– Куда мы плывём? – спросила Лана, держа его за руку.

– Какая разница. Просто хорошо.

– Хорошо, – согласилась она. И не стала сопротивляться, когда он развернул её к себе лицом и поцеловал. Двигатель яхты гудел и урчал где-то под их ногами, ветер ещё усилился, обрадовавшись, что они отдались ему на милость, трепал полы пиджака и волосы, а мужчина и женщина целовались на палубе. Тем самым, позабытым юношеским поцелуем, который когда-то связал их жизни. Казалось, что навсегда.

Лана задохнулась, поцелуй прервала, но к Ивану прижалась, обхватив его руками. Не хотелось никаких слов, обещаний, даже ответов ни на какие вопросы не хотелось. Хотелось вот так стоять, рядом с ним, и понимать, что ты дома. Не нужно никуда бежать, что-то придумывать и врать. Ни себе, ни ему, ни кому-то ещё. Иван так приятно прижимал её к себе, обнимал за плечи, тёрся тяжёлым подбородком о её макушку. И Лана верила, что в его голове те же самые мысли. Одно желание: чтобы никто не испортил это маленькое ночное путешествие на двоих.

– Принести тебе шампанского? Здесь есть.

Она отступила на шаг, улыбнулась ему и кивнула.

– Хочу шампанского.

Он игриво подмигнул ей, направился к корме и стал спускаться по трапу вниз, на нижнюю палубу. А Лана, воспользовавшись тем, что Иван ненадолго ушёл, достала из маленькой сумочки телефон, прочитала сообщение, и вмиг растеряла всё веселье. Но затем телефон просто выключила. И Ване заулыбалась, когда увидела, решив, что эту ночь ей никто не испортит. Даже Игнатьев.

15

Ночь вышла долгой. Очень долгой. И дело даже не в том, что они с Ваней совершили ночную прогулку по Волге, что вернулись далеко за полночь, и Лана, несмотря на посторонние мысли, радовалась каждой минуте. В итоге, очутились в её спальне, в её старом доме, как когда-то давно, и уснули, довольные и уставшие. Но Лане хватило нескольких часов сна, а после она проснулась, часы показывали шесть утра, но она знала, что сон к ней не вернётся. И лежала, слушая мужское дыхание рядом, и обдумывая ситуацию. А заодно разглядывала маленькую спальню, в которой когда-то жила. Старую, такую знакомую мебель, обои в цветочек, и люстру… даже затруднительно представить, в каком году та была куплена. Скорее всего, задолго до того, как они с мамой въехали в этот дом. И эта комната помнила многое, и её детство, и юность, и даже Ваню в этой постели помнила. Во времена их бурной, наполненной влюблённостью, молодости. И вот они снова здесь. Спят, в обнимку, по крайней мере, он к ней прижимается, а она лежит, боясь пошевелиться и потревожить его сон, и только губы в беспокойных раздумьях кусает. А всё потому, что в её телефоне злосчастное сообщение от мужа. То ли от настоящего, то ли от бывшего, так запросто уже и не разберёшься. И вчера вечером Лана совсем не хотела об этом думать, хотела хоть на несколько минут вспомнить о том, как легко было в молодости, как приятно быть счастливой и свободной. А Слава как почувствовал, и решил напомнить ей о том, что радоваться особо нечему. У них развод. И прислал всего несколько слов: «Очень нужно поговорить». И это «очень нужно» всерьёз беспокоило.

Они не общались почти две недели. Он не звонил, не интересовался, даже Соне не писал, что было странно и до ужаса неправильно, Лана искренне так считала. Может, и беспокоилась бы о том, на какие темы дочка общается с приёмным отцом, но зато ребёнок был бы спокоен и не спрашивал, почему папа не хочет с ней разговаривать. И Лана уже смирилась с тем, что общаться им придётся строго через адвокатов. И вот, пожалуйста. Привет из семейной жизни. Славе очень нужно с ней поговорить.

И что она должна сделать, по его мнению? Поторопиться ему перезвонить, среди ночи? В надежде, что их разговор закончится примирением, хоть каким-нибудь?

Лана вздохнула, повернула голову и посмотрела на Ваню. На его лице было такое спокойное выражение лица, совершенно расслабленное, и Лана даже подумала, что довольное. Он был доволен. Прошедшим вечером, ночью, их прогулкой, и, по всей видимости, даже тем, что они пришли в эту комнату, упали на кровать и уснули без задних ног. И она была довольна, хотелось протянуть руку и погладить его по щеке с проступившей щетиной, в благодарность или в порыве давно позабытой нежности. Но вместо этого Лана осторожно откинула одеяло и очень аккуратно выбралась из-под Ваниной руки. Посидела на краю кровати, прислушиваясь. В доме было тихо. Рано даже для Сони, хотя та никогда не просыпалась позже восьми. Лана накинула на себя халат и тихо вышла из спальни, запретив себе оборачиваться на мужчину в её постели.

Ступеньки лестницы под её босыми ногами привычно поскрипывали. Лана спустилась на кухню, поставила чайник на газ. А сама открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Пригородная улица встретила её утренней тишиной, солнцем и пением птиц. Вот сейчас, в этот ранний час особенно остро вспоминалось детство, именно детство, когда каждое утро летом казалось праздником. Когда можно было выбежать рано утром из дома, пробежать по влажной траве и собрать яблоки в саду. Она забыла об этом. Много лет у неё не было времени возвращаться в прошлое, даже в мыслях. А когда находилось, Лана всеми силами гнала от себя предательские воспоминания, вот об этой улице, об этом доме, ведь этого не должно было повториться. И вот сейчас она здесь, стоит на родном крыльце, и смотрит на голубое небо и солнце, и кажется, что они всё те же. Что и десять лет назад или пятнадцать. И от переполнявших её эмоций она задыхается, и никак не может надышаться этим воздухом. Пряным и пьяным.

На кухне засвистел чайник, громко и пронзительно, словно собирался перебудить всех домочадцев. И Лана поспешила вернуться в дом, выключила газ и достала из буфета старую чашку с голубым узором и трещинкой на боку. Чашка старая и от того, так приятно брать её в руки.

А на телефоне сообщение от Славы. И страшно подумать, о чём ему так необходимо с ней поговорить.

– Спишь?

Игнатьев на том конце провода вздохнул, голос был сонный, муж даже зевнул.

– Сплю, – отозвался он совершенно спокойным голосом. – А ты чего не спишь? – По всей видимости, глянул на часы. И перед внутренним взором Ланы, как наяву, встала их супружеская спальня. Огромная, стильно обставленная, с огромным окном и большой кроватью. И даже электронные часы на тумбочке представила, и как Слава привстал на локте, чтобы на них посмотреть. Она помнила всё, и отлично знала, каждое движение, каждый жест и предугадывала каждый вздох мужа. Она отлично его знала. – Рано.

– Не спится, – ответила Лана. Поднесла к губам чашку с горячим чаем и сделала глоток. – Ты мне вчера писал.

– А ты не ответила. Чем занималась?

Лана качнула головой.

– Слава, я не уверена, что ты можешь задавать мне такие вопросы.

– Мы женаты, – ответил он с лёгкой усмешкой.

Это комментировать Лана не стала, лишь поинтересовалась:

– Что ты хотел?

– Поговорить.

– О чём?

– По-твоему, у нас нет важных тем?

– Слава, ты считаешь, что я стану с тобой разговаривать после всего, что ты сделал?

– Мы оба это сделали.

– Ну, конечно!..

– Лана, я соскучился по Соне.

– Ты мог ей позвонить. Но не соизволил.

Игнатьев молчал и сопел. После чего сказал:

– Я не хочу так.

– Что ты не хочешь?

– Всё. Давай поговорим.

– Я, честно, поражена. Откуда такое желание? Совсем недавно ты со мной говорить не хотел.

На вопрос он не ответил, вместо этого неожиданно предложил:

– Приезжай в Москву.

Лана даже рассмеялась, правда, недоверчиво.

– Слава, в какую игру ты играешь?

– Ты меня подозреваешь?

– У меня нет для этого причин?

– Я пытаюсь хоть что-то исправить! – не сдержался он.

– И поэтому я должна всё бросить и поехать к тебе в Москву?

– Что бросить? – переспросил он.

Лана заметалась в своих мыслях, сразу вспомнила о бывшем муже, который до сих пор спокойно спал в её постели, и от этого воспоминания занервничала. А Игнатьеву решила кое-что разъяснить:

– Я наняла адвоката! Хорошего.

– Я в курсе. Я с ним общался.

– Правда? И после этого общения в тебе проснулось желание со мной поговорить? Значит, он на самом деле хороший адвокат.

– Брось, – фыркнул Слава. – Думаешь, я испугаюсь мужика в костюме?

– Понятия не имею, чего ты испугаешься. И даже выяснять не хочу. Поэтому никуда не поеду. Кстати, нас могут развести без моего присутствия?

– Лана, у нас дочь. Твоё присутствие как бы необходимо. Если для тебя это важно, конечно.

Лана молчала, недовольно накручивала на палец прядь волос.

– Я проконсультируюсь со своим адвокатом по этому вопросу, – наконец сказала она.

А Игнатьев чертыхнулся.

– Ты ведёшь себя глупо.

– Слава, мне нечего тебе сказать, – перебила она его. О своей глупости разговаривать с ним не собиралась, ни минуты.

– И очень зря, между прочим. Возможно, мне есть, что тебе сказать.

– Я уже посоветовала тебе обратиться к моему адвокату. И больше не пиши мне среди ночи странные сообщения. Меня это беспокоит.

– Беспокоит?

– Хорошего тебе дня, Слава, – настойчиво проговорила Лана, заканчивая разговор. И не дожидаясь ответа, телефон отключила. Наконец, выдохнула. Судя по всему, никаких плохих новостей Игнатьев сообщать ей не собирался, и новых обвинений не выдвигал. А его ночной порыв носил чисто импульсивный характер. Как это ни смешно, но, кажется, он соскучился. По ней, её нравоучениям и навязчивой, неотступной заботе, и попросту по её присутствию в его жизни, хоть и ставшему нежелательным. Что ж, так бывает. После отъезда из Москвы она тоже скучала, тосковала и не понимала, как дальше жить, и зачем вообще ей нужна новая жизнь, без привычного уклада и даже без него. Это казалось жутко несправедливым. Видимо, настала очередь мужа кое-что переосмыслить и понять.