— Вот что я тебе скажу, Бакс. — Она специально назвала его этим семейным именем, чтобы показать всю теплоту и внимание к малышу. — Давай-ка не будем пока загадывать, ладно? До следующего лета еще очень далеко. Всякое может случиться.

— Это я знаю. Мне должно исполниться семь лет, — ответил он, как будто речь шла о серьезном юбилее. — Можно мне выйти?

— Да, — сказал Гил. — Ты уже закончил все дела?

— Почти.

— Никакого телевизора, пока все не сделаешь.

— Знаю, — серьезно сказал малыш и выскользнул из кухни. Вскоре они услышали, как хлопнула задняя дверь.

— Ну, Флетч, а ты? Уроки и все такое?

— Сделал, — ответил тот, устраиваясь поудобнее в кресле и готовясь ко взрослому разговору.

— Прекрасно. Тогда помоги Мэтью вымыть посуду.

На лице мальчугана отразилось полное несогласие. Он готов был уже начать спор, но взглянул на Дори, потом на отца, увидел внимательное предостережение в его взоре и быстренько решил не поднимать шума в присутствии гостьи. Однако, убирая со стола, он был весьма далек от того, что можно назвать аккуратностью и галантностью.

Гил и Дори переместились в большую, отделанную сосной гостиную в задней части дома. Центральное место в ней занимал огромный бильярдный стол, обтянутый красным бархатом. Здесь был также телевизор с большим экраном, множество удобных кресел и диванов в дальнем конце комнаты, полки с книгами, разные трофеи и сувениры, на стенах красовались семейные фотографии.

— Ты, случайно, не играешь? — спросил Гил, показывая на бильярдный стол.

Решения, решения. Казалось, жизнь — это просто цепь принятия решений одного за другим. Пойти направо или налево? Купить вещь сейчас или подождать распродажи? Овощной суп или куриная лапша? Сказать ему, что дедушка Деврис, у которого дома стоял такой же стол, страшно гордился, что научил ее играть просто мастерски… или не говорить?

— Когда-то играла, — ответила она, потирая руки и мысленно похрустывая костяшками пальцев.

— Ну, тогда вперед.

Она сложила красивый правильный треугольник из шаров. Они бросили жребий, и Гил начал первым. Он мягко двигался вокруг стола, объявляя удары и загоняя шары один за другим в лунки. Он хорошо играл. Но она — еще лучше. После третьего шара он промахнулся, и настала ее очередь. Она нарочно не попала по шару, и он снова склонился над столом.

Они сыграли так уже два раза, и Дори выглядела все более взволнованно. Как раз в этот момент Флетчер закончил помогать Мэтью мыть посуду и присоединился к ним, чтобы дать ей несколько бесценных советов. Она была даже готова притвориться, что последует им, если бы в них прозвучало хоть немного кротости. Но он смотрел на нее откровенно свысока, и ее это настолько рассмешило, что он тут же оказался в начале списка любимчиков Дори.

Вскоре к ним присоединился и Мэтью, но, оценив ситуацию за столом, решил, что лучше будет включить телевизор.

— А где Бакс? — спросил Гил с совершенно отсутствующим видом, оценивая возможности для следующего удара, как будто Дори играла как настоящий профессионал. Он воспринимал игру исключительно серьезно, поэтому искушение выиграть у него становилось все более заманчивым.

— Он забыл про свою корову, — пробурчал Мэтью, изучая при помощи очков в черепаховой оправе программу телепередач.

Гил нагнулся, чтобы стол оказался на уровне глаз. Дори следила за каждым его движением. В том, как он передвигался, ощущалась некая внутренняя гармония, и ей это нравилось. Он очень спокойно и уверенно чувствовал себя в собственном теле, принимая как должное, что оно сделает все, что ему понадобится. Казалось, он не задумывается и не беспокоится, что плечи его широки и он выглядит сильным, что ему все равно, как сидят на нем джинсы… а сидят они очень даже ничего. Знает ли он, что у него длинные красивые пальцы, а руки кажутся одновременно нежными и сильными? Разве сможет он догадаться, что Дори хочет, чтобы он прикоснулся к ней этими сильными руками? Что они притягивают ее к себе сильнее магнита? А может, он вообще о ней и не думает?

— Папа! Папа! — раздался вдруг громкий и настойчивый вопль Бакстера.

Гил тут же положил кий на стол, Мэтью уже был на ногах, а Флетчер бежал на кухню.

— Папа! Эмили лежит! Скорее! — Паника в голосе малыша дрожью пробежала по всему телу Дори. Страх. Спрятаться. Защитить себя. Убежать.

Бакстер, задыхаясь, стоял в дверях кухни. Он раскраснелся. Глаза расширились, но в них не было страха. Было волнение. К тому же он улыбался.

— Быстрее же, папочка, — воскликнул он, пританцовывая от нетерпения. — Эмили лежит. Она уже готова.

Трое мужчин, казалось, понимали, в чем дело и что нужно. Так они и выходили из комнаты.

— Эмили? Собака? — спросила она, смущаясь и недоумевая при виде столь активного движения. — Что-то случилось с собакой?

— Да нет же, давай быстрее, сама увидишь, — ответил ей Бакстер.

Эмили. Эмили…

— Кошка? Что-то с кошкой? — Она уже шла за ним по направлению к входной двери.

— Нет, нет. Эмили — это корова.

— Корову тоже зовут Эмили? Бакстер, на этой ферме всех животных зовут Эмили?

— Только если мы не собираемся их съесть. Потому что тех, которых надо будет съесть, мы никак не называем. Или если их продадут: Или если они вообще не наши.

Ладно. Какой-то смысл в этом был, но…

— Но почему их всех зовут именно Эмили? — спросила она, поторапливаясь вслед за ним в сарай.

— Чтобы я не забыл.

К сожалению, в этом тоже был свой смысл.

— А что будет, если ты позовешь собаку, а придет кошка?

— Кошки не приходят, когда их зовешь, — ответил он устало, как будто Дори была самым глупым человеком, с которым ему доводилось когда-нибудь беседовать. — И коровы не приходят, и хомяки, и свиньи.

— Так свинью тоже зовут Эмили, да?

— Конечно.

Конечно…

Вот тогда-то она и услышала этот звук. Конечно, ничего странного в мычании коровы не было, но в самом звуке было нечто ужасно знакомое. Он был глубоким и скорбным. Медленно, снова и снова он проникал в нее. По спине побежали мурашки. Яркий свет, льющийся из ворот сарая, будто бы приглашал войти, он излучал теплоту, и Бакстер вбежал внутрь. Она остановилась на пороге.

Кроме запаха животных и свежескошенного сена, она сразу почувствовала и выделила для себя запах страдания, ужаса, больной запах волнений и напряжения. В мозгу ее как будто вспыхнуло вдруг, что эти звуки и запахи исходят от животного, а не от человека, но, похоже, для ее нервной системы это особой разницы не представляло.

Звук был слишком уж знаком ей. Страх и боль. А запах вызывал в памяти тысячи картинок. В какой-то миг ей показалось, что из горла вот-вот вырвется дикий вопль. Все тело было окутано запахом несчастья и боли.

— Пойдем, Дори, подойди поближе. — Бак-стер уже вернулся к ней и тянул за руку.

— Нет. Может быть, я… — сказала она, входя в сарай.

— Посмотри. У Эмили рождается ребеночек. Теленок. Это мой проект.

Его проект? Она бы с удовольствием вернулась в дом и там обсудила этот проект, но он тянул ее все ближе и ближе к деревянному загончику. Над ним висела на длинном проводе яркая лампочка, как звезда Давида, освещая благословенное событие. Сквозь деревянную ограду Дори видела страдания коровы и слышала длинное, низкое и мучительное мычание.

Внезапно, после долгих недель простой боли и слабости, она вдруг почувствовала резкую пронзительную боль в левой ноге. Зрение ее помутилось. Голова раскалывалась. На ногу невозможно было встать, никакого веса она не выдерживала. Потом все прошло. Бакстер подвел ее вплотную к стойлу, а сам присоединился к отцу и Мэтью, которые склонились над бедняжкой Эмили.

Корова снова замычала и попыталась перевернуться на спину. Резкий приступ тошноты сковал все сознание Дори. Она услышала скрежет гнущегося металла, звон разбитого стекла, скрип тормозов. Она судорожно схватилась за деревянную планку и закрыла глаза, чтоб справиться с головокружением и тошнотой. Она как будто чувствовала, как по лицу ее струится кровь.

— Вот он. Все хорошо, Эми, еще немножко. Уже почти все, — услышала Дори мягкий голос Гила.

Спокойствие этого голоса заставило Дори открыть глаза. Гил держал на коленях новорожденного теленка. Одежда на нем была вся в крови, и вокруг него она увидела такое количество анестезирующего вещества, что была просто поражена. Все вокруг вдруг замедлило движение. Яркий свет превратился в подобие огонька свечи. Теленок, покрытый слизью, лежал уже на сене. Мэтью, стоявший где-то у головы коровы, сказал какую-то фразу, но голос его доносился до Дори как из-под воды. Бакстер о-о-очень ме-е-едленно повернул голову и гордо взглянул на Дори.

— Па-а-па. — Это был голос Флетчера, очень низкий и искаженный, но он прозвучал совсем рядом с ней.

Гил оторвался от теленка, взгляд его обратился сперва на лицо сына, а потом на Дори. Он нахмурился, озадаченность сменилась беспокойством, и он торопливо встал на ноги.

Дори держалась за планку перед собой, пока не почувствовала, что руки Гила поддерживают ее. Она помнила их мягкое прикосновение, они были крепкими, и на них можно было положиться. Она оторвалась от планки и повернулась к нему. Флетчер куда-то исчез, они были вдвоем. Она и Гил. Обеспокоенный. Смущенный. Держащий ее в своих объятиях. Гил. Сердце ее колотилось очень громко, но медленно и отчетливо, она слышала каждый удар. Слышала сквозь настойчивый звон в ушах.

Он что-то сказал, но глаза ее не могли остановиться на его лице. Голова стала слишком тяжела для всего тела, и она опустила ее на грудь Гилу.

Он обнимал ее. Она закинула руки ему на шею, чтобы не упасть. Потом перед глазами была темнота, звезды и холодный ветер. Он сказал что-то про постель. Она застонала. Ну и времечко он выбрал! Она просто не может лечь сейчас с ним в постель… А! Просто отдохнуть… Как глупо!