– Мои любимые! Как я рада вас видеть!

Мама немного переигрывала. Она это понимала, Лана понимала, но зато Соня была счастлива. Она виделась с бабушкой не так часто, и анализировать слова и действия ещё не научилась. А, возможно, ей и не нужно этому учиться. Пусть живёт счастливо, в неведении.

– Здравствуй, мама. – Лана подошла, улыбнулась открыто и даже расцеловалась с матерью. Какие бы у них ни были отношения, но мама у неё одна, и она её любит. Поругаться и обидеться друг на друга они ещё успеют. Родственная встреча ещё только начинается.

– Наконец-то я добралась. Даже не верится, что понадобилось столько времени, чтобы доехать сюда из Ярославля. Вагон был полон, Лана. – Любовь Аркадьевна окинула дочь быстрым, оценивающим взглядом. – Ты хорошо выглядишь. На фотографиях, что показывали вчера, выглядела не очень. Хотя, я так и подумала, что они назло!

Лана не сдержала вздоха, после чего взяла за ручку чемодан матери.

– Пойдёмте. Не здесь же это обсуждать.

– На самом деле, – вроде как спохватилась Любовь Аркадьевна. – Не дай Бог тебя кто-нибудь узнает. Лана, ты бы надела какую-нибудь шляпку!

– Бейсболку и тёмные очки, – недовольно проговорила та. А мать лишь попросила: – Держи Соню за руку.

– Бабушка, ты теперь будешь жить с нами? Мы все вместе будем жить?

Любовь Аркадьевна шла по перрону, стуча каблуками и аккуратно огибая замешкавшихся людей. А после вопросов внучки печально повела свободной рукой.

– А что делать, дорогая? Так и придётся жить бабьим царством. Такое чувство, что нас кто-то проклял. Или сглазил. На весь наш женский род порчу навёл. Не везёт нам с мужьями.

– Мама, ты что говоришь-то? – зашипела на неё Лана. – Ей девять лет! Соня, не слушай бабушку, она устала в поезде.

Любовь Аркадьевна на внучку посмотрела, улыбнулась задорно и игриво потрясла ту за руку.

– Правильно, не слушай меня. Помнишь, о чём мы с тобой договаривались в прошлый раз?

– Сходить в парк аттракционов?

– Об этом, наверное, тоже. Но ты обещала, что не будешь звать меня бабушкой. Разве я похожа на бабушку? Вот скажи, похожа? Вот твоя старенькая бабушка, которой уже нет, – не к ночи она будет помянута, – едва ли не шёпотом добавила Любовь Аркадьевна, – была на неё похожа. А меня ты можешь называть по имени. Ты уже взрослая, уже можно.

Лана лишь глаза закатила, слушая всё это. Соня тоже молчала, видимо, обдумывала.

На стоянке такси было не протолкнуться. Они минут пятнадцать ждали свободную машину, и Любовь Аркадьевна казалась обескураженной этим фактом. Лана в эти минуты предпочла на мать не смотреть, разглядывала вокзальную площадь, понимая, что до матери только сейчас начало по-настоящему доходить, что обстоятельства изменились. Наконец, они устроились на заднем сидении легкового автомобиля, но не успела Лана вздохнуть с облегчением, как Любовь Аркадьевна негромко проговорила:

– Лана, с этим нужно что-то делать.

– А я делаю, – отозвалась та, поглаживая дочь по волосам.

– Что, интересно?

Лана плечами пожала и одними губами матери ответила:

– Развожусь.

Странно, но, оказавшись на своей улице второй раз за месяц с чемоданом, пусть на этот раз и с чужим, Лана словно увидела всё окружающее глазами матери. Будто тоже только сегодня вернулась. Они вышли из такси, остановились на дороге, и все вместе принялись оглядываться. Любовь Аркадьевна упёрла руки в крутые бока, сделала глубокий вдох и огляделась.

– Да-а, – протянула она. – Кто бы мог подумать.

– И всё равно это наш дом, – сказала ей Лана.

Любовь Аркадьевна остановила взгляд именно на доме. Нахмурилась.

– Как-то плохо он выглядит.

– Плохо? – ахнула Лана. – Тебя не было здесь две недели назад! Вот когда нужно было ужасаться. Я думала, он рухнет, как только я к нему подойду. А сейчас всё не так плохо.

– С домом? Или с твоей личной жизнью?

– Мама, не начинай.

– Дом, милый дом, – пробормотала себе под нос Любовь Аркадьевна, когда переступила порог. Соня протиснулась вперёд неё и с топотом понеслась вверх по лестнице.

– Бабушка… ой, Люба, у меня есть своя комната!

– Замечательно, – с тоской отозвалась та. – Нам всем по комнате, и можно здесь состариться.

– Перестань жаловаться, – попросила её Лана. Прошла в тесную гостиную, остановилась, наблюдая за тем, как мать оглядывается. Несмотря на её явное недовольство, было заметно, что в ней проснулись ностальгические воспоминания. Любовь Аркадьевна даже рукой по старенькому комоду, заставленному безделушками, провела. – Мы прекрасно здесь жили, – сказала ей Лана.

– Я помню, – отозвалась мать. Кинула на дочь быстрый, выразительный взгляд. – А ты нет. Я помню, как было прекрасно. Как текла крыша, лопались трубы и скрипели полы. И всё это необходимо было ремонтировать, без конца. А ты была маленькая, носилась по округе, качалась на ветке яблони, и у тебя всё было прекрасно.

Лана улыбнулась, присела в кресло.

– Я помню, что ты рисовала на веранде.

– Можно вспомнить былые дни.

– Вспомни. Но на веранду лучше не выходи. Там пол прогнил.

Любовь Аркадьевна возмущённо фыркнула.

– Кто бы сомневался.

– Между прочим, твоя вина, что дом в таком состоянии.

– Моя?!

– Конечно. Ты могла бы мне об этом сказать, я бы его отремонтировала… в своё время.

Любовь Аркадьевна стояла напротив и смотрела на дочь свысока.

– В твоё время, дорогая моя, ты была занята совсем другими делами. Манишки для своего Славика гладила! И о прошлом ты ни говорить, ни вспоминать не хотела. А была бы поумнее, то не эту бы рухлядь ремонтировала, а позаботилась бы о своём будущем, и прикупила бы себе домик на берегу Средиземного моря. И горя бы мы сейчас с тобой не знали. А теперь сидим в этой дыре!

– То есть, я дура? – без злости и возмущения, переспросила Лана.

Любовь Аркадьевна, вместо того, чтобы продолжить возмущаться, неожиданно махнула на дочь рукой.

– Тебе есть в кого. Я ведь тебе вовремя не подсказала. А я мать!

– Справедливо.

Любовь Аркадьевна печально вздохнула и присела на край старого дивана, снова огляделась, на этот раз будто в чужом жилище, в которое её непонятно каким ветром занесло. Головой покачала.

– Но кто бы мог подумать, кто бы мог подумать…

– Что ты вернёшься сюда?

– Что Славка твой таким прытким кобелём окажется! – неожиданно возмутилась Любовь Аркадьевна. Лане пришлось на неё предостерегающе зашипеть, и она сбавила тон. – Я всегда считала его рохлей. И маменькиным сынком. Думала, что тебе повезло, что ты в лотерею выиграла, и вот такой сюрприз… неприятный.

– Признаться, я была примерно такого же мнения. Но судьба преподносит неожиданности, как видишь.

– И что?

– Что?

Любовь Аркадьевна проницательно прищурилась.

– Тебе больше нечего мне рассказать?

– Может, ты для начала разберёшь чемодан, примешь душ? Чаю выпьешь.

– Чай меня не успокоит.

– А что успокоит? Рассказ о том, что я воспользовалась твоим советом, и всё решила?

– А ты воспользовалась?

Лана кинула взгляд на лестницу, что вела на второй этаж. Дочки не было видно и слышно. Но голос она всё равно понизила.

– Я всё ему рассказала.

Любовь Аркадьевна не ахнула, не растерялась от такой новости, лишь деловито переспросила:

– И что Ваня?

– Мама, а ты сама как думаешь? Он в шоке. До сих пор. – Лана нервно побарабанила пальцами по подлокотнику. – Но держится молодцом. Адвоката нанял.

– Хоть кто-то держится молодцом. Хоть кто-то что-то делает!

– Мама, если ты думаешь, что он собирается с Игнатьевым воевать и что-то там оспаривать и доказывать, то ты сильно ошибаешься. Всё ради Сони.

– Да? Он ради Сони, ты ради Сони?

Лана мучительно поморщилась.

– Я не знаю. Всё настолько странно… – Она поднялась с кресла. – Я поставлю чайник. Кажется, у нас были пряники. Если они окончательно не высохли.

– Ты готовить не пыталась?

– Пыталась! И у меня даже получается, – снисходительным тоном проговорила Лана. – Вспомнила всё, чему меня когда-то учила первая свекровь. Признаюсь, что вспомнить было непросто. – Но прежде чем мать собралась ей что-то сказать, Лана её остановила жестом. – Только не предлагай свою помощь, ты готовишь ещё хуже, чем я.

Любовь Аркадьевна спорить не стала, откинулась на спинку старенького дивана, ещё раз окинула комнату взглядом. Руками развела.

– Я тебя не для этого растила. Не для кухни.

Лана лишь фыркнула в ответ.

– Кажется, я всё остальное переросла. И в кухне оказалась.

– Ты у меня красивая. Зря ты из Москвы уехала. Слава твой ещё покрутился бы ужом на сковородке.

– Он уже не мой, мама.

– Ну и чёрт тогда с ним. Будем жить сами. Своим умом.

Бравурные речи матери оптимизма не добавляли, и Лана лишь мысленно её поправила: моим умом. Как ни крути, а на данный момент, глава этой семьи – она.

Кажется, Иван удивился, не обнаружив их с Соней в своём доме. Лана утром обстоятельно разъяснила, где и во сколько собирается встречать маму. И считала само собой разумеющимся, что после они все вместе вернутся к себе домой. К тому же, родители Вани возвращались сегодня из поездки, заграничной, и Лана не посоветовала бы ему сходу обрушивать на их головы сокрушительные новости. Надо было дать им отдохнуть, освоиться дома, а уже после сесть всем вместе и поговорить. А от одной мысли, что ей придётся встретить их на пороге их же дома, у неё мурашки по коже начинали бегать. Но у Вани, конечно же, на этот счёт имелось своё мнение, и обсуждать его он ни с кем не планировал. И поэтому удивился, заехав домой переодеться, никого не обнаружив. Ведь ключи от дома он Лане дал. Сам. Взял и дал. Запасную связку. А она бросила их в сумку, после того, как полминуты разглядывала, и воспользоваться так и не собралась. Хотя, в голове Ивана картина складывалась весьма чёткая: Лана отвозит Любовь Аркадьевну в их старый дом, а сама, с дочкой, ждёт его в доме Сизыхов. Это как раз правильная картина мира. Или нет?