– А что же тогда приключилось с тобой здесь? Взыграли прежние чувства? – Лана отвечать не торопилась, и Игнатьев в порыве эмоций взмахнул рукой. – Но это что-то ненормальное, даже болезненное, согласись, уйти от мужа к бывшему мужу.

Лана внимательно наблюдала за ним, за выражением на его лице, на котором проскальзывала то снисходительность, то пренебрежение вперемешку с раздражением. Она так сразу и не могла припомнить, когда Слава чем-то так серьёзно был впечатлён, что не мог справиться с обуревавшими его эмоциями. Разве что, смерть матери, но это выходило за пределы среднестатистической ситуации, это было горе, а с горем справиться невозможно, даже напоказ. А вот чтобы она на него так действовала, наверное, в последний раз такую бурю чувств в исполнении Игнатьева, Лана наблюдала в первые месяцы их брака. И он тогда на неё не злился, тогда он её любил.

– Что с твоей девочкой? – спросила она вместо ответа или комментария. – Прости, я не помню, как её зовут.

Слава отвернулся от неё, одним глотком допил виски и поморщился.

– С ней всё в порядке.

– Ты её бросил?

Это ему не понравилось, он кинул на Лану выразительный взгляд.

– Мы расстались, – то ли оповестил, то ли поправил он её.

Лана кивнула. Что ж, она не была удивлена. Подозревала нечто подобное.

– И ты расстроен, – подсказала она.

Игнатьев разозлился.

– Ты пришла поиграть в психоаналитика?

– Нет, просто я тебя знаю. Ты расстроен и нервничаешь. Видимо, ты на самом деле ею увлёкся. Тогда мне жаль, что ничего не вышло.

– Тебе жаль? Серьёзно? Разве ты не должна злорадствовать? – Он развёл руками. – Разве ты не должна сказать, что ты меня предупреждала?

– Я тебе это уже говорила сегодня, повторяться не буду. Я тебе сочувствую, если тебе нужно моё сочувствие, но, извини, я не стану жилеткой. Не попрошу тебя поделиться со мной горем, переживаниями и рассказать, что же случилось. И не буду радоваться твоей ошибке. Я пришла рассказать тебе о том, как мы с Соней жили последний месяц. Почему всё так случилось, и почему я не поеду с тобой в Москву.

– Не поедешь?

– Нет. Мы останемся здесь.

– Вы останетесь здесь, – передразнил он её. – А ты Соню спросила, хочет ли она остаться здесь? И нужен ли ей новый папа. Ты, вообще, о чём-то ребёнка спросила?

– А ты? Сколько ты всего наговорил мне за последние недели? Забыл, как ты легко решал наши судьбы, на всю страну, Слава! И не спрашивал ни меня, ни Соню. Но я знаю почему. Знаю. Потому что ты был уверен, что сложись ситуация вот так, как она сейчас сложилась, ты сможешь запросто вернуть всё на свои места. Меня поставить на место. Я ведь права?

– Глупости говоришь.

Лана покачала головой.

– Нет. Вся эта шумиха в прессе была нацелена именно против меня. Ты меня уничтожил, Слава. Моё имя, мою репутацию, ты прекрасно понимал, что ты делаешь. И тебе это было выгодно в любом случае. Если бы ты сумел забрать у меня Соню, я бы осталась полностью зависима от тебя. Я никому не нужна, я никто. Но я всегда была бы рядом, жила на твои подачки и клянчила редкие встречи с дочерью. А приди тебе в голову вернуть семью, я должна была быть тебе благодарна. Ведь после всего, что ты обо мне наговорил, я должна была бы упасть тебе в ноги, за то, что ты простил все мои прегрешения. И я бы вернулась в твой дом – в наш дом! Я душу в него вложила! – на правах служанки и приживалки. И не отводи глаза, Слава. Мы здесь одни. Я тоже прекрасно умею играть в эти игры. Или ты думаешь я не чувствовала твою злость в последний год? Ты постоянно на меня злился, я выводила тебя из себя любым словом или действием. И ты нашёл выход.

– Ты пришла мне всё это высказать? Душу облегчить?

– И это тоже, – не стала спорить Лана. – У меня есть на это право, не находишь?

– А, по-моему, ты откровенно перемудрила. Я не настолько прагматичен и коварен.

– Настолько, – возразила она, – именно настолько. Но я никогда не ставила тебе это в упрёк и не считала недостатками. Наверное, зря. Но ведь меня и нашей семьи это никак не касалось.

– И деньги приносило. А ты, любимая, альтруисткой никогда не была.

– Значит, мы друг другу подходили.

– Подходили? Всё в прошлом?

– Выходит, что так, Слава. Я не вернусь в Москву. Мне там больше нет места, даже рядом с тобой. Да и не хочу, если честно.

– А вот в это не поверю, – усмехнулся Игнатьев. Отошёл к бару, налил в бокал очередную порцию виски.

– Может быть, я в этом раскаюсь, – не стала спорить Лана. – Туман рассеется, скандал утихнет, и я с тоской вспомню жизнь в столице, но я больше не стану ничего загадывать и планировать. Я слишком долго жила планами и расписаниями. Сейчас я хочу остаться здесь. И даже если я ошибаюсь, я теперь уверена, что моей дочери лучше расти здесь. А это самое главное – что лучше для Сони. А со своими разочарованиями я примирюсь, они уже не так важны.

Игнатьев повернулся к ней, взглянул возмущённо.

– Лучше здесь? – Снова рукой повёл, видимо, начал пьянеть, раз не мог контролировать широкие жесты. – В этом колхозе? В старом, разрушающемся доме, в пригороде?

– Нет, не в пригороде. Ей лучше без столичной суеты, пафоса и бесконечного притворства. Я хочу, чтобы она выросла на тихой улице, ходила в обычную школу и общалась с обычными детьми. Чтобы она жизнь узнала, Слава! Что мы ей дали, кроме того, что покупалось за деньги? У неё даже друзей, как таковых, не было! А те, что были, тоже не выходили из дома без взвода охраны. Слава, я знаю, что ты любишь Соню, – продолжила она более ровным тоном, стараясь своими интонациями и мужа успокоить. – И я ни в коем случае не стану влезать в ваши отношения. Но ты всегда занят. Сегодня ты впервые, наверное, за два года, провёл с ней два часа. В Москве у тебя для этого нет ни времени, ни возможности. А здесь… здесь у Сони будет другая жизнь. У неё буду я, будешь ты, Ваня, будут бабушки и дедушка. Она чувствует себя нужной и важной. Она изменилась, Слава, всего за какие-то недели. Раскрепостилась, перестала без конца извиняться. Она ведёт себя, как нормальный ребёнок!

– И это заслуга твоего бывшего, я правильно понимаю?

– Нет, ты понимаешь неправильно. Но хочешь поговорить про Ваню, да? – Игнатьев сверлил её взглядом и молчал, и Лана согласилась с его желанием, только перед тем, как заговорить, сделала глубокий вдох, словно набиралась сил. – Ты можешь мне не верить, и я понимаю, как всё это выглядит со стороны, наверное, жутко странно и неправильно, но я клянусь тебе, что когда я приняла решение приехать в Нижний Новгород, я была уверена, что он здесь больше не живёт, по крайней мере, на нашей улице. Я не стану тебе врать, что я о нём не думала. Он как раз был первым человеком, о котором я подумала, решив вернуться, и встречаться с ним я не хотела ни под каким предлогом. Слава, тебе-то я не должна рассказывать, ты-то знаешь, как болезненно я реагировала на любое упоминание о первом браке! И ты всегда знал, что именно Ваня отец Сони.

– Болезненно реагировала, потому что не забыла.

Лана на мгновение прикрыла глаза.

– А как я могла забыть? Он был моим мужем, он отец моей дочери. Я и про тебя никогда не забуду, ты часть моей жизни, далеко немаленькая её часть, и точно не худшая. С нашей с ним последней встречи прошло десять лет, мы оба изменились. Знаешь, это совсем не то, что ты думаешь. Что мы встретились, посмотрели друг на друга, и любовь вернулась. Вернулись воспоминания, хорошие, но куда больше плохих. Безумное количество обид. И мы с ним, так вышло, все эти обиды проговорили вслух, чего не сделали в своё время, по юношеской глупости.

– Ты мне сейчас рассказываешь, почему ты с ним переспала?

– Нет, я хочу, чтобы ты понял, почему я остаюсь, и оставляю с собой дочь. Я хочу, чтобы ты знал, был уверен в том, что ей здесь будет хорошо. Что касается Вани, мы с ним ещё ничего не решали, да и решать пока не можем. Но он имеет право воспитывать своего ребёнка. И это право ему дала не только природа, но и мы с тобой. Потому что мы не справились. А я виновата, – сказала она ему, и голос вдруг сорвался. – Я виновата и перед ним, и перед его родителями. Что в своё время не сумела смирить гордыню, или струсила, это уже неважно. Но я лишила их очень многого, на что они имели право. И Соню лишила тоже. Но у Сони был ты! Она тебя очень любит, и твоё место никто не займёт, даже Ваня, потому что ему придётся куда труднее, ему придётся завоёвывать доверие взрослого ребёнка, сложившейся личности. И нам с ним как-то придётся объяснять ей… А ты всегда будешь её папой, который качал её на руках и угукал. Она не забудет этого. – Лана нервно сглотнула. – Поэтому я тебя очень прошу, прошу вас с Ваней обоих: думайте, думайте, что говорите и делаете. Ведь суд закончится, и результат неважен. Важно то, что будет про вас думать маленькая девочка, ваша дочь. И как вы ей после будете объяснять, что случилось.

– Значит, ты решила так?

– Да, – сказала она после короткой паузы. – И, знаешь, возможно, впервые в жизни я уверена, что поступаю правильно.

– Его ты любишь, да?

– Я учусь любить его заново. Как училась любить тебя. Не оборачиваясь назад, на ошибки и обиды. Но ты же знаешь, Слава, что я никогда бы тебе не изменила. Но ты поставил точку. Поставил точку с такой силой, что едва не сбил меня с ног. Или ты думаешь, что я думала о Ване, когда приехала сюда? Я думала о тебе, я переживала каждое твоё слово, которое слышала с экрана телевизора. Я переживала и, в конце концов, пережила. Ты считаешь, что я в этом виновата? Слишком быстро, слишком легко? Ты не можешь об этом знать. Об этом знаю только я. – Лана печально улыбнулась. – И я не вернусь. Потому что это было бы самой большой ложью. И мы с тобой уже не переступим через это. Ты на меня обижен, я обижена. Как мы будем жить? А страдать и метаться между нами будет Соня.