Гил рассмеялся.

— Судя по тому, как он водит машину, автогонщиком. Но сперва ему надо получить права.

— Вот оно что, у него еще нет прав? — спросила она, еще более преклоняясь перед терпеливостью Гила по отношению к сыну.

— Разрешение у него есть, но шестнадцать ему исполнится только через несколько месяцев. Поэтому-то ему и сложно, ведь он водит грузовики и тракторы лет с десяти или двенадцати.

— У вас замечательные мальчишки, мистер Хаулетт, — кивнула она с пониманием.

— Зовите меня Гилом. — Он вздохнул. — Да, спасибо. Я знаю. Мне очень повезло.

Ему повезло — хорошо, что он об этом знает.

— А вы? — спросил он. — Чем вы занимаетесь там у себя в Чикаго?

Чем занимаются врачи, если не могут больше лечить людей? Она задавала себе этот вопрос уже много раз. Что делать врачу, когда больничный запах действует на нервы и начинает болеть голова, когда от вида крови комната плывет перед глазами и тебя выворачивает наизнанку, когда больные приводят в ужас? Чем тогда заниматься?

— Я работаю… — врачом, хотела она сказать, но не смогла. Врачом, попробовала она про себя еще раз. Врач, исцели себя! Эти слова звучали в мозгу, все громче и громче, просто грохотали, как летняя гроза, — …секретарем… в кабинете врача, — выговорила она наконец, разрываясь между желанием сказать правду и страхом показаться трусливой. — Я даже не уверена, что вернусь обратно, когда достаточно окрепну. Можно, в общем, сказать, что сейчас я меняю профессию и работу.

Он подумал и понимающе кивнул. Да, в таком случае секретарши врачей должны зарабатывать кучу денег. Летний «Порше» в гараже. Пустой дом, снятый на неопределенное время. Может показаться, что секретарша врача — завидная профессия, подумал Гил. Или… или она получает деньги другим способом.

— Вы не замужем. — Его предположение прозвучало как очевидный факт. Нет мужа. Нет кольца. Нет страха в голосе при упоминании о временном отсутствии работы. Понятно, крупная сумма, полученная от бывшего мужа при разводе — вот что может стать главным источником спокойствия и благосостояния.

— Нет, не замужем.

— Разведены.

— Четыре года назад.

Он удовлетворенно кивнул.

— Это случается даже с самыми Лучшими из нас, — сказал он, думая при этом, довелось ли ее бывшему супругу пройти через все те унижения и муки, которые стали знакомы ему самому. Бедняга, тоже не повезло парню.

Внезапно он почувствовал, что в душе уже нет той симпатии, дружелюбия и интереса к ней, как было всего какой-то миг назад.

— Что же, я и так довольно долго продержал вас здесь на холоде. — Он поднялся. — Заморозить вас до смерти — это не совсем то, что я имел в виду, предлагая помощь.

— Вовсе нет, — ответила она, пораженная только что сделанным открытием. — Я совсем не замерзла, и я… я действительно не понимала, насколько мне одиноко. Спасибо вам, что зашли.

Он знал, что такое одиночество. Мысль о том, что, уходя, он оставит ее одну в большом старинном фермерском доме, резанула по сердцу. Но, в конце концов, сам-то он страдал от множества вещей куда более страшных, чем простое одиночество.

— Не стесняйтесь звонить, если вам что-то понадобится, — сказал он больше потому, что в Канзасе так было заведено.

— Обязательно. Спасибо вам. — Она смотрела ему вслед.

Он обернулся и взглянул на нее. Она была слишком худенькой, решил он, слишком независимой и одинокой, слишком женщиной и слишком слабой и ранимой.

— Почему вы приехали именно сюда? — спросил он, неожиданно оборачиваясь к ней. — Я знаю, почему на эту ферму, но почему именно в Колби? Почему вы уехали из Чикаго? Разве у вас нет семьи? Друзей? О вас совсем некому позаботиться?

Справедливый вопрос, по крайней мере, к нему-то она готова.

— А обо мне не нужно заботиться, — честно и спокойно ответила она. — Мне просто нужно время, чтобы поправиться и прийти в себя. И тогда все встанет на свои места.

Да. Это звучало разумно.

— У вас, похоже, есть план, как это осуществить, — сказал он просто потому, что ничего лучшего в голову не приходило. — Желаю удачи.

— Спасибо. Спокойной ночи.


Все, хватит. Никакого дневного сна.

К такому решению она пришла, слоняясь по дому, как зомби, бездумно и размеренно до самого рассвета.

Она сама только что избавилась от клинической депрессии. Она знала, как это бывает у пациентов. Депрессией страдали многие ее коллеги. Да почти все жители Чикаго зимой переживали депрессию. Даже такое жизнерадостное существо, как мать, время от времени страдала от приступов плохого настроения. Поэтому Дори хорошо знала симптомы этого заболевания.

Некоторое время она даже не пыталась бороться с депрессией. Знала, что заслужила ее. Это было понятно. Врачи ведь такие же люди. У них такая же кровь в ранах, та же боль и те же состояния, как и у всех остальных. Быть таким же человеком, как все, — это просто здорово.

Однако совсем другое дело — быть человеком и понимать все, уметь предсказать, что будет дальше, и распознать свое теперешнее состояние… да уж, это требовало настоящего мужества и крепкой силы воли.

Умение определить любую боль своего тела и понять, какая именно его часть болит и почему — это не так-то просто психологически, от такого умения устаешь. Способность приписать любую самоуничижительную мысль, не слишком высокое мнение об окружающем мире, любой непроизвольный и странный поступок, даже дневной сон и любое принимаемое мозгом решение, даже непродуманное и поверхностное, способность объяснить все это просто посттравматической депрессией… после этого все вокруг упрощалось и становилось понятным…

От этого делалось скучно и тоскливо. Понимая это, Дори задумалась, что, может, пора уже забыть о прошлом и начать жить будущим! А что ждет ее в будущем? Хороший вопрос…

Решительность ее была весьма ограниченна — она сводилась лишь к тому, чтобы не ложиться в постель днем. Но до того, чтобы вернуться домой и выйти на работу, было еще очень далеко.

Впасть в отчаяние было легко. Это не требовало никаких усилий с ее стороны и произошло очень быстро. Но выбраться обратно и начать жить нормальной жизнью — куда сложнее. Нужно отыскать выход, выкарабкаться, суметь выползти по стенам вверх. Но прежде всего надо встать и решиться попробовать.

— Пап! Смотри, это она! — воскликнул Бакстер, показывая на окно и бурно размахивая руками. Все семейство шло по дорожке от сарая к грузовику. Гил и Флетчер подняли головы.

Флетчер улыбнулся, а Гил был задумчив.

— Эй, привет! Я тебя вижу!

Дори смотрела в распахнутое окно, улыбалась Бакстеру и приветственно махала рукой всем троим.

— Тебе уже лучше? Ты перестала болеть? — крикнул малыш.

Дори высунулась в окно и ответила:

— Да, мне получше. Благодаря тебе и твоим рисункам. А сегодня ты принес мне новый?

— Нет. Я был очень занят. Вчера после школы мы возили Мэтью к врачу. У него в желудке дырка и в ней застряли кишки, и он не дает доктору Бисли взглянуть на все это и поэтому скоро не сможет ходить в туалет. — Этот монолог был произнесен на одном дыхании.

— Боже мой! А он когда-нибудь называет это грыжей? — спросила она с надеждой.

— Да. — Ему понравилась такая сообразительность. — У тебя она тоже есть?

— Пока нет, — ответила Дори, думая при этом о всех тех тяжелых телах, которые ей приходилось поднимать и переносить с каталки на каталку, а потом обратно. — Привет, Флетчер.

— Привет. — Он помахал рукой.

Она хотела так же обратиться к Гилу, но почему-то подумала, что ни к чему выделять его из группы.

Ерунда, конечно, или, может быть, еще одно проявление ослабленной способности ориентироваться.

— А что это вы тут делаете каждый день? — спросила она, показывая в сторону огромных полей и пастбищ позади дома.

— Проверяем коров, — ответил Бакстер, и в голосе прозвучало удивление — мол, что же нам еще делать?

— Проверяете их на что?

— Проверяем, есть ли у них еда и вода и чтобы они все стояли. Если увидим, что одна лежит, мы смотрим почему и иногда подходим и расталкиваем, заставляем встать, чтобы мы знали, что никто из них не больной.

— Не болеет, — автоматически поправил отец.

— Не болеет.

— И нужно это делать два раза в день?

— Так лучше, — сказал Бакстер, как мудрый и опытный старый фермер. — Иногда одна заболеет, и тогда все начинают болеть, очень быстро.

— Понятно. Наверно, правда надо следить за ними, — сказала Дори, и он кивнул. — А теперь пора в школу?

— Ага.

— Ну, тогда удачи.

— Спасибо. Тебе тоже, — ответил малыш и, помахав рукой, забрался в грузовик.

— Спасибо. — Брат начал залезать вслед за ним, и она добавила: — Тебе тоже, Флетчер.

Он оглянулся, кивнул и закрыл дверцу, улыбаясь.

Неожиданно она встретилась взглядом с Гилом, стоящим у кабины. Сердце заколотилось, на губах появилась глупейшая улыбка, с которой ей не удалось справиться.

— Вам что-нибудь нужно? — вежливо спросил он, глядя на нее очень внимательно и понимающе.

В эту минуту она почувствовала, что ей нужно очень многое.

— Я хотела задать вам тот же вопрос. Я сейчас еду в город. Может быть, вам что-то привезти?

— Да вроде ничего не надо. Но спасибо.

— Здесь есть хороший парикмахер?

— Мы обычно ходим в парикмахерскую Эда, — прокричал в открытое окно Бакстер, перелезая через брата. Его немедленно усадили обратно.

Гил пожал плечами и беспомощно развел руками, улыбаясь. Похоже, он не слишком разбирался в парикмахерах.

— Сходи к Труди Холидей. Она неплохо стрижет, — равнодушно сказал Флетчер, усмехаясь и разводя руками, когда отец удивленно уставился на него через оконное стекло.