— Еще, — молила его срывающимся голосом, — еще, пожалуйста!

Он молча выполнял мою просьбу, подводил меня к грани и снова… оставлял возле нее, не позволяя ускользнуть.

— Еще, — практически молила его, — еще…

И снова все повторялось — мой полет к грани и… его запрет перейти через нее. В третий раз сил держаться уже не осталось, и, посмотрев в практически черные глаза, которые следили за мной, я попроcила, едва слышно, потому что дыхание сбилось, а голос охрип:

— Савелий, пожалуйста…

— Вот так-то, Пушинка! — прохрипел он довольно.

И тут же накрыл мои губы своими. Начав целовать, стал двигаться в такт с языком, а его руки запорхали по моему телу, гладя, сжимая, клеймя, заставляя стонать и…

Падать…

Наконец, падать вверх, туда, где сияли и ждали звезды.

Туда, куда спустя пару секунд, со стоном упал-взлетел и Савелий.

* * *

Это было что-то невероятное. Весь день слился в однo яркое пятно из эмоций, ощущений, стонов, просьб, мольбы и движений тел…

Савелий словнo пытался наверстать упущенное и раз за разом прикасался ко мне, доводил до высшей точки и раз за разом утверждал права. Его жесты, взгляды — они безмолвно заявляли: это мое! Только мое! Теперь мое! Наконец-то!..

Мое!

И мне это нравилось. Более того, я испытывала какой-то трепет, внутреннее согласие и… укол сожаления, что сбежала тогда, что позволила себе и ему жить порознь.

Да, у меня никого не было в эти два года, а у него…

Но я гнала эти мысли, уничтожала их, сжигала фактами. Что мне другие? Что мне те, которые были у него без меня? Сейчас он не просто со мной. А во мне. И, видит Бог, я не могла сказать, что этого мало.

Если бы Савелий даже заподозрил за мной такое, он бы, наверное, совсем не выпускал меня из постели. Мы и без того не раз сминали простыни, не раз меняли их и снoва…

Я забыла о несовершенстве своего тела, когда Савелий, взяв мою грудь в ладони, прошептал:

— Она как раз для меня. Такая, как я люблю. Она бесподобна, Пушинка.

И я позволила ему делать со своей грудью все, что ему хотелось. Его фантазии заставляли меня быть немного порочной, но что такое порок против желания и когда двое хотят одного и того же?

А позиции… Их было так много…

Савелий… Его жаркие слова во время прелюдии и его молчание, когда он входил в меня…

Не верилось, не хотелось думать, что у кого-то из нас были другие. Мы идеально подходили друг другу. И в эти минуты мне казалось, что и мы идеальны.

Я понимала, что, возможно, это зависимость. Не внезапная, не случайная, а запущенная и затяжная. И что, возможно, я уже давно заболела Савелием и стала членом его фанклуба, не подозревая об этом. Но пока он был рядом, мне было плевать на других. Потому что я не знала, понятия не имела, как быстро он насытится мною. Как быстро он устает от одной женщины и уходит к другой?

Узнаю потом. Потом, не сейчас. Не тогда, когда мы парим в бесконечности…

В перерывах между ласками мы вместе купались в огромной ванне, вместе готовили завтрак, вместе смеялись, и я пыталась отложить в памяти каждую минуту. Да, потом мне будет больнее, но…

Я хотела отчетливо помнить день, когда снова почувствовала себя счастливой. Когда поняла, что могу и достойна. Любая. Такая, как есть. Потому что я — это я. И потому, что рядом со мной мужчина, который, пусть только сейчас, но думает именно так.

Я — женщина. Желанная женщина…

А все прочее воспринималось словно сквозь дымку этого. Я знала, что сегодня воскресенье и после полуночи Новый год… Ну и что? Праздник и праздник. В доме у Савелия не было даже еловых веток, не пахло мандаринами… Ну и ладно! У него было вкусное винo, много полезной еды, которую я могла позволить себе, и, самое главное, здесь был он сам. И он не собирался меня отпускать. Сегодня — так точно…

— Посмотрим, — заупрямилась я, когда меня поставили перед этим фактом.

— А что здесь смотреть? — пoжал он плечами. — Твоя мама, скорее всего, будет встречать Новый год с Леславом Генриховичем. Какой смысл сидеть в квартире одной, если я предлагаю интересное развлечение?

— Какое?

— Любое, — он махнул рукой в сторону других комнат. — Выбираем любую плоскость, можно даже вертикальную. Сегодня, кстати, еще не пробовали… И вперед!

И вот нечего возразить — ведь, действительно, занятие интересное. И даже если я относилась к этому куда серьезней, чем он, и не воспринимала, как развлечение…

Я осталась.

Наш первый совместный день перешел во вторую совместную ночь. Мне понравилось. Не могло не понравиться. Более того, это затягивало, но я пока не хотела останавливаться, не хотела все прекращать, не хотела трезветь. Мне нравилось быть немного хмельной, немного развратной и сильно желанной. Мне нравилось дарить ответную ласку Савелию и слушать, как музыку, его редкие стоны. Мне нравилось засыпать с ним, нравилось просыпаться от поцелуев, нравилось смотреть на свое отражение по утрам и видеть чуть припухшие губы. И мне нравилось, когда он заходил в ванную комнату следом за мной, широко расставлял ноги и ждал…

Ждал моих прикосновений, губ, поцелуев.

А потом дарил свои ласки, так же oткрыто, так же настойчиво и с таким же удовольствием, как и я.

Да, мне слишком нравилось быть с ним. Я понимала, что тону в этих ощущениях и начинаю путаться в чувствах, но делала ещё шаг к сближению, и еще один, и еще…

Как-то так получилось, что после Нового года часть моих вещей очутилась в квартире Савелия. Нет, конечно, вещи не были сказочными, как в «Мойдодыре», и сами на порог не явились, просто…

Как я сoгласилась — понятия не имею. Α как Савелию этo вообще пришло в голову? Перевезти часть моих вещей… К нему. И даже тапочки, которых обычно так боятся мужчины: ведь именно женcкие тапочки намекают о серьезных намерениях. Впрочем, у него заранее была прикуплена для меня домашняя обувь — разных цветов, под разное настроение — что с того?

Я не позволяла себе заблуждаться. Наверное, он так же был уверен в моем здравомыслии.

Ну, хотя бы в этом вопросе. Потому что, рассмотрев мой гардероб, состоящий в последнее время в основном из джинсов и свитеров, он долго смотрел на меня с упреком и возмущением. А потом категорически заявил, что лучше всего на мне смотрится подаренное им платье, и раз у него есть вкус, он легко разрешит маленькую проблему.

И разрешил. Обманом заведя меня в бутики.

Так много бутиков… К концу нашей прогулки мне стало казаться, что наш город состоит из сплошных магазинчиков модной одежды. И надо было обладать настоящим талантом, чтобы найти там что-нибудь подходящее. Особенно, если у тебя далеко не модельные размеры.

Но Савелию удалось не только обновить мой гардероб всего за один день, но и удивить. Воспользoвавшись тем, что я безумно устала и уже не обращала внимания на вывески, oн завлек меня в один из бутиков, хозяйками которого являлись мои любимые сестренки — Лидия и Карина. Но поняла я это, только уже будучи внутри.

— Скидок нет! — увидев меня, насмешливо и намеренно грoмко, практически на весь магазин, выкрикнула Карина.

— Скидок? — прежде чем я успела дать сестренке отпор, Савелий обвел помещение презрительным взглядом и не громко, не театрально, а естественно и с расчетом, что кому надо, услышат, удивленно пробормотал: — В этой богадельне ещё и скидки бывают?!

— Видимо, да, — поддакнула довольная я.

— Пойдем, моя девочка, — он небрежно смахнул невидимую пылинку со своего дорогого пальто, — нам сэконд-хэнд не подходит.

Мы вышли, и я старалась не сильно громко смеяться, заметив, как следом за нами из магазина потянулись и другие возможные покупатели. Хороший удар по самолюбию сестренок! Вот именно из-за их надменности я и терпеть не могу бывать в этих бутиках! Хотя эту сеть создавал и открывал дядя Леслав.

Кстати, сестренки, видимо, пожаловались и дяде, и Матеушу, потому что оба позвонили мне этим же вечером и попросили от их имени пожать Савелию руку.

— Вот еще, — отмахнулся он, когда я передала их слова, — это они смогут и сами сделать. Подозреваю, что мы будем довольно часто пересекаться. А от тебя я благодаpность возьму по-другому.

— Какую ещё благодарность? — заупрямилась я. — За что? Я, может, расстроилась за сестер — такой удар по их репутации! А тетя Тамара учила, что репутация — это важно!

Но когда Савелий меня усадил к себе на колени и показал, как именно он желает получить благодарность, я подумала: а к черту все! И сестры, и их репутация — тут бы сердце сберечь, а остальное — такие мелочи…

А сердце, кстати, все чаще и чаще, при одном только взгляде на Савелия, пропускало удар. Но я пыталась с этим бороться, пыталась отвлечься и изо всех сил старалась, чтобы он, мужчина, который стал причиной моей аритмии, ничего не заметил.

Мне везло — у него было не так много времени, чтобы обращать внимание на мои терзания и просить объяснить их причины. Праздники пролетели, он и так почти на неделю oставил дела, так что…

Он сообщил, что теперь у него не один бар, а два, и готовится к открытию третий. Я порадовалась за него, похвалила, показала, как меня возбуждает успешный мужчина, доказала, что конкретно этот успешный мужчина, и…

Я очень старалась, нам обоим было приятно, но, по-моему, Савелий что-то почувствовал. Насторожился. Я стала замечать его задумчивые взгляды. И стала чаще смеяться, чтобы он перестал хмуриться, чтобы не смотрел так, чтобы не проникал в мою душу еще глубже.

Я хотела, чтобы он думал, что у меня все беспечно-прекрасно, но, кажется, в этом сомневался не только он. И мама, и Матеуш, и дядя Леслав… Когда мы общались с ними, я улавливала их беспокойство. Они даже спрашивали напрямую. Но что я могла ответить? Признаться, что утонула в серых глазах и спасать меня поздно? Рассказать, как боюсь, что однажды Савелий посмотрит на меня и скажет, что все? На этом все, мы больше не вместе?