признаться, она не знала нынешней жизни за пределами Москвы. За пределами центра столицы и закрытого посёлка, в котором издавна проживали Игнатьевы. И Фрося была самым экстравагантным и выпадающим из привычного круга и образа человеком для неё. Если честно, Лана не была собой довольна. В этот момент, обдумав своё положение, она была недовольна и испугана. А что она будет делать, если муж всерьёз решит выпихнуть её из замкнутого круга высших кругов столицы? И что она ему противопоставит, если он захочет «устроить жизнь» Сони? Разведёт руками и удовлетворится алиментами, которые он решит ей назначить? А много Слава не даст и ничего для неё не сделает, просто потому, что так сможет на неё влиять и контролировать в дальнейшем. А в суде будет доказывать, что она не в состоянии содержать дочь. Потому что ничего не умеет, и ни к чему не приспособлена, только к тому, что он способен оплачивать. И тогда случится ужасное, она будет видеть дочь по часам, в его присутствии, или в присутствии адвокатов. И она себя не запугивает, в их окружении подобные истории случались не раз, и не два. И для отвергнутых жён не заканчивались ничем хорошим.

Она отвернулась от портрета, прошлась по просторной гостиной. Захотелось заорать или завыть, но побоялась, что её всё же может кто-то услышать. Та же Маша. А показать прислуге свою слабость и отчаяние было нельзя, в любом случае.

– Маша!

Девушка появилась в гостиной через пару минут, с распущенными волосами и в домашнем платье. Лана вспомнила, что уже успела отправить её отдыхать. Пришлось извиняться.

– Простите, Маша. Но мне нужно, чтобы вы вызвали для меня машину. Я уезжаю.

– Конечно. Я позвоню Мише…

– Нет, Маша. Вызовите машину из города. А я пока соберу вещи.

– Светлана Юрьевна, вы уезжаете? – Девушка удивилась и даже забеспокоилась. Так, по крайней мере, показалось, и Лане даже приятно стало, чуть-чуть. Хоть кому-то в этом доме не безразличны её действия и поступки. Но девушку всё же стоило успокоить, и для начала улыбнуться.

– Я еду к матери. У неё… проблемы. Если кто-то будет интересоваться, именно так всем и говори. Я уехала к матери, в Ярославль.

– Хорошо.

Маша казалась озадаченной и сбитой с толку, но спорить не стала, машину вызвала. Правда, когда спустя час Лана садилась в эту самую машину, а водитель укладывал её чемодан в багажник, переспрашивать и уточнять ничего не стала. А Лана гадала, позвонит ли она Игнатьеву и доложит ли о её поступке. Ей всегда было интересно, кому Маша больше предана в их доме – ей или её мужу. Всё-таки она проработала в их доме больше трёх лет, и определённо должна была кому-то симпатизировать.

– Куда вас отвезти? – спросил водитель, когда они выехали за границу посёлка.

– На Курский вокзал.

Несмотря на вечернее время, Москва бурлила и горела разноцветными огнями. Даже Курский вокзал, наверное, самое что ни на есть традиционное и непритязательное место в городе, жил своей жизнью. Странной и непонятной, по крайней мере, для Ланы. Вокзал изменился, она помнила его не таким, а ведь десять лет назад сошла с электрички именно здесь. А сейчас шла по залу и оглядывалась. Смотрела на людей, на электронное табло, один раз вынуждена была шарахнуться в сторону, чтобы не столкнуться с женщиной, обвешанной тюками. В кассе пришлось переждать небольшую очередь. Подала банковскую карту в окно и попросила:

– Билет до Нижнего Новгорода, пожалуйста.

Она ехала домой.

Мама откровенно ахнула.

– Куда ты едешь?

– Домой, – коротко повторила Лана.

В трубке повисло тягостное молчание, а Лана в это время смотрела в окно скоростного поезда, который мчал её прочь от Москвы. А Любовь Аркадьевна осторожно поинтересовалась:

– Что случилось?

Пришлось быстро глянуть по сторонам, с первого взгляда не скажешь, что кто-то прислушивается к её телефонному разговору. Но Лана всё равно понизила голос.

– Я бы не хотела говорить об этом сейчас. Но… у меня проблемы.

– Ты со Славой поругалась?

– Нет. Не ругалась. Но, мне кажется, что всё кончено.

Мама вместо того, чтобы ахнуть или неприятно удивиться, вздохнула.

– Да что за год, не зря, что високосный. Мало того, что я развелась, так теперь и ты.

– Что поделать, мама. Так где ключи от дома?

– Лана, ты же не собираешься всерьёз жить в этом доме.

– А где ты предлагаешь мне жить?

– Сними квартиру.

Лана обдумывала, после чего отказалась от этой затеи.

– Даже если я сниму квартиру, это будет временно. И я не знаю, сколько я пробуду в Нижнем. Поэтому я еду домой. В конце концов, хочу посмотреть, в каком состоянии дом.

– А как ты думаешь, в каком он состоянии? – проворчала Любовь Аркадьевна. – Он пустует почти десять лет. Мои редкие визиты и ещё более редкие квартиранты не в счёт. Боюсь подумать, что ты там увидишь.

– Посмотреть всё равно придётся. Это же моё наследство.

– Да уж, твой папочка твоё будущее обеспечил. Откупился этой развалюхой, и умотал на север.

– Раньше он не был развалюхой, и ты его любила.

– Кого?

– Дом. Но, смею надеяться, что и моего отца. Хоть немного.

– Неприятная тема на ночь глядя, – недовольно проговорила Любовь Аркадьевна. Затем добавила: – Ключи у риелтора, я ей позвоню, чтобы она тебя встретила утром.

– Спасибо, мама.

Она уже собиралась прервать разговор, как снова услышала осторожный голос матери:

– Лана, ты уверена, что тебе стоит туда возвращаться?

На этот раз она вздохнула, машинально вытянула руку, чтобы оценить безукоризненность маникюра. Ничего не видела, если честно, перед глазами пелена от волнения.

– Во-первых, у меня нет выбора, а во-вторых, всё это дела минувших дней. Всё давно прошло, ты же понимаешь.

– Да уж, прошло… – проговорила Любовь Аркадьевна недоверчиво и попрощалась, прежде условившись с дочерью связаться утром.

А Лана, после разговора с матерью, неуютно повела плечами и вновь отвернулась к окну. Она ехала из круговорота одних проблем в другой, правда, с истёкшим сроком давности. В серьёз надеялась, что бывшего мужа поблизости не окажется. В конце концов, прошло десять лет, и в его жизни тоже должно было что-то измениться. Не может же он до сих пор обретаться в пригороде, где они вместе выросли.

Подумав о прошлом и бывшем муже, Лана трусливо поспешила переключиться на мысли о доме. Большой, двухэтажный, с балконом и красной черепичной крышей, он ещё во времена её юности выглядел обветшавшим и мрачным, даже чуть покосившимся. Деревянный балкон опасно кренился, полы под ногами скрипели на все лады, в щели сквозило, а свет без конца мигал. Но всё равно это был самый замечательный дом на свете, Лана его очень любила. И свою комнату на втором этаже, на подоконник которой летом ложились ветви яблони. Отец, которого Лана помнила достаточно смутно, оставил ей дом перед отъездом на север, где собирался жить и работать. С мамой они разошлись, когда Лане исполнилось пять, он ещё пару лет прожил в Нижнем Новгороде, после чего засобирался уехать, не особо печалясь о том, что не будет видеться с дочкой. Переписал на её имя бабкин дом и отчалил, пообещав не пропадать и вовремя перечислять алименты. Забыл о своём обещании он довольно скоро, но Лана знала, что на данный момент он проживает в небольшом городке Ямало-Ненецкого автономного округа, женат, воспитывает двух сыновей, а про старшую дочь вряд ли вспоминает. Правда, Лана не особо грустила и переживала по этому поводу, а нашла отца только потому, что была такая возможность. Приятель Славы служил в ФСБ, и просьбу её выполнил с лёгкостью, но что делать с полученной информацией, Лана так и не придумала. И решила просто успокоиться: отец жив, здоров, и у него всё относительно неплохо. А общаться с ним и его семьёй у неё самой особого желания не возникало. Лишь любопытство относительно судьбы родителя.