Соглашаясь на брак со Славой, Лана думала в первую очередь о дочери. Ей очень хотелось, чтобы у Сони было всё самое лучшее. Так и случилось. Лучшие игрушки, лучшие наряды, няни и гувернантки, репетиторы и даже личный тренер по верховой езде появился после того, как в прошлом году, на день рождения, Слава подарил ей лошадь. У Сони были великолепные манеры, и она получала отличное образование, последнее, что оставалось сделать, чтобы завершить картину, это, как угрожал Слава, отправить девочку в закрытую школу в Европе. Где с неё не спустят глаз следующие лет семь-восемь, и она вернётся оттуда вышколенной благородной девицей. Как дрессированная королевская болонка. Из Сони старательно лепили принцессу, представительницу семьи Игнатьевых, наверное, потому, что своих детей у Славы быть не могло. И Мария Николаевна об этом прекрасно знала, потому, в итоге, и согласилась на их брак. Им нужен был ребёнок. И свекровь сделала всё возможное, чтобы названная внучка не переняла врождённую провинциальность матери. Что именно провинциального Мария Николаевна в ней видела, она Лане никогда не объясняла, но на мнение невестки по всем, даже повседневным вопросам, накладывалось вето хозяйки дома. Лане потребовалось много лет, прежде чем она смогла понять, как же свекрови угодить, и, наверное, только тогда Мария Николаевна смирилась с их со Славой браком, и, хотя бы, разумом Лану приняла. Сердце и душа свекрови остались нетронутыми.

Но всё равно Соня бабушку любила, а вот маму Ланы видела редко, чаще слышала её голос по телефону, и всерьёз родным человеком не считала. Хотя, став старше, приняла и её, как бабушку. Но эта бабушка была другой, молодой и вечно чем-то была занята, жила далеко, и всерьёз не принималась. К тому же, мама Ланы, встречаясь с внучкой пару раз в год, каждый раз впадала в ступор от сдержанности и аккуратности Сони, не присущими ребёнку её возраста. И только пеняла дочери вполголоса:

– Кто из неё вырастит? Принцесса Диана? Как она будет жить?

Жить Соне предназначалось в огромном доме Игнатьевых и вскоре стать достойным представителем семьи и бизнеса. Но не сложилось. И теперь Лана, глядя на дочь, тоже задалась сложным вопросом: как Соня будет жить в изменившихся обстоятельствах? Дочка сидела за столиком маленького ресторанчика при торговом центре с таким видом, будто за ней наблюдал директор её частной школы. Или бабушка, которой в последний год рядом нет, но она всё видит и всё оценивает. Так ей говорил папа. Соня сидела с прямой спиной, аккуратно сложив руки на столе, будто за партой, ей не приходило в голову откинуться на спинку стула или помотать ногой. Это было категорически запрещено, и называлось неподобающим поведением. А ещё она очень вежливо и отчётливо поблагодарила официантку, когда та поставила перед ней высокий стакан с молочным коктейлем. Девушка восприняла это по-своему, кажется, умилилась и улыбнулась девочке в ответ.

– Соня, я хочу с тобой поговорить, – сказала дочери Лана, когда официантка отошла от их столика. Соня осторожно тянула через трубочку густой коктейль, а на мать взглянула с интересом. А вот Лана нервно облизала губы. – Ты ведь уже взрослая, правда? Ты всё понимаешь. И поэтому я не буду от тебя ничего скрывать, и скажу, как есть.

– Ты поругалась с папой?

От вопроса в лоб Лана несколько растерялась. После чего осторожно кивнула.

– Можно и так сказать. Но, боюсь, что в этот раз всё серьёзнее.

Соня оторвалась от коктейля, нахмурилась, как может хмуриться ребёнок, но у неё между бровей появилась едва заметная морщинка. И Лане вдруг стало не по себе. Совсем недавно она эту морщинку уже видела, только та была глубже и на лбу у Ивана Сизыха. Но тот же взгляд в упор, непонимание и беспокойство.

– Вы что, разводитесь? – громким шёпотом, будто рассказывала страшную сказку, переспросила Соня.

А Лана решила выяснить:

– Что ты знаешь про развод?

– Да всё знаю! У нас в классе в этом году у двоих родители развелись, у Алёны Королёвой и у Димы Касаткина.

Лана разминала в чашке с чаем чайной ложечкой дольку лимона. Затем согласилась:

– Развод – это неприятно.

– Так ты с папой разводишься?

– Это не совсем верная постановка вопроса, дорогая. – Поймала себя на том, что разговаривает с дочерью тоном свекрови, и захотелось самой себе дать по губам. – У нас с папой не ладятся отношения в последнее время, мы часто ссоримся… думаю, ты знаешь об этом. И мы пришли к выводу, что нам лучше пожить отдельно.

– А я? – Соня казалась перепуганной и растерянной. Лана поспешила улыбнуться ей.

– А что ты? Ты будешь со мной, у нас с тобой начнётся новая… совсем другая жизнь. Здесь. А папа…

– Папа останется в Москве?

– Ты же знаешь, папа много работает.

Соня сидела тихо-тихо, не пила коктейль, и обдумывала странные новости. А Лана внимательно за ней наблюдала, пыталась поймать каждую эмоцию, каждую мысль, мелькнувшую на детском личике. Дочка распереживалась, сильно. Она явно думала об отце, и это было понятно, но Лану злило. Ведь если вдуматься, попробовать вспомнить, то так сразу и не придёт на ум, когда в последний раз Игнатьев уделял Соне внимание. Он был то в разъездах, то на встречах, то на переговорах, появлялся дома к ужину, хорошо, если пару раз в неделю, привозил Соне очередной подарок или давал обещание, которое никогда не сдерживал, но она всё равно его ждала и считала замечательным папой. Так же, как и бабушку любила. Просто любила, не смотря ни на что. И глядя в расстроенное лицо дочки, Лана почувствовала себя виноватой. За то, что не смогла сделать так, чтобы детство ребёнка прошло без подобных потрясений. Что не смогла быть женой, какую хотел видеть рядом с собой Слава, за то, что не смогла удержать мужа, психанула, уехала и разрушила свой брак. Ведь, если бы не уехала, возможно, они со Славой смогли бы всё уладить, и Соне сейчас не пришлось бы свыкаться с мыслью, что их семьи, ей привычной и понятной, отныне не существует.

Конечно, это трусливая психология, но ради ребёнка…

Поздно.

– Мы не вернёмся в Москву никогда?

– Ну, почему ты так говоришь? Мы обязательно поедем в Москву. К Фросе в гости, например. Или… может быть, ты поедешь к папе в гости. Но жить мы с тобой будем здесь. – Лана дотянулась рукой до руки дочери. – Тебе здесь понравится. Я выросла в этом городе, он огромный. Здесь очень интересно.

– А школа?

– Мы найдём для тебя хорошую школу.

– А где мы будем жить?

Лана нервно сглотнула.

– Пока… пока, – она выделила это слово, – мы поживём в нашем доме, а дальше будет видно. Я найду работу…

Соня удивлённо моргнула и переспросила:

– Работу?

Лана неопределённо повела рукой.

– Я так планирую. Мы с тобой будем самостоятельными, будем жить одни. Совсем, как взрослые.

– Мама, мы никогда не жили одни.

Лана вздохнула.

– Я знаю.

Соня вернулась к коктейлю, сделала глоток, после чего предложила:

– Может, я поговорю с папой? Он попросит прощения, и ты его простишь?

Лана печально улыбнулась.

– Не думаю, что это поможет, мышонок.

– Странно. Обычно помогало.

– Иногда так бывает, Соня. Что-то в жизни меняется, и обратно дороги уже нет. Нужно жить дальше. – Лана нервно кашлянула, за дочкой наблюдала. – Ты ведь останешься со мной? Или… тебе хочется жить с папой?

Ужасный вопрос, ожидание ответа на который, ещё более ужасно. Соня поболтала в стакане трубочку, перемешивая коктейль, после чего сказала:

– Я буду жить с тобой. Тебе я нужнее. У папы есть дом и его работа, а у тебя только я.

Лана губу закусила, очень хотелось заплакать, до того, что щипало глаза, но делать этого было категорически нельзя. К тому же, Соня продолжила:

– Только можно привезти сюда Кефира?

Кефиром звали пегого коня, которого Слава подарил ей год назад. Соня любила уроки верховой езды, ещё больше любила Кефира, но в данный момент Лане пришлось покачать головой и отказать дочке.

– Не думаю, милая. По крайней мере, пока нам не до Кефира. А в конюшне ему будет лучше, ты же знаешь. Там за ним ухаживают и кормят. А у нас нет для него конюшни.

– Но ты ведь скажешь папе об этом?

– Конечно, – пообещала Лана. – Обязательно скажу.

Радовало то, что совсем одна в городе не осталась. И дело не в помощи, и даже не в моральной поддержке, а в том, что страшно, когда не с кем поговорить. Когда вокруг нет ни одной живой души, которой есть до тебя хоть какое-то дело. И Лана радовалась, что Шохины оказались настолько радушными людьми, что можно было появиться в их доме, с ворохом проблем, за которые Лане было стыдно, и если не найти решение, то хотя бы обсудить. Поделиться с Ниной какими-то переживаниями и сомнениями. Конечно, Нина это не Фрося, та за несколько лет дружбы выучила её, кажется, досконально, но Нина была хорошим человеком, а главное, хорошим слушателем. И не кипятилась так, как Афродита, по поводу и без, убить всех врагов не грозила.

Лана приехала к Шохиным вместе с Соней, решив узнать у Нины о подходящих школах в городе. Знала, что дочка Шохиных, Арина, примерно одного возраста с её Соней, но учится в специализированной гимназии. Но несколько удивилась, правда, про себя, когда увидела девочку, и поняла, что ребёнок непростой. По всей видимости, обсуждать это вне стен дома было непринято, поэтому Лана ничего и не слышала, и, как воспитанный человек, постаралась не подать вида. Только помнила, что Костя говорил о приёмной дочери, и теперь понимала, откуда у него к ней особое отношение и столь явное обожание. Но никто и никогда в их окружении не упоминал, что с девочкой что-то не так. А, может, тоже были не в курсе. Шохины вели не слишком бурную светскую жизнь, их вполне устраивали семейные вечера и ужины с хорошими друзьями, которым не нужно ничего объяснять.